Содержание

Читальный зал

- Н-да... - подполковник поскреб защетиневший за день подбородок. - Всяко бывало, но до сих пор покойников в нашем районе не воровали. Прогресс! Однако Тищенко, пожалуй, повезло. Свидетели выручили.

Невысокий, узкогрудый, со скошенным, словно запавшим подбородком, Тищенко кивнул. Следователи, собравшиеся в кабинете, оживились.

- Действительно, повезло, товарищ подполковник. Однако замечу, что с каждым днем все больше опасаются свидетельствовать, особенно если дело связано с кавказцами. И никакие уговоры не помогают. А какие мы можем дать гарантии? Вот, скажем, сводка за 29 сентября: "В общежитии текстильного техникума неизвестный кавказской национальности изнасиловал учащуюся. Зафиксирована попытка удушения потерпевшей. Преступника спугнул стук в дверь. Бежал через окно, похитив мелкую бижутерию". По приметам свидетели опознали Руслана Гавурова. Позднее его видели с очередной жертвой возле лесополосы. И снова - труп изнасилованной девушки обнаружен со следами удушения. Похищено золотое кольцо с корундом. Преступник задержан. Оказал активное сопротивление.

- Ну, это ему срока не прибавит, - устало констатировал подполковник. - Если и в этот раз районный суд окажется, как всегда, гуманным... Хотя, вряд ли. Озверевший одиночка, такого и выручать некому. И у нас землячество вроде тоже сложилось, но мощной структуры пока не создало. Думаю, если бы было иначе, то я  бы имел информацию. Кто-нибудь думает иначе? Ладно. А что касается пропажи гроба и прочей кладбищенской мистики, тут, думаю, разногласий не будет. Шиповатов присутствовал при вскрытии могилы, ему и карты в руки. И не надо, Максим, делать умоляющие глаза!..

- Да вы знаете, молодой человек, на что замахиваетесь? А о моей репутации вы подумали? И что за тон? В конце концов я - потерпевшая; меня обокрали! Воров ищите! Анька Бурова святой прикидывается... Да был ли там вообще этот билет? Может, история с гробом - чистая туфта, и потом, что это делала на кладбище Светка Пантюкова? Могильщики ее, между прочим, хорошо запомнили. Могла и Бурова столковаться с работничками, чтобы от себя глаза отвести. Они за бутылку и мать родную оговорят. Я честная женщина, вся наша семья - уважаемые люди. Муж - известный хирург, я тоже не последняя спица в колеснице. А управу на вора мы найдем! Уж если и вы не хотите искать - сами возьмемся...

- Ох, Максим Витальевич, клянусь вам, ничего я уже не хочу. Деньги эти, машина проклятая. Ничего, ничего... И за что все это на мою голову свалилось? Вы даже не представляете, что за человек оказалась Абуталибова! За Юлечку страшно... Что же это творится? Юра... Я сама у гроба стояла, обняла его на прощание...

- Итак, Максим, выкладывай. Есть успехи? - подполковник откинулся в своем расшатанном кресле, словно закончив трудную работу. Шиповатов знал, что вялая расслабленность на лице подполковника - чистый блеф. Из-за критического положения в районе подполковник почти перестал бывать дома. Благо, дети  уже выросли, а не так давно Сидор Федорович стал дедом.

- Веришь ли, лейтенант, не могу избавиться от мысли об этом маньяке. Внучка у меня, жутко делается. Своим приказал глаз не спускать. Бедняга Лобекидзе... И ведь что там того Баланцева - ну, тридцать пять тысяч, может, чуть меньше. Я его дно как свои пять пальцев знаю. Конечно, и заезжих гастролеров хватает. Однако не стоит надеяться, что этот со стороны залетел, активнее надо работать версию "местного". Слишком уж он безошибочно места подбирает - тут тебе и пути отхода, и укрытия, и безлюдье... Ну а с твоим пропавшим покойником и вовсе анекдот. Надо бы нам предъявить этого гробокопателя общественности, а то уже плодятся какие-то совсем дикие слухи. Дескать, с голодухи каннибалы у нас объявились. Кооператоры стонут: пирожки с мясом не идут, пришлось цены вполовину сбросить. Кстати, проверили мы продукцию "Ахтамара": оказалось – все правильно, как в накладной - в начинке чистое мясо. Нутрия. Однако гадость изрядная. Ты пробовал?

- Да нет, Бог миловал.

- Ну и ладно, попоститься иной раз не вредно. Что там у тебя все-таки с этим покойником?

- Да пока ничего. Не знаю, какие они там могильщики, но свидетели определенно никудышные. Впрочем, на кладбище толкаются круглый год зимой и летом. Закаленные мужики. Водили они меня, показывали место, где обычно собираются, - от могилы Бурова недалеко. Бутылок пустых там, правда, нету, подбирают вмиг, зато мусора, объедков - ну чистая свалка. Видно, годами копилось. Популярный уголок.

- Конкретно, Максим.

- Прошу прощения. Говорил я с тамошними сборщиками стеклотары. У них кладбище разбито на квадраты, не приведи Господь на чужой забраться - разговор короткий. Так вот, место это закреплено за одним бомжем. Дородный мужик, лоснится. Говорит, что могильщики ежедневно четыре-пять бутылок на этом месте оставляют. Не исключено, что, выпивая вечером, могильщики могли с этого места видеть Пантюхову, если это действительно была она. Сама Светлана Ильинична категорически все отрицает, призывая в свидетели подругу - ту, у которой муж хирург.

- Абуталибов.

- Он самый, светило наше баланцевское. У Абуталибовых дочь Александра, пятнадцати лет. Все они подтверждают, что до позднего вечера Пантюхова была у них: живут-то рядом. Чаевничали, потом Абуталибов – к телевизору, дочка - за уроки, с ними еще сестра Алии Этибаровны - Роза... Та самая, знаете... у которой звероферма. Ну, она вообще отрезанный ломоть: своя часть дома, отдельный вход. Но ладят, их часто видят вместе. У сестер и манера говорить одинаковая - будто все время на что-то уклончиво намекают... Словом, Алия с Пантюховой сидели на кухне, пошел у них чай с коньяком, так что Абуталибова и не помнит точно, когда подруга ушла. Остальные не в курсе. С девчушки вообще взять нечего, что ни слово - слезы на глазах. У нее недавно подругу на глазах убили...

- Да, Минееву. Тут, брат, не просто... На тарелочке не принесут. Свидетеля по всем статьям выстрадать надо. Психология!

- Психология... - лейтенант насупился. - У девчонки глаза на мокром месте, а с отцом и вовсе разговор не получился. То есть получился, но какой-то несерьезный, насмешливый. Чем я его прижму? У всех дети - к нему же и на поклон идти. К тому же я ведь толком и не знаю, о каком конкретно дне речь идет. Эти, с кладбища, не помнят, когда именно Пантюхову видели. Да и с чего бы это Абуталибовым ее покрывать?

- Ну, они хоть по похоронам должны дни различать. Сегодня того хоронят, завтра этого. Могилы разные, люди разные.

- Спрашивал. А им все на одно лицо. А к концу дня и подавно.

- Так, может, вовсе и не Пантюхову они видели? Спьяну, да еще в темноте...

- Все может быть, но там освещенная аллея, другого пути нет. Она как раз на свету была, когда они стали подниматься, чтобы похмелиться. У них заведено - выпьют, поспят на скамейках, еще выпьют. Помех нет, гуляй, душа. А тут их и обломали.

- Дай-ка я сам протокол допроса посмотрю. Кое-что мне неясно. Жаль, Лобекидзе в отъезде, ну да и я на что-нибудь сгожусь. Не дуйся, все-таки опыт - великое дело.

- А я и не дуюсь, Сидор Федорович. Дело в том, что эти мужики у меня сейчас здесь, ждут в коридоре. Может, сами хотите допросить?

- Вызвал парней? Годится. Отчего не поговорить. Ты допрашивай сам, я мешать не буду, посижу, может, что и прояснится.

Подполковник сбежал по лестнице следом за лейтенантом пружинистой, собранной походкой. Окинул внимательным, приветливым взглядом томящуюся в коридоре парочку.

- О, какие люди! Ну, заходите, поговорим. Рад за тебя, Агеев: при деле, бросил баклуши бить, уважаю.

Старший из посетителей сразу отмяк.

- Ну и память у вас, Сидор Федорович! Точно - завязал я. Работа, конечно, та. Поначалу так с души воротило. А теперь ничего, должен же кто-то этим заниматься.

- Верно, Агеев. Константин, если не ошибаюсь? А работа... что ж, и у нас не сахар... Многим не нравится. Ты ведь тоже в свое время нас не жаловал, верно?

- Не о том речь, Сидор Федорович. Вам - спасибо. Сейчас бы уже по второй ходке ушел.

- Ладно, Костя. Хоть мы и не закадычные друзья, но и врагами никогда не были. Тут дело серьезное...

- Знаем, Сидор Федорович, всякая мелочь - не ваш профиль. Мы, конечно, слыхали, что балуют на кладбищах: разрывают могилы, коронки там, кольца, медали... Но чтобы гроб с телом подчистую - сроду такого не бывало. Уж я-то знаю, пятый год в земле роюсь.

- Знаю, Костя.

- Может, потому и пошел работать, что не очень-то я левые дела умею... Нету во мне скрытности. Ведь и воровать не каждому дано. Я ведь тогда с первого раза засыпался. А сказать по правде, и денег больше, сплю нормально и без водки. Одно беда - всяк налить норовит, с собой суют, иной раз так нагрузишься, что день с ночью путаешь. Ну вот хоть убей, не помню я, Сидор Федорович, когда мы эту мымру видели! То ли позавчера, а скорее - во вторник. Или в понедельник? А, братишка?

Но "братишка", от которого потягивало застарелым перегаром, считал дни поллитрами. И поскольку дневная доза была примерно одинаковой – до отключки, ясности он не мог внести. От Агеева было больше толку. Тот еще сохранял смутные остатки воспоминаний.

- Ну, словом, - в понедельник либо во вторник. У нас на кладбище какое разнообразие? Пьем мы, - врать не буду, - каждый день, и вечером тоже, на одном и том же месте... Спросонок я было пугнул эту курву, а потом гляжу - вроде охрана при ней объявилась...

- Итак, Налик Назарович, - Шиповатов беседовал с хирургом в его тесноватом, но роскошно обставленном кабинете. - Женщины показали, что, опасаясь за судьбу лотерейного билета, установили круглосуточные сменные дежурства, По двое, с привлечением членов семей, то есть, разумеется, мужей. В одиночку не ходили, и, как выяснилось, беспокойство их имело основания.

- Ну, нашей семье из-за денег, пусть даже и таких, суетиться не приходится. Я зарабатываю много и не стыжусь этого. Мог бы и больше, но вам это ни к чему. Я даже представить себя не могу в такой роли. Следить за подругой жены! Кроме того, я настолько выматываюсь в больнице, что дома едва успеваю просмотреть газеты на ночь. Все как везде – работы невпроворот, а работать некому.

- Все ясно, Налик Назарович. Не буду вас больше отвлекать, добавлю только пару слов. Алия Этибаровна, судя по всему, не может иметь отношения к похищению гроба, - но так или иначе нам нужно знать истину. Скажи вы сразу, что не знаете, когда ушла Пантюхова, многое бы пошло иначе. Что это - ложная солидарность? Или что-то иное? Ведь по-человечески все понятно, и криминал - не в естественном желании получить свою часть выигрыша, а в том, что кто-то бессовестно похитил  билет вместе с телом покойного и гробом. В нашей практике еще не встречался такой способ заметания следов, и даже не знаю, что за человек, который на это решился.

Из показаний Хутаева Георгия, тридцати пяти лет, уроженца села Айбулак... района Чечено-Ингушской АССР, временно проживающего в ПГТ Баланцево Московской области, не работающего: "Лотерейный билет Не... серии... я купил в киоске "Союзпечати", где находится - не помню. Пьяный был... Вопрос "На какие средства живу?" считаю незаконным. Сейчас не те времена, честных людей трудно запугать. Что имею, на то и живу. Семья меня кормит. Не знаете мою семью? Скоро узнаете. А теперь требую адвоката - без него и слова не скажу".

Подполковник слушал Шиповатова с сочувствием.

- Что я тебе скажу, Максим? Надо искать какой-то прием. Хутаева сколько ни маринуй, хоть год все равно не расколется. Фигура приметная. Скоро три года, как обосновался в Баланцево, наезжают к нему  родственники из аула, однако конкретных фактов их противозаконной деятельности нет. Правда, вообще неясно, чем они занимаются, что само по себе подозрительно. Выяснить это не мешает, но осторожно. На угрозы, конечно, плевать, да и не посмеют эти ребята пойти на прямую конфронтацию с органами. Тут другое. У них на ставке кое-кто из тех, кто занимает высокие посты... Чего ты вскинулся? Мы не газетчики, нужны доказанные факты. Их голыми руками не возьмешь, поэтому надо ждать не удара, а ядовитого укуса исподтишка...

Прокурор не выдает санкций на основании мнений.

Нынешний прокурор Баланцевского района был не в состоянии дать какую бы то ни было санкцию, поскольку наслаждался "бархатным сезоном", в кои-то веки уйдя в отпуск в теплое время. Сентябрь поистине лучший месяц для отдыха. Свой "бархатный сезон" прокурор проводил на берегу крохотной местной речушки, где с наслаждением возился на своем ухоженном, возделанном с соблюдением всех правил садовом участке. Провал августовского путча пособников ГКЧП в Баланцево не выявил. Местные власти занимали спокойную, выжидательную позицию, и в результате никто не угодил в герои и вожди, но и в Лефортово - тоже. Так что чувствовал себя прокурор вольготно, не обремененный грудой двусмысленных дел, которые могли обрушиться на него после переворота. Овощи обещали богатый урожай, а следовательно, и осуществление собственной продовольственной программы. Зима сулила быть не слишком изобильной. Конечно, в экстренных случаях его всегда могли отозвать; с вопросами же, не требующими особой спешки, вполне справлялся вчерашний студент, а ныне - заместитель прокурора района, двадцатишестилетний Андрей Михайлович Бережной. Дух "альма матер" не успел еще из него выветриться, а жизнь, построенная на компромиссах, не обтесала. Говорил и мыслил Андрей Михайлович горячо, напористо. Преступный мир ненавидел страстно.

- Ох, Шиповатов, дадут нам с тобой по шапке за самоуправство!

- Да что там, Андрей Михайлович! - (Учились они вместе, вместе и получили распределение в Баланцево, однако на службе лейтенант почтительно величал приятеля по имени-отчеству). - У нас ведь и выхода другого нет. Взяли мы Хутаева моментально. Он и пикнуть не успел в сберкассе. Утверждает, что револьвер, который был при нем, нашел на улице полчаса назад и хотел сдать в милицию. Прямо на улице и заявление написал.

- Старый трюк. Отдали заявление на экспертизу?

- Вместе с "наганом". Револьвер, кстати, в смазке. Такое впечатление, что из него никогда не стреляли. Заявление, судя по всему, написано его рукой.

- Тут и сомнений быть не может. Только когда? Не потерто на сгибах? На какой поверхности лежала бумага во время написания? Пусть срочно проверят.

- Да тут все срочно, Андрей Михайлович. Чуть потянем - и все, какие ни есть улики уничтожат, едва только узнают, что Хутаев задержан...

- Он был один?

- Сын, Хутаев-младший, ожидал в машине у сберкассы. Достойный представитель семьи - "не знает" абсолютно ничего. Весьма самодовольный и спокойный малый. Сейчас с ним Тищенко работает. Картинка - будто это он, Степан Георгиевич, капитана допрашивает.

- Тылы за собой чувствует.

- Именно так. Вот оттуда и будем ждать следующего хода.

Обыск в доме Хутаева шел уже второй час, но результатов не было. В этом добротном кирпичном особняке в центре Баланцево, естественно, попадалось много любопытного. Неброская, матового дерева мебель - та, что сегодня приобретается только за валюту, пушистые, мягких тонов ковры на стенах, увешанных кинжалами и рогами в оправах черненого серебра, китайские вазы, бронза, картины в массивных золоченых рамах, - все подобрано в тон и оставляет впечатление тяжеловесной солидности, с умом потраченных больших денег. В сарае, сложенном из белого кирпича, и в гигантском бетонном подвале громоздились залежи продуктов и всевозможных напитков, являя картину наступившего века изобилия.

Тринадцатилетний Арслан - младший из двух отпрысков – повсюду следовал за бригадой, проводившей обыск, с миной брезгливого отвращения на нежном, почти девическом лице. Закинув ногу за ногу, в шелковом, затканном драконами халате, хозяйка дома лениво следила, как тянется прядь голубого дымка от длинной коричневой сигареты. Заметно нервничали только понятые. Не то от взвинченного любопытства, не то от затаенного страха.

Мелодично зазвонил телефон. Лейтенант сделал предупреждающий жест, остановив движение Хутаевой.

- Я возьму, не стоит беспокоиться, - Шиповатов поднял серо-стальную трубку радиотелефона, лежащую на столике. - Тем более, что это меня.

В трубке заторопился голос Тищенко. Прижав как можно плотнее телефон к уху, лейтенант коротко ответил, однако по его лицу было видно, что на другом конце линии его не слышат. Он встряхнул трубку, подул.

- Ой, да нажмите же кнопку! Не эту - вон ту, слева, - голос Хутаевой звучал снисходительно, словно она говорила с дикарем, дорвавшимся до дорогой игрушки.

Однако успевшие прозвучать из аппарата несколько слов лишили ее равновесия, заставили сжаться в тревожном ожидании. Тищенко не унимался:

- Лаз в подвал, по-видимому, под будкой овчарки. Ты с ней осторожно. Собака - сущий зверь. В случае чего - стреляй к чертям. Если что, я подъеду помочь.

- Не стоит, сам управлюсь.

- Все. Я у себя. Звони.

Это уже было лишнее. Сбоку телефона, на крохотном дисплее вспыхнули цифры номера телефона капитана, подтверждая, что так оно и есть. Но до них никому не было дела. Взгляды лейтенанта и Хутаевой встретились: любопытный и даже отчасти сочувственный с испуганным, панически мечущимся.

- Так как, уберем собачку? - осведомился Шиповатов.

Неохотно, упираясь и глухо порыкивая, палевый красавец дал себя увести из своего логова. Смотрел на хозяйку, словно спрашивал, как это вдруг случилось, что чужие хозяйничают в доме, подрагивал от едва сдерживаемого желания броситься и рвать в клочья. Глядя на это, понятые зябко поеживались.

Хозяйка захлестнула цепь за прочный кованый крюк, с которым даже ярости пса было не совладать, а затем, внезапно успокоившись и уже улыбаясь, направилась к Шиповатову.

- Я прошу прощения, мне кажется, вы здесь старший?

- По-моему, я представился. Лейтенант Шиповатов.

- Хорошо, пусть будет лейтенант. Но есть же у вас имя, отчество... Как вас зовут?.. Максим Витальевич? Прошу вас, Максим Витальевич, буквально на два слова. Поверьте, дело сугубо личное. - Слегка прихватив за локоть, Хутаева отвела лейтенанта в сторону и заговорила быстро, вполголоса, с какими-то воркующими обволакивающими интонациями.

- Максим, вы простите меня, что я так вас называю. Я женщина, и старше вас... Скажите, ну зачем вам все это? Будка, какие-то ямы... Ничего там ровным счетом нет.

Я прошу вас, Максим, уходите, как угодно остановите это. Потом загляните ко мне, можно и вместе с тем, кто только что звонил... Позже. Сто, двести тысяч... А хотите - сейчас. Я не обману, все будет так, как вы захотите. Никто не умеет так быть благодарным! Только помогите мне, ради Бога. Ну же, Максим! Никогда и никого я так не просила... Халат неосторожно распахнулся, обнажая высокую нежную грудь и белую кожу бедра ровно настолько, чтобы это заметил Шиповатов, но не углядели понятые - пожилые соседи. Все это великолепие, однако, не произвело никакого впечатления. Поджав губы, женщина с оскорбленным видом отвернулась, отошла и опустила руку на лохматую, размером с ведро, голову пса.

Тем временем внимание всех присутствующих оказалось прикованным к крышке люка, обнаруженного под собачьей будкой, снабженной массивным, тронутым ржавчиной кольцом. Шиповатов, однако, контролировал ситуацию. Короткий взгляд через плечо - и только с третьего выстрела ему удалось срезать летящего с утробным рыком "кавказца". Он рухнул, истекая кровью, в двух шагах от лейтенанта.

Гибель пса Хутаева приняла безразлично, как и все дальнейшее, что происходило во дворе. Крышка люка откинулась, понесло затхлой сыростью. Наружу вырвался не то стон, не то какое-то сдавленное мычание, заставившее понятых отпрянуть от зияющего отверстия.

Перед тем как спуститься вниз, Шиповатов позаботился о том, чтобы Хутаева находилась под надежным присмотром. Затем, осветив подвал мощным лучом небольшого фонарика, встал на узкую ступеньку наклонной металлической лестницы и пригнулся. В  сумраке, в теплом густом смраде нечем было дышать. У дальней стены, прикованный наручниками к трубе, переминался с ноги на ногу мужчина лет сорока в теплой байковой рубахе и спущенных, мокнущих в смрадной жиже штанах. Не дожидаясь, пока узник, на время ослепший от света, смог выговорить хоть что-то членораздельное, лейтенант расправился с наручниками. В замкнутом пространстве выстрел "макарова" прозвучал оглушительно, звенья распались. Глянув на брюки и трусы узника, пропитанные экскрементами, Шиповатов не нашел ничего лучшего, как предложить несчастному прикрыть срам рубашкой. Когда они уже собирались подняться по лестнице, сверху прогремел голос, которого лейтенант в этот момент никак не ожидал услышать:

- Эй, там, в подвале! Выходи по одному с поднятыми руками!

 Сашу Абуталибову нашли мертвой, в луже крови. На шее девочки зияла разверстая резаная рана. Она лежала под лестницей в райотделе милиции, касаясь пальцами правой руки рукоятки окровавленного столового ножа. Кровь попала в стоящее рядом с мертвой девочкой ведро. На блестящей оцинкованной поверхности бурые пятна были менее заметны, чем на белом платье. На груди мертвой, за крохотным детским лифчиком обнаружили короткую записку. Бумага подплыла кровью и фактически никак не поясняла происшедшее:

"Я не могу больше лгать. Я безумно устала притворяться. Я вру, даже когда меня не заставляют. Не верьте мне - все, что я говорила, - ложь. Не ищите Ника. Его нет. Он не спас меня, а я всех запутала. Вы все поймете. Мамочка, где ты? Это я - Саша".

Ни числа, ни подписи. Уборщица, наклонившаяся, чтобы взять под лестницей свой нехитрый инвентарь, если и не упала в обморок, то лишь благодаря специфике учреждения, в котором работала.

Когда Тищенко сообщили о страшной находке под лестницей, он моментально слетел вниз. Сашу - юную, отчаянно напуганную свидетельницу страшного преступления, он помнил отлично, и так не хотелось верить, что это все-таки случилось...

Предоставив экспертам выяснять обстоятельства, он торопливо вернулся в свой кабинет. На мертвую девочку взглянул мельком, но картина словно врезалась в сознание. Тищенко помотал головой - нет, отвязаться невозможно. Белое платье, загустевшая, тягучая лужица, нож, ослепительный блеск цинка...

Машины одновременно припарковались на стоянке райотдела. В первой рядом с Шиповатовым восседал гражданин Г.К.Сидоров, несколько экстравагантно облаченный в набедренную повязку из фланелевой рубахи в клетку. Было очевидно, что даже относительно удобное сиденье "жигулей" причиняет ему неудобство, так как гражданин все время ерзал в поисках более удобной позы.

Наверху, в кабинете следователя, речь его наконец стала внятной.

- Я прошу только одного - защитите меня! Страшно сказать, что они со мной сделали. Я дам показания, только лучше, если вы не будете писать. Как-нибудь так, неофициально. Скажите, а билет мне вернут? Ведь я же выиграл?

- Если все законно, никаких сомнений, - Тищенко держался осторожно, сочувственно. - Билет нами арестован так же, как и обратившееся с ним в сберкассу лицо. Временно, до того, как на него будут предъявлены права. Буду только рад за вас, если все окажется в порядке. Судя по всему, вы попали в большие неприятности?

- Какие, к черту, неприятности! Верните мне билет, и пропади оно все пропадом! Не хочу связываться! Что я - мстить им буду?

- При чем тут месть? Есть закон, и никто не должен остаться безнаказанным. А билет вы получите, только для начала от вас требуется полная откровенность. Нам нужно знать обо всех событиях - как до, так и после того, как вы узнали, что стали обладателем счастливого лотерейного билета. В противном случае, придется вам продолжить знакомство с восточным гостеприимством.

Сидоров выложил руки на стол и умолк, тяжело задумавшись.

- Ишь ведь как вас напугали!.. А вот жена ваша, Геннадий Кузьмич, более сообразительной оказалась. Сразу поняла, что "и нашим, и вашим" все равно не угодить. Хутаев - серьезный преступник, и не надейтесь, что он оставит вас в покое. А если мы будем иметь ваши показания, то и для его задержания у нас появятся более веские основания. Не советую лукавить, Геннадий Кузьмич. Тем более, что в общих чертах многое уже ясно.

- А что она могла рассказать? Как издевались надо мною? Как истязали? Шел мимо сберкассы, зашел глянуть - и глазам своим не поверил. "Волга"! Уж я-то знаю, сколько это на рынке стоит, еще и через лотерею. На рынок меня, идиота, и понесло. Полдня присматривался. Там такой жирный Рустем есть, лимонами торгует. Деньги - пачками во всех карманах, все прочие кавказцы к нему с почтением, а наши так просто стелются. Подумать только – в Подмосковье у мандаринников места, чтобы поторговать, выкупают! Рустем у всех берет, никого не обижает. Вот ему-то я и предложил билет... – Сидоров замолчал, пригорюнился, словно ожидая толчка в нужном направлении.

Тищенко ободряюще улыбнулся.

- Ну что вы, Геннадий Кузьмич, сникли? И нам ничто человеческое не чуждо. Скажу откровенно - выиграй я "волгу", продал бы к чертям собачьим. И хватило бы мне с семьей до конца дней. Но, - капитан склонился к собеседнику, - во всяком случае, с базарным жульем связываться бы не стал. Очень уж личности одиозные.

- Ну а я, дурень, влетел, как кур в ощип. Сделали из меня чахохбили. А как стелили мягко! Рустем тут же лимоны свои бросил, позвал одного своего, чтобы подменил, - и в ресторанчик, в "Ахтамар" этот, обсудить. Билет я с собой не брал, на словах договорились. Угощал он знатно, но я и на дармовщину не очень-то налегал. Прежде всего дело сделать, а уж потом коньяк. Спросил моего согласия и вызвал откуда-то своего брата. Георгием зовут. Все чин-чином, брат даже паспорт показал - в Баланцево прописан, семья здесь живет. Какое-то "эспэ" у него, деньги лопатой гребут. Поинтересовался, рублями или долларами хочу получить, да и я не лопух: фифти-фифти, говорю. Глядишь, думаю, и я валюткой подобьюсь. Георгий на все соглашается, все на мази, домой меня к себе повез, с семьей знакомить. Жена славненькая такая, и не поймешь: то ли действительно я ей сразу понравился, то ли манера у ней такая - глазки строить. Сынишка смышленый, почтительный к старшим. Я еще подумал: и как такому мальцу отец машину доверяет? А оказалось, не только машину. Этот гаденыш у него прямой подручный. Отвез пацан меня домой, зашел со мной в квартиру - тут, кстати, все мои домашние собрались - жена, дети. Как же, такое событие. Я их ему представил - и сказал, что назад поедем все вместе. На всякий случай.

Так впятером мы и влезли в "ауди"... Степан, я с женой и дочки. Думал, при них не посмеют, дети все-таки. А когда свернули с трассы в переулок, этот змееныш вдруг тормознул так, что шейные позвонки хрустнули. Опомниться не успели, как отовсюду хлынули кавказцы, все с оружием. Только и успел заметить Георгия с автоматом. И надо же было место выбрать - словно не я, а они в Баланцево родились и выросли. Там в рабочее время ни души, сонное царство. И когда только он успел своим дать сигнал, что не пустые едем?

- Э-э, Геннадий Кузьмич, вам ли с этими волками тягаться? У Хутаева-младшего в приемнике машины вмонтирован и передатчик с приличным радиусом действия. Все, о чем вы говорили в машине, Хутаев-старший слышал, как если бы сидел шестым в салоне.

- Кто бы мог подумать?! В общем, моих вышвырнули и привезли меня опять к Хутаеву. О билете я не очень беспокоился, думал, пускай берут, собаки. Жена кинется в милицию, а там и я не задержусь. Только отпускать меня они не торопились. Завели во двор, Георгий и говорит громиле, что с ними был: "Завяжем мальчику глазки?" Нашли пацана! А тот щенок, Степан, хохочет: "Зачем, папа? Может, лучше вообще выколоть? Какой с него толк?.." Жена Хутаева на крыльцо вышла, смотрит, как меня под собачью будку запихивают. Спустили в погреб, за обе руки к трубе пристегнули - ну, значит, и... объяснили...

- Что значит - объяснили, Геннадий Кузьмич?

- Ну, это... изнасиловали. - Последнее слово Сидоров произнес едва слышно.

Капитан сочувственно кивнул.

- В утешение могу сказать только, что преступники уже задержаны и неминуемо понесут наказание. Вам, к сожалению, придется пройти процедуру медэкспертизы. Надеюсь, что после приговора суда оба Хутаевых будут чувствовать себя куда хуже вас. Тем более, что попадут они в разные колонии: Степан несовершеннолетний, и со статьей "мужеложство" не миновать ему быть "опущенным". Так вы говорите, оба - отец и сын?

- Да, - Сидоров побагровел. - Первым Георгий, он еще Степана подзадоривал, мол, свежачок. Ох, не могу, мутит...

- Успокойтесь, все это позади. Теперь их черед пришел. Уж Степе Хутаеву точно достанется. На малолетке плюют на покровителей воли, и он как огня боится падения, знает от отца, какая жизнь ждет "опущенного". Стоило мне на полчаса завести его в камеру к нашим стервецам и деликатно объяснить что к чему, как он пулей вылетел оттуда, и тайник под собачьей будкой немедленно обнаружился. Степа выбрал, как ему показалось, меньшее зло: отцовский гнев. Хотя в нашем случае это тождественно гневу блатного мира. Так что, несладко придется юному джигиту. Уж поверьте моему богатому опыту: не нарушать закон - во всех отношениях выгодно. Когда приходит время расплачиваться, о мимолетных удовольствиях просто забываешь. Хотя... в принципе всегда есть возможность остановиться... Так где, Геннадий Кузьмич, вы говорите, взяли так и не принесший счастья лотерейный билет?

Сидоров долго молчал, время от времени скорбно вздыхая. Капитан сидел смирно, изредка остро поглядывая на беднягу. Наконец Геннадий Кузьмич, смущаясь, сбивчиво начал:

- Да я, собственно, врать и не собирался. Ну не украл же я его в конце концов! Купил костюм в комиссионке. Пиджак дома до сих пор висит, а брюки... там, в подвале остались. Кому они теперь нужны... Спасибо вам, товарищ капитан, выручили. А то уж и не знаю...

- Не отчаивайтесь, Геннадий Кузьмич. В конечном счете все не так плохо. Вы ведь человек честный, и у вас все образуется. А с билетом с этим... должен вас огорчить, но выигрыш скорее всего вам не удалось бы получить. Так что, плюньте вы на эту "волгу". Лишний раз можно убедиться, что чужое добро счастья не приносит. Так в какой, говорите, комиссионке?..

Работа с комитентскими карточками много времени не заняла. Из весьма небольшого количества темных мужских костюмов-двоек за последние дни в магазин был сдан всего один и в тот же день продан. Причиной этому были и весьма доступная цена, и неприхотливый вкус Сидорова.

Знакомая фамилия в списках сразу привлекла внимание Шиповатова. Он хмыкнул, отодвинул бумаги и стал собираться...

Заместитель прокурора без малейших колебаний подписал санкцию, хотя и казался несколько удивленным таким поворотом событий. Неисповедимы пути следствия, и вели они в дом, где проживали люди в высшей степени положительные. Это, однако, Бережного не смутило. В этот момент он испытывал только жгучее любопытство. Еще в детстве любовь к приключениям и желание быть в центре событий подталкивало юного Андрея Михайловича к скорым решениям, так что, ему даже и на ум не пришло попытаться переложить бремя ответственности на плечи начальства.

В отличие от Андрея Михайловича, старейший судмедэксперт Лев Вольфович Брайнин, которого ничто в жизни уже не могло удивить, в особенности, в криминальной сфере, сегодня охотно уступил бы свое рабочее место кому-нибудь из коллег помоложе. Он чувствовал себя отвратительно. Ломило затылок - опять поднялось давление, глаза были словно засыпаны песком. Однако смены у Льва Вольфовича не предвиделось. Потому возиться с потерпевшими, будь то живые или мертвые, ему приходилось самому.

Весть о случившемся с Сашей Абуталибовой всколыхнула Баланцево. Как это всегда бывает в небольших городах, "устный телеграф" срабатывал моментально. И чем хуже новость, тем быстрее достигала она ушей взбудораженных жителей, вселяя в них ужас. С некоторых пор Баланцево уже стало привыкать к чрезвычайным событиям. Но тут трагедия случилась в семье известного всем и полюбившегося Налика Назаровича Абуталибова, "хирурга Божией милостью", виртуозно проведшего не одну операцию, за исход которой не ручались и столичные медики.

Шиповатову не приходилось обращаться к Налику Назаровичу как к врачу. Но отклики его пациентов были так восторженны, что, вольно или невольно, вокруг Абуталибова витал ореол исключительности. О выдающихся способностях Абуталибова неоднократно упоминал и начальник райотдела. Вскоре после переезда в Баланцево Абуталибов удачно сделал операцию на щитовидной железе мужу дочери Сидора Федоровича, не только сохранив парню жизнь, но и полностью восстановив здоровье. С этого дня подполковник не упускал случая отозваться о хирурге с искренним восхищением. И тем более неприятно было Сидору Федоровичу именно в эту горькую минуту отказывать Налику Назаровичу в просьбе.

Разговор шел в кабинете начальника райотдела. Подполковник безуспешно пытался усадить Абуталибова в кресло, но тот упорно оставался стоять. Лицо его словно спеклось и потемнело от внутреннего жара, бескровные губы сжались в тонкую, как лезвие, линию. Каждое слово давалось мукой.

- Сидор Федорович, я прошу вас, как никого и никогда не просил. Я не могу допустить, чтобы чужой человек трогал тело моего ребенка. Ее мать, моя первая жена, погибла под машиной, когда Саше было три года. Я и в Саше видел только ее образ - первой возлюбленной. Вы говорите, она в письме обращается к матери? Кто ее так запугал? Почему не ко мне? Ведь она всегда для меня была самая лучшая, она - это я сам... Эх, - Абуталибов бессильно уронил руки, - вот Иван Зурабович - тот бы понял. Ну зачем это, когда и душа, и тело чисты?..

Отказывал подполковник с болью в сердце. Не будь он таким заскорузлым педантом, может, и рискнул бы пойти на нарушение, но обстановка в районе сложилась такая, что всякое лыко могли вставить в строку. Милицию клевали со всех сторон - правые и левые, - и рисковать он не мог...

Сноска в меню "Ахтамара", гласящая, что мясо в ресторан доставляется свежайшее, специально для гурманов, не обманывала. Владелица батальона нежных нутрий, превращаемых в ресторанчике в отменные блюда, как всегда в это время, вышла из мощной двери "Ахтамара" легкой походкой, еще более грациозной и уверенной, чем у старшей сестры.

- Вас подвезти, Роза Этибаровна? - Шиповатов распахнул дверцу выделенной ему по такому случаю черной "волги" с непреклонной галантностью, которой, казалось бы, нечего было противопоставить.

Роза Мамедова серьезность приглашения осознала сразу, но предприняла довольно вялую попытку отказаться. Приняв величественный вид, она заявила:

- Молодой человек, если мне понадобится такси, я подыщу его себе сама. Спасибо, но подобного рода услугами я не пользуюсь. И вообще, предпочитаю прогулки по свежему воздуху. У нас в Баланцево в любой конец пешком двадцать минут. Благодарю вас.

"У нас в Баланцево"! Эта дама, кажется, акклиматизировалась здесь основательно. Еще бы! С такой уважаемой родней - и не иметь прочного положения. Как же, хозяйка жизни!

- Чего вы ждете, юноша? Опять соседи в финотдел стукнули? Насчет налогов не переживайте, плачу сполна. Будете головы на ферме пересчитывать? Тогда давайте официально запротоколируем, как законом предписано...

- Роза Этибаровна, ну при чем тут нутрии? Просто есть разговор. Думал, подвезу...

- А нам в разные стороны, - женщина попыталась обогнуть неожиданно возникшую на ее пути преграду.

- Вот и ошибаетесь, Роза Этибаровна. Как раз по дороге. Вот и санкция прокурора...

Особняк Абуталибовых располагался неподалеку, напротив уже пережившего обыск дома Хутаевых. Если по прямой, дворами - каких-то двести метров. Однако дворы в престижном районе никак нельзя было счесть проходными. Чужих здесь не любили. Дома возводились основательно. Постройки же начала века - особняки-модерн из крупного бледно-розового кирпича, гнезда баланцевских купеческих династий - постепенно, переходя из рук в руки, заполнялись семьями приезжих. Со  временем небольшой квартал богатых домов все чаще стали называть "Кавказ". Он располагался непосредственно за четырехэтажным светлым зданием, вмещавшим райисполком и горком партии, поэтому прежнее его название было - "за Белым домом". Потом оно, со сменой ориентиров, поменялось и стало "за церковью", поскольку здесь же высился скромный баланцевский храм.

- Вот и церковь, - добродушно заметил Шиповатов. - Считай, дома.

- Кто дома, а кто в гостях, - голос Розы Этибаровны звенел от возмущения. - Я бы на вашем месте бросила это дело. Надо еще посмотреть, кем эта санкция подписана. С нашим районным мы накоротке, нет-нет, да и захаживает. Так что, эта ваша самодеятельность...

- Не беспокойтесь, Роза Этибаровна, порядок. Мы люди маленькие, для нас и зампрокурора - большое начальство.

"Волга" тормознула у длинного кирпичного забора. Кованые узорчатые ворота, выкрашенные белилами, открывали взгляду прохожего асфальтированную дорожку, тянущуюся через двор к дому в обрамлении подстриженных кустарников. Фасад невысокого, но довольно обширного особняка украшали фигурные лепные колонки. Чистые, свежие цвета, любовно ухоженный сад – все это радовало глаз. Шиповатов не раз ловил себя на том, что всякий раз, когда ему приходится вторгаться непрошеным гостем в такие родовые гнезда, его донимает особого рода любопытство - богатые и влиятельные, эти люди и живут как-то иначе, чем все остальные. Впрочем, ему приходилось разочаровываться, и нередко. За лощеными фасадами подчас скрывались такие клоаки, что и армии ассенизаторов не управиться.

Еще не зная о постигшем семью горе, Мамедова держалась с несокрушимой самоуверенностью. Приблизившись к калитке, остановилась в проеме, заслоняя его пышной грудью. Посматривала на лейтенанта, даже не пытаясь отпереть массивный замок, словно провоцируя на решительные действия.

- Чего вы ждете, молодой человек? У вас санкция, ею и отпирайте. Но я еще раз хочу вас предупредить: все это беззаконие дорого вам обойдется.

- А как же, Роза Этибаровна. Отопрем, понятых вызовем. Я лично уверен, что скрывать вам особенно нечего, но если уж вам угодно, чтобы то, что все равно свершится, сопровождалось осложнениями, - ради Бога.

Розе Этибаровне не было угодно. Она круто изменила тактику. И не стало на свете женщины мягче. Послушно, словно бы даже радуясь самому факту обыска в доме, щелкнула плоским никелированным ключиком, предварительно набрав цифровой код.

- Прошу, Максим Витальевич. У меня все на виду, у Налика Назаровича - тем более. Правда, к его половине дома я вообще отношения практически не имею, но если надо - думаю, и он возражать не станет. Так что, ищите, знать бы только - что. Хотите - с понятыми, хотите - без, все меньше позора. Люди-то нас знают... Пойдут пересуды, толки - не отмоешься.

В дом вошли едва не друзьями. Роза Этибаровна буквально излучала радушие. Однако напряжение оставалось. Шиповатов и прежде стремился избегать в таких случаях конфликтов и порой на допросах совершенно по-мальчишески смущался и краснел. Однако сейчас он владел собой.

- Я верю, что это всего лишь досадное недоразумение, которое мы быстро разрешим, причем без помощи понятых. Мне необходимо выяснить совсем немногое: какие вещи и когда вы сдавали в комиссионные магазины или продавали каким-либо иным образом в последнее время? Предупреждаю, что это вопрос официальный, вы, соответственно, несете ответственность за отказ или дачу ложных показаний. Распишитесь, пожалуйста.

Однако, за исключением подписи, по-мужски отчетливой и солидной, лейтенант смог зафиксировать только заявление гражданки Мамедовой, что костюм был куплен с рук у незнакомого субъекта на рынке.

- Приметы? Ну разве их упомнишь, хануриков этих? Такой, как все они. Небритый, среднего роста, морда помятая. Клялся, что костюм не краденый, мол, похмелиться надо - сил нету, не до костюма. Я и подумала: возьму Налику, как будто сносно сшит.

- И что же, не подошел? Или цвет неважный? – сочувственно поинтересовался Шиповатов.

Роза Этибаровна хмыкнула.

- На рынке все ничего кажется, а дома разберешься - хоть на помойку неси. Ну куда его такому представительному мужчине, как Налик?..

- Роза Этибаровна, может, это и несущественно, но я обязан уточнить: что именно в костюме не понравилось Налику Назаровичу?

- Да что вы в самом деле? Я ему и показывать не стала. Барахло ношенное. Он бы его и мерить не стал.

- Значит, Налик Назарович не в курсе событий, связанных с покупкой костюма, и даже не видел его?