Содержание

Читальный зал

Всем, кто видел Лобекидзе в эти дни, казалось, что он слышит загнанное дыхание неведомого убийцы. Еще чуть-чуть, и... Но время шло, а зверь все еще оставался неуловимым. Правда, затаился, затих, ничего не предпринимал.

Дома Лобекидзе теперь почти перестал бывать - что там, голые стены? В общество заморского гостя поначалу не тянуло. Хотя надо отдать должное Фрейману - он искренне старался отвлечь майора от тягостных мыслей рассказами о жизни на Брайтон-бич, да и вообще в Америке, которую мы знаем разве что по газетным статьям да по охам и ахам ошалелых визитеров как страну несметных богатств и невиданных развлечений, ослепительных супермаркетов и простора для делового человека. Возвращался майор домой поздно, но после этих бесед ложился порой в третьем часу. Сидели при притененном свете, говорил, как правило, Майкл. Увлекаясь, развивал  планы создания невиданного страхового общества, предлагающего массу услуг в невообразимом диапазоне. И все это здесь, сейчас - среди доживающих за ветхим порогом нищеты стариков, не обращая внимания на истошные вопли из всех углов: "Да помогите же, в стране катастрофа!". Его простодушная вера в будущность этой страны придавала бодрости, и прожекты Фреймана казались вполне осуществимыми. Своим оптимизмом он заражал даже майора, и это был вовсе не беспочвенный оптимизм. Майкл целыми днями разъезжал по столице, набивая пухлые папки различными визами, постановлениями, выписками и резолюциями так, что казалось, хрупкие плечи пожилого человека не выдержат всей этой бумажной тяжести.

Гость и хозяин приглядывались друг к другу и, к удивлению трудно сходившегося с людьми майора, даже подружились. Скоро исчезло то напряжение, которое присутствует в разговорах едва знакомых людей, к тому же обитателей разных стран и, как вчера принято было говорить, противоположных миров. Фрейман оказался и благодарным слушателем, живо интересовался жизнью майора угрозыска, случаями из практики его коллег.

- В Америке, Иван Зурабович, - говорил Фрейман, - жить интересно, особенно поначалу. И выбиться в люди легче, чем было на трижды благословенной родине. Американец избалован всей этой цивилизацией, избалован и расслабился. Так что энергичным эмигрантам есть где развернуться. Наш эмигрант - живчик с голодухи. Однако здесь вертеться проще. И как только появилась возможность - я вернулся. Сейчас в России для предприимчивого и работящего человека раздолье. Но и мошенникам, уголовной швали тоже. В Штатах они по крайней мере держатся в каких-то рамках, зная, что даже таксой "громила", как я, может ответить из сорок четвертого калибра. Да и полиция им спуску не дает. Нет, я не хочу ничего плохого сказать о вашей милиции, но попробовал бы поднять голос на "копа" хоть нагероиненный пуэрториканец, хоть "белый воротничок" с Уолл-стрит! Поэтому переселенцу стоит с самого начала усвоить почтение к тамошним порядкам. Но нашим на это, как водится, наплевать. Сегодня русская община Бруклина - модернизированная модель мафии универсального профиля. Наказания в Америке для "совков" смехотворные. Кого испугаешь тремя месяцами тюрьмы? Вот и пошло: вымогательства, грабежи, вооруженные нападения, скупка краденого... Предпочтение отдают "своим", нашим то есть. Хватает работы и для "белых перчаток". Они и без "стволов" зарабатывают столько, сколько не каждый грабитель. Нельзя сказать, что американцы такие уж тупые, но есть вещи, до которых они просто не додумались. Скажем, использование ворованных кредитных карточек или получение страховых сумм по фиктивным несчастным случаям. Это самое элементарное. Не говорю уже о супермаркетах. Туда одни ходят тратить деньги, другие - зарабатывать. Полицейские в "русских" районах быстро теряют остатки веры в человечество и традиционные американские улыбки. Все это мне хорошо знакомо, потому что наша фирма занимается не только делами о наследовании, но и страхованием, и многим другим в самых различных сферах бизнеса... Собственно, поэтому глава фирмы и взял меня в отдел - агенты-американцы избегают районов обитания наших соотечественников, будь то Бруклин в Нью-Йорке или Фейрфакс и Западный Голливуд в Лос-Анджелесе. Доходило до того, что некоторые "русские" группировки пытались впрямую угрожать полиции, что для Америки просто неслыханно. Крутые мальчики, всего год как из Союза, отечественных замашек еще не растеряли. Перед этим они раздавили какую-то азиатскую карикатуру на мафию и чувствовали себя, как лисы в курятнике. Ну, ФБР и пришлось им разъяснить, кто есть кто. Главарь первым дал показания. Каких-нибудь шесть часов допроса - и все стало на свои места...

- А следом и остальные пошли колоться? - поднял глаза Лобекидзе.

Довольный, что погруженного в себя майора удалось хоть немного расшевелить, Фрейман воодушевился, словно самолично изловил и расследовал деяния "русских" мафиози.

- Само собой. Знавали они и милицию, и следственные изоляторы на родине, однако близкого знакомства с ФБР не выдержали.

- Действительно кто-то из наших их нанял?

- Какие сомнения? Наши криминальные элементы вообще ассимилируются моментально. Бизнес американцев во многом основан на доверии к партнеру, деловые люди легко идут на контакт, вот тут аферистам и раздолье. Это касается и иммигрантов. Настороженно относятся только к чернокожим.

- Да, и для нас это проблема. У нас место негритянской преступности занимает Кавказ. Землячки! В Москве чеченцев скоро будет больше, чем в Чечне. Соперничать по численности с ними могут разве что азербайджанцы. Но только по численности. Масштаб не тот, да и пожиже они. Чуть нарвутся на отпор, давай Бог ноги. А вот если попадется беззащитная жертва - разорвут, как гиены. У нас что ни сводка, так фигурируют "лица кавказской национальности". А чего удивляться? Не хотят они работать. Зацепился в какой-нибудь "общаге" за взятку, осел, пяток родственников вызвал... те каждый еще пяток... Глядишь - весь клан уже здесь... Если по-газетному, то грех, конечно, целые народы порочить. Есть у них, наверное же, и труженики, и светлые головы. Только здесь их не бывает. Ни одного. За пятнадцать лет работы - не попадались, хоть убей.

- У меня, Иван Зурабович, тоже есть такой опыт. Знаете, в Штатах нет этого - еврей, азербайджанец, украинец, все это - "русские". Тем более - чеченцы. Правда, сейчас в Европе  полиции уже икается от этого слова. Познакомились с "гостями". Но в Штатах их - единицы. Так вот, один из этих "тшешен", Бахсаев, оказался мужиком на диво ловким. Обычно-то они сперва стреляют, а потом начинают размышлять, но этот - просто уникум какой-то! Приехал в страну, и полгода не прошло, как обзавелся антикварным магазином. Не без того, конечно, - торговал и краденым, которое скупал  на месте, а часть доставляли разными путями из Союза. Как говорится, рыбак рыбака, так и Бахсаев мгновенно окружил себя уголовниками. Сгорел же он по причине собственной жадности и наглости. Ехал Бахсаев не на пустое место, как большинство наших. Его и впустил-то госдеп только по причине наличия престарелой родственницы, бабушки, которая спустя два месяца скончалась при довольно странных обстоятельствах и весьма кстати оставила Бахсаеву приличный дом и небольшое состояние. Конечно, теперь, после экстренной кремации старушки, трудно искать доказательства... А дальше сей "тшешен" стал действовать довольно грубо. Было сработано фальшивое завещание местного жителя, предпринимателя и владельца поместья, жившего в прошлом веке, которое меняло волю покойного в пользу некоторых заинтересованных лиц, и подброшено в семейный склеп. Американские эксперты много смеялись. Сделано было с чисто "совковой" безалаберностью, вроде этого вашего нашумевшего "путча".

- Не стоит иронии, Майкл.

- А я ничего и не говорю. Слава Богу, что все это провалилось! Только попомните мое слово: настанет время, когда всю эту "хунту" еще и национальными героями объявят, спасителями отечества.

- Отцы нации, мудрые наставники?

- Само собой. Те самые, которых чтут больше, чем закон. Это и в чеченской традиции так.

- Ради Бога, Майкл! Откуда вы выкопали этот допотопный миф? Может, раньше и существовали твердые понятия о чести и достоинстве, врать не буду, я с Кавказа мальчишкой в Россию попал. Теперь это все только в легендах. Вроде той, что о двух друзьях-горцах, один из которых, находясь в доме друга, случайно прикоснулся к его возлюбленной. Дабы смыть позор с себя и с женщины, юноша выхватил кинжал и отрубил себе пальцы.

- Сумасшедшая романтика. Но сегодня все, видимо, по-другому. Нет, насчет чего-нибудь кому-нибудь отрубить - с этим у них порядок. Так что, судя по всему, хлопот у вас хватает...

Вести допросы в медицинских учреждениях капитан Тищенко терпеть не мог с самого начала своей розыскной деятельности. Но сегодня буквально рвался на допрос. Результатов ожидал весь райотдел. Активность уголовников росла день ото дня, и от отчаянной обороны они все более открыто переходили к нападению.

Среди пострадавших оказались известные люди. В этой роли Георгий Хутаев выступал впервые в жизни. В основном ему приходилось значиться обвиняемым, - правда, как правило, вина его оставалась недоказанной, - изредка  свидетелем, смахивающим, опять-таки, на обвиняемого. "Но потерпевшим - никогда!"

Последние слова Хутаев повторил вслух, еще не окрепшим, но уже полным сожаления и ядовитой иронии голосом. О чем он сожалел - теряться в догадках не приходилось.

- Ну, даст Бог мне встретить этого гаденыша!.. Да нет, там было темно, и все произошло так быстро, что, боюсь, я его просто не узнаю, если увижу. Во всяком случае, без движения. А вот в деле... У него удар такой - странный, не резкий. И сказал бы - не сильный, но на себе почувствовал. А мне не привыкать держать удар. Благо, есть чем, - болезненно морщась, Хутаев напряг литое, обвитое тросами мышц плечо, белая простыня сползла с выпуклой мощной груди. - Поганец этот выскочил из машины и врубился в меня, как паровой молот. Как бадья с бетоном, сорвавшаяся с крана. Давно я так в голову не получал... По ребрам можно было и не добавлять. А ведь я был готов, не стоял, разиня рот. Сам подскочил к машине...

- Что за машина?

- Я уже говорил - "жигули", модель в темноте не разобрал - куда там! Ни номера, ни цвета, одно точно - темные. Еще и фары слепили... Вот и верь после этого, что прогулки перед сном полезны. Здоровье, понимаете ли, укрепляют... Врагам бы моим. Ну что еще? Я этих двоих издали заметил. Идут навстречу. Тут откуда-то сзади несется машина с выключенными фарами. Наскочила на них, врубила фары и пошла слепить. По-подлому. Я туда - понадеялся на свои мускулы. Тут он и вылетает, как сплошной кулак... Дальше я не здорово помню... Кого там и как машина эта зацепила...

В соседней палате поместили Лобекидзе. Получив тяжелые ушибы, майор все еще пребывал в шоковом состоянии и говорил с трудом, едва шевеля бескровными губами. К счастью, обошлось без переломов.

- Машину я видел... фары. Нет, ни цвета, ни модели. Сзади ведь. Я шел, встретился с Угловым... Беседовали... А как мне к нему относиться? Неважно, доказано его соучастие в том или в другом... Углов преступник - думаю, этого пояснять никому не надо. Но мы столкнулись с ним неожиданно, а поговорить было о чем. Тем более, он любезно соврал, что нам по пути. От стоянки идти десять минут. Хороший разговор пошел. В темноте навстречу - фигура, крупный парень. Только я Хутаева опознал, как - сзади фары, и все погасло. По-моему, я услышал удар раньше, чем что-то почувствовал...

Этот удар принял на себя Углов. С ним, после тяжелого сотрясения мозга, пока не работали. Сломанное ребро не помеха, важно, чтобы голова пришла в порядок. Но передышка оказалась короткой. Уже на следующий день Лобекидзе, вопреки всем врачебным предписаниям, покинул больничную койку и присутствовал на допросах вовсе не в качестве пострадавшего. Однако Углов не добавил ничего нового.

- Да кого я мог там видеть?.. Налетел этот, сбил... Слава Богу, не насмерть. Не знаю, на кого они охотились, только я на такие свидания больше не ходок. И вообще, считаете меня в чем-то виноватым - сажайте. И не надо на меня вешать всех собак. Только себе головы забиваете – фуфло потом все равно всплывет. Эх, чуть бы раньше - хлопнул бы я его по лобовому...

- Это затем ты и дубинку с собой прихватил?

- Ну а зачем еще? Не этого, так  другого. Развелось мрази, честным блатным проходу не дают. И вы мышей не ловите.

- Да ты что, Углов? Неужто честные блатные в таком загоне? Ты, никак, помощи просить решился? Ну что ж, всегда рады толковому человеку пропуск в тихое местечко выписать. Дорожка известная - чистосердечное признание...

- И много он сообщил? - Фрейман старался устроиться поудобнее в кресле, поводя сутулыми плечами. - Судя по вашим словам, это совсем не новичок в преступном мире, и раскаяния ожидать не приходится. По-моему, слухи о закоренелых преступниках, без особых причин начинающих сотрудничать с правосудием, - это из серии "рассказов о пограничниках". Не удивлюсь, если окажется, что действительно имело место покушение, и скорее не на вас, а на самого Углова. Метили, очевидно, все-таки в него.

- Да, нелепо было бы погибнуть в разборке уголовников. Еще куда ни шло, когда знаешь, что висишь у них на хвосте, что достал, и они готовы на что угодно. Но сдохнуть попутно, за компанию, да еще и такую дрянную - увольте. Однако получается, что достал-таки. Двигаемся, значит, в верном направлении. Но что-то уж очень быстро они на меня вышли. Располагают информацией. Тут я пас - если это так, то лучше и не думать, на какие верхи у них есть выходы... Что ж, заповеди заповедями, а другую щеку я им подставлять не стану...

Павел Петрович давно привык большую часть времени проводить в уединении, в своем, как он, кокетничая, говаривал, "загородном сарайчике". О приусадебном гектаре и дворцовых габаритах бывшего генерального гнездовья Павел Петрович из скромности умалчивал. Кому надо - и так знали, что за этим стоит. К сожалению, не только те, кому надо. А в дополнительной рекламе "деловой народ" не нуждался. Любопытствующих моментально отшивали юные друзья босса, маячившие на участке с пневматическими пистолетами наготове. Удаленность дачи, расположенной в лесу, и моментально распространившаяся молва о нелюбви хозяина к непрошеным визитерам способствовали сохранению тишины. Дорога к генеральскому поместью вела неширокая, но асфальт был зеркально гладок, без единого ухаба или выбоины. Павел Петрович любил перемещаться быстро, но с комфортом.

"Фольксваген-пассат" мчался через Баланцево в Москву, сбавляя скорость и тормозя у светофоров с такой яростью, что пешеходы даже и на зеленый виновато трусили рысцой перед негодующей мордой автомобильного дива. Все шло нормально, и только на полдороге за серым красавцем увязался какой-то "жигуленок".

Припарковались в столпотворении не менее импозантных транспортных средств на стоянке возле Большого. "Хвосту" же пришлось бросить свои "жигули", наплевав сразу на два запрещающих знака. Место уже поджидало "пассат", поскольку благообразный, аристократической внешности смотритель, прогуливавшийся неподалеку, обеспечил его загодя. Оказать услугу ПэПэ - дороже конвертируемой валюты. Да и как забыть, кому отстегиваешь оброк с выгодного места.

Водитель остался в машине, а трое двинулись к боковому входу - впереди молодой атлет, исполненная достоинства и тоже весьма заметная фигура - Павел Петрович, и, наконец, второй телохранитель, небрежно опустивший руку в карман твидового пиджака.

Театралом Павел Петрович стал не вдруг. Образ уголовника, крутого парня, прожигающего свободное от грабежей время в притонах за бутылью с мутным самогоном, давно ушел в прошлое, уцелев лишь в блатном фольклоре. Вслед за ним канули в "бытие и казавшиеся незыблемыми законы, предписывавшие общаться лишь с представителями своего мира. Куда престижнее и полезнее стали контакты с людьми во всех отношениях респектабельными. Многие из них и не подозревали о роде занятий почтенного Павла Петровича, предпочитая наслаждаться его изысканным гостеприимством. "Загородный сарайчик" перевидал за это время немало людей незаурядных, пользующихся известностью во всей стране. А уж в Большом театре Павел Петрович раскланивался чуть ли не на каждом шагу - вальяжно, с чувством собственной значительности, окидывая знакомых прохладным, слегка небрежным взглядом.

Оперу слушал расслабленно, полуприкрыв глаза и откинув массивную седую голову. Ни дать, ни взять - старомосковский барин, эстет, завсегдатай Религиозно-философского общества. Охранники, держа под прицелом выход из ложи и зорко оглядывая зал, умудрялись еще и коситься на сцену - вдруг шефу взбредет в голову снизойти, перекинуться парой слов о мастерстве постановщика.

Театральный разъезд в Большом всегда неспешный. Никто никуда не торопится, знатоки сбиваются в кучки, вполголоса делясь впечатлениями. К этому собранию солидных людей как-то и не клеится словечко "толпа". Однако и здесь телохранителям приходилось смотреть в оба - опасность может возникнуть в любой обстановке. Павла Петровича вели деликатно, отработанными движениями чуть-чуть раздвигая плотную людскую массу. Безопасность дороже респектабельности и уж подавно - отрешенного от всего земного искусства. Тем более, что не такое уж оно и отрешенное. Походы в Большой, как и прочие подобные "мероприятия", приносили хозяину пользу, как и все, с чем ему приходилось соприкасаться. Здесь происходили встречи с людьми, до которых обычному человеку не дотянуться, но дух и тон этих встреч показывал, что не они уделяют Павлу Петровичу высокое внимание, а наоборот - сам ПэПэ благосклонно дает им аудиенцию. Очевидно, посещение дачи для них не было возможным по причинам особого свойства – бдительная национальная безопасность могла контролировать подступы к ней, и скандала тогда не миновать. Заметной фигурой был Павел Петрович. Но когда человек на виду - и подозрений меньше. Мало ли кто в театре подходит к знакомому переброситься словечком-другим? Ну а подслушивающая аппаратура в ложе - это для дилетантов. Серьезные люди не с пустыми руками в театр ходят. Не в два счета, но все "жучки" ребята найдут, а есть нужда - и обезвредят.

Вот так, розовым столичным дядюшкой, и шагал после спектакля Павел Петрович к "фольксвагену". Другими глазами посмотреть - кровожадный ящер в сопровождении хищников помельче, но не менее лютых, возвращается в логово. Внезапно произошла заминка. Тот, кто шел первым, обнаружил, что водитель машины неподвижен. Безжизненно откинутое лицо смотрит в потолок кабины. Небольшое, с трехкопеечную монету, пятно крови на белой рубашке в области сердца однозначно свидетельствовало, что парню уже не заговорить. Первый телохранитель лишь на мгновение остановил на трупе взгляд в момент, когда распахивал дверцу "пассата". Не спасла и тренированная реакция. Он вздрогнул, рванулся было в сторону, но - опоздал.

Оттолкнув второго охранника, ведомый волчьим инстинктом, метнулся прочь Павел Петрович. Из кабины полыхнуло огнем, багровый вихрь, склубившись, расшвырял людские тела вперемежку с рваными кусками листового металла.

Один из охранников скончался на месте, другой - через два часа в Ожоговом центре. Повреждения, полученные Павлом Петровичем, выразились в том, что полы его пальто из мягкой шотландской шерсти оказались забрызганными жидкой грязью. Однако Павел Петрович сохранял спокойствие. Некогда было праздновать труса. Что бы ни делала блатная жизнь с человеком, но разлениться мозгам она не позволяла. Скорость в принятии решений - это жизнь. Небрежно отряхнув пальто, уже через мгновение он лавировал между машинами на стоянке с видом любопытного зеваки. В поднявшейся суматохе уследить за всем было невозможно, но уходить следовало с осторожностью. Милиция еще только подтягивалась к месту происшествия, приступая к выявлению очевидцев, которые, пренебрегая гражданским долгом, норовили ускользнуть на неповрежденных автомобилях.

Возраст - возрастом, но навыки у Павла Петровича сохранились вполне. В прежние годы ему было не привыкать уходить от "хвостов" под огнем. Однако со взрывчаткой он столкнулся впервые. Колени слегка подрагивали, но сил было еще достаточно. Очень хотелось надеяться, что ускользнул незамеченным, как говорится, "ушел вглухую". Кто-то так стремился избавиться от всесильного босса мафии, что наплевал на то, что могли погибнуть десятки людей.

Сейчас он втирался, ввинчивался в толпу пассажиров вечернего метро - и этот навык не утрачен - следя, однако, чтобы и не сближаться вплотную с кем попало. Знал по опыту, что нет ничего легче, чем ткнуть из-под руки ножом в печень того, к кому якобы безразлично стоишь спиной. При этом главное - не удаляться от выхода и отваливать сразу, как только дверь начнет закрываться. Свидетелей в таких случаях не остается.

Многоопытный Павел Петрович вылавливал в толпе лица, хоть мало-мальски походящие на лица профессионалов. В том, что ловушку приготовил не дилетант, сомнений не было. Причем из тех, кто вертится рядом, чужого водитель и близко бы не подпустил. О самых близких и думать не хотелось, однако приходилось. Павел Петрович словно ощущал за спиной дыхание чьей-то холодной ненависти.

Проехав несколько остановок, он сошел на одной из кольцевых станций. Как и  ожидал Павел Петрович, пара рослых милиционеров у эскалатора наблюдали за течением людской лавы. Рядом на стене - несколько таксофонов, судя по всему, совершенно исправных. Набрав номер, заговорил коротко и отрывисто, иногда кивая, как бы в тон самому себе. Там не ждали звонка, но не прошло и четверти часа, как прибыли охрана и транспорт.

Никаких иных приключений на долю Павла Петровича в этот вечер не выпало. Столичные коллеги выразили соболезнование по поводу происков неведомого негодяя. Однако предложение помочь в поисках Павел Петрович деликатно отклонил. Место авторитета, принимающего помощь, - на заслуженном отдыхе, то бишь на погосте. В искренность коллег хотелось верить, но опыт твердил, что верить нельзя никому и ни в чем.

На дачу Павла Петровича доставили, как хрупкую драгоценность, сдав с рук на руки его персональным телохранителям, занявшим место выбывших. Не теряя ни минуты, босс, едва ступив за порог кабинета, занялся проверкой всех звеньев. Работа предстояла серьезная, жизненно важная, и вести ее следовало лично.

- Павел Петрович, к вам Георгий.

Жест босса охранник истолковал верно. Отступил на шаг, пропуская ближайшего помощника, лицо которого пылало от обиды и ярости.

- Павел Петрович, что происходит? Вы мне не верите, меня обыскивают, как последнюю суку! Хорошо, я не в обиде, но вы еще увидите, кто вам на деле предан. Сам этих гадов выловлю и глотки порву!

- Спасибо, Георгий, уважил старика. Успокойся, не стоит. Верю я в твою верность, и верю, что ствол с собой ты таскаешь не по мою душу. А только ты все-таки не ходи ко мне со стволом. Не стоит. А ну, как ошибусь, пойму тебя неправильно?..

- Ну Павел Петрович! - Георгий развел руками, улыбнулся. - Я думал, только кодекс запрещает ношение!..

- Ты никак, Георгий, шутишь? Не то время. Потом пошутим. Нет, тебе я верю, и общине твоей тоже. Да и какой резон тебе меня убирать? Сам должен понимать. И вообще, власть не так берут - под корень приходится рубить, если что. А тебе пока не по силам прибрать меня, всех моих друзей и дольщиков.

- Да вы что говорите, Павел Петрович! Как и подумать могли такое? Да я кровь по капле отдам... Кто у вас вернее меня? Чей хлеб я ем?

- Все понимаешь... Тебе за меня держаться крепко нужно. Я всегда на благоразумие рассчитывал больше, чем на благодарность. Так что, давай вместе думать будем, где врага искать. Информация сейчас - на вес золота. Везде, по капле, по словечку. Только это и спасет. Нет такого врага, с которым нам не справиться, кроме, разве что, родного государства. Но тем не до нас. С этим проще - если что серьезное затеется, друзья из уголовки стукнут. Но и сейчас стоит их поспрошать, а ну как к ним что-нибудь просочилось? Но спрашивать надо так, чтобы не раскрываться. В этом наша защита. Действовать будем без суеты, скрытно, но наверняка.

Валерий Чуб превратил подписку о невыезде в домашний арест совершенно добровольно. Он и раньше не пользовался у дворовых ребят популярностью, а после того, что произошло, шансы его нарваться на крепкий кулак многократно увеличились.

Иру лучше знали в школе, чем в округе. Милая, немного застенчивая девушка, к ней как-то не прилипали циничные взгляды и словечки. Оказавшись в центре внимания, она так славно смущалась, розовея и вскидывая густые бархатистые ресницы, что таяли даже сердца местных хулиганов, отнюдь не склонных к романтическим чувствам.

Трагическая смерть девушки потрясла ее поклонников. Даже те, кто, казалось, и не замечал ее, теперь припоминали какие-то трогательные мелочи, связанные с нею, а сознание того, что какой-то прыщавый щенок добился ее благосклонности, возмущало. Будь это свой, ровня, крутой парень - другое дело. История день ото дня обрастала слухами, в которых Валерию отводилась самая паскудная роль, и дворовое сообщество накалялось.

Все это прекрасно сознавая, он и заперся в собственной спальне, пробавляясь чтением детективов, откуда черпал разные полезные рекомендации, да крепким кофе, который превосходно варила мать. К телефону она звала его с разбором, и потому посулы "подрихтовать морду" Валерий слышал значительно реже, чем того можно было ожидать, Но этого хватало, чтобы безнадежно испортить настроение. Бывали угрозы и посерьезнее, такие, что будущее представлялось ему совсем в мрачном свете.

Народ в микрорайоне подобрался жесткий, упрямый. Покуривать и выпивать начинали, как говорится, немного позже, чем говорить, но немного раньше, чем писать. Неподалеку находилось трамвайное депо, куда забирались с податливыми девчонками "обжиматься" в вагонах, поставленных в отстойники. Далеко не у всех была своя комната и терпимые родители. Мать Валерия тоже не была склонна поощрять рано пробудившуюся чувственность сына. Так было до трагедии. Теперь же она совершенно разбушевалась, и самое ласковое из того, что приходилось слышать ему, было: "Маленький подлец!"

"Эх, накачать бы мускулы! - тоскливо размышлял Валерий. - Но ведь не возиться, в самом деле, по утрам и вечерам с железом! Или отжиматься... Уж лучше на кровати - занятие поприятнее. Жаль только, опыта маловато. Только было начали мы к практике переходить, как... Нет, нет, ничего не помню! Не надо! Из-за этой дурищи все! И не объяснишь ни черта этим... юным мстителям!.. Они и слушать не станут. Конечно, девчонка всегда права! Особенно, если успела в ящик сыграть! Такая умничка, красавица... А я - кому я нужен, точно и впрямь выродок какой-то!"

Снова настойчиво зазвонил телефон. Проклиная себя за слабохарактерность, ведь решил трубку не брать - хорошего ждать не приходится, потянулся к аппарату, взялся за него, как за притихшую, в любую секунду готовую ужалить змею.

На этот раз обошлось. Звонил Кеша Бубликов - одноклассник и в некотором смысле единомышленник, в гонениях на Валерия участия не принимавший. Любимой темой разговоров Кеши было его мифическое сексуальное могущество, а из приятелей только у Валерия хватало терпения выслушивать его эротические фантасмагории. Однако после случившегося и он звонил редко, а сам отвечал сухо и коротко, ссылаясь на какие-то спешные дела. Ну что ж, теперь друзьями не приходилось разбрасываться, даже такими.

- Эй, Валерка, ты чего, там, совсем закис? Не помирай раньше времени, не надо.

- Хорошо тебе говорить! Тут впору и взаправду в гроб ложиться, если не помогут.

- А что, есть кому?

- Будто ты не знаешь. Кончай, Кеша. Ты и сам мог вляпаться - и как бы не глубже. Хихикает он!

- Да ты что! Я же помочь тебе хочу.

- Помог волк кобыле!

- Нашел волка! Друг я тебе или нет? Не веришь - делом докажу, чего трепаться.

- Да чем ты можешь помочь?

- Я, может, и ничем! А вот один человек - может.

- Да кончай ты загадки загадывать. Что еще за человек объявился? - сказал, а внутри затрепетала, забилась надежда.

Кеша запел еще слаще:

- Слушай, ты его знаешь, парень классный.

- Кто?

- А вот выгляни в окно - и увидишь.

- Ты что, в самом деле издеваешься?

- Нет, ты только выгляни - и сразу все поймешь. Успокойся и жди сигнала. Какого сигнала? Автомобильного.

Верилось с трудом - уж больно невзрачной личностью был сам Кеша: такой хотя бы за себя постоял, и противно было думать, что сам он впал в такое ничтожество, что стал зависеть от Бубликова. Однако через пару минут под окном засигналила машина. Валерий перевесился через подоконник.

Юркая красная "ауди" частенько шныряла по здешним дворам и проездам. С одним и тем же на удивление юным водителем. Кавказская кровь если и придавала Степе, или как его называли - Степчику, ранней мужественности, то лишь самую малость. Этого хватало, чтобы бдительный участковый не приставал к несовершеннолетнему владельцу дорогой малолитражки.

Дверцы "ауди" гостеприимно распахнуты, рядом - двое. Степчик, с которым раньше и словом не пришлось переброситься, сияет во все тридцать два зуба, Кеша скромно держится в стороне.

- Эй, выходи, Валерка, зачем скучаешь? Прокатимся!

Валерий выскочил на улицу сломя голову, словно бросаясь в бассейн, где вода вот-вот могла расступиться, уйти, обнажая корявый бетон дна. Вот оно, спасение!

Лица компании, сгрудившейся за картами в углу двора, поотмякли. Кое-кто ответил на приветствие Степчика, кое-кто уклончиво отвернулся. Небрежного помахивания его небольшой, изнеженной руки нельзя было не заметить, как нельзя было не заметить и дружеского похлопывания по плечу Валерия. Этого должно было хватить, чтобы вокруг "убийцы" (общественное мнение уже вынесло свой приговор) возникло незримое, но мощное силовое поле.

У Степчика не было стальных мускулов и могучих плеч. Худощавый, почти хилый подросток, упакованный в дорогие тряпки, но в глазах – спокойная надменность. Все эти напоказ выставленные блага - тяжелый золотой браслет, перстень с платиновой монограммой, сияющая "ауди" - создавали образ баловня судьбы.

Откуда возникло убеждение, что со Степчиком лучше дела не иметь, а если уж и придется, то следует соблюдать осторожную почтительность, - трудно установить. Ясно одно: такие советы исходили от людей, в блатных делах сведущих. Именно поэтому дворовая картежная мелкота отнеслась к его беседе с Валерием на глазах у всех, как к прямому указанию - не тронь! Такое указание подчас обретало силу закона.

- Эх, Валерка! Все в нашей жизни бывает. Из-за бабы убиваться - последнее дело, - втолковывал Степчик, многоопытно щурясь и посмеиваясь. - Уж если тебя милиция выпустила, то на дворовых можешь и вовсе положить. Ничего они тебе не сделают. Мне Кеша рассказал - я сразу ситуацию просек. Быки - они и есть быки. Место должны знать. А кто там кого ухлопал...

- Да не трогал я ее, Степчик!

- А я разве говорю, что трогал? - подмигнул Степчик. - Вот так и держись на следствии. Я в чужие дела лезть не обучен. А кваситься нечего. И ты подумай - живем мы тут у нас в Баланцево, можно сказать, по соседству, а только теперь познакомились!

"У нас в Баланцево"... И полугода не прошло, как появился он здесь. Вроде и своих блатных хватало, но сегодня куда ни глянь - верховодят парни с Кавказа. Идут наверх сосредоточенно, семьями, кланами, сметая все на своем пути. Ну да не до этого сейчас. С Кавказа, не с Кавказа, светлый, темный - какая разница! Главное - успеть прислониться к той стене, которая даст защиту".

- Так что, Валерик, предлагаю дружбу. А это дело надо вспрыснуть. Ведь не каждый день друга находим. Поехали.

Частный ресторанчик "Ахтамар" оказался местом на редкость приятным. У входа в строение, напоминающее пагоду, спроектированную современным архитектором, покуривал резную трубку бородатый швейцар. Его благообразная внешность была вполне под стать солидности заведения. Неприметная табличка "Обслуживание по приглашениям" располагалась как раз у плеча швейцара. Случайные посетители не часто поднимались по этим ступеням. Кому охота выкладывать две сотенные за кусочек картона, дающий право полакомиться несколькими оливками да ломтиком сыра со шпротиной? Прочие блюда поражали случайного посетителя фантастической стоимостью. Баланцевские аборигены на первых порах недоумевали - для кого бы это такое странное заведение? Однако их недоумение быстро рассеялось. Из столицы потянулись небольшие караваны машин, преимущественно иномарок, подвозившие клиентуру. Номера были не только московские и из "ближнего зарубежья" - южных республик, но и европейские. И все-таки посетители ресторана, как немедленно убедился Валерий, в массе своей были темноволосые, с внушительными орлиными носами и горделивой осанкой. Среди дам преобладали пухлые блондинки в рискованных туалетах, почти не скрывающих волнующие формы.

В ресторан Валерий вступил нарочито небрежно, хотя и был здесь впервые в жизни. Однако при виде такого количества "солидняка" вся его развязность немедленно улетучилась. В этой среде не следовало привлекать к себе чрезмерного внимания.

Степчик же чувствовал себя как рыба в воде. Раскланивался с большинством посетителей приветливо, без малейшего подобострастия. И в ответных приветствиях не было ни намека на снисходительность. Между столиками, светясь радушием, извивались шустрые, ловящие на лету малейшее желание клиентов официанты.

Расположились за одним из немногих свободных столиков. Степчик отдал необходимые распоряжения, и - словно сама собою, развернулась скатерть-самобранка - перед ними возникли закуски и блюда, о доброй половине которых Валерий имел сугубо умозрительное представление.

Икра и ананасы, тающие копченые угри, восхитительное, опьяняющее ароматом мясо на ребрышках - и ко всему этому маслянистый, темный армянский коньяк... Какое-то время Валерий боролся с собой, не желая выказывать жадность к невиданной жратве, но между второй и третьей рюмками все было забыто. Ел, что называется, от пуза, впервые не думая о счете.

Сотрапезники не отставали. После пятой рюмки окружающее заволоклось радужным теплым туманом, и все плохое, что происходило с ним в последнее время, все страхи и подозрения Валерия растворились.

А ведь, входя в ресторан, он был сама настороженность. Помнил недавний случай с завсегдатаями этого заведения. Валерий тогда забрел домой к Кеше, обитавшему в ближнем к ресторану дворе. Сидели, трепались. И в этот момент - разгорелось. Что, почему - потом уже было не выяснить.

Обычно в ресторан клиенты являлись со своими девочками. Первоклассно упакованными, стройными, сговорчивыми. Но тут что-то не заладилось. Из ресторана стремительно выскочила девушка и, где скорым шагом, где бегом, устремилась через двор. Она торопилась настолько, что не замечала, что взгляды всех дворовых прикованы к ней. Внезапно в арку многоподъездного дома с ревом влетела длинная белая машина. Из окна пятого этажа Валерий не мог определить марку, но тех двоих, что выскочили из машины, нельзя было не узнать. Будто в униформе: костюмы  "адидас", распахнутая шерстистая грудь, на шеях - тяжелые крупнозвенные цепи "желтого металла". Времени терять они не стали - тот, что пониже, жестко перехватил локоть девушки. Она почти не сопротивлялась, только что-то заговорила - просительно, жалко; пока второй отпахивал дверцу, меньшой обхватил, как клещами, грудь девушки и поволок к машине, совершенно уверенный в своей безнаказанности.

Но вышла осечка.

Мужчина неопределенных лет и весьма неприметной наружности, которого впоследствии так и не смогли связно описать очевидцы, остановился, приглядываясь к происходящему, а затем миролюбиво обратился к тому, который держал девушку:

- Ты чего это, парень?

Местные жители в конфликты с кавказцами не вступали, логично рассудив, что их "раскованность" не может быть беспричинной. Верзила даже заухмылялся, словно предвкушая новое развлечение. Сунул прохожему под нос кулак, размером со средний арбуз, но не ударил, в последнюю секунду выбросил два пальца, норовя ухватить непрошеного защитника за нос. Мягким движением уклонившись, мужчина извиняющимся голосом попросил:

- Не надо, ребята. Вы меня не бейте. Я уже и так испугался.

Меньший кавказец высвободил одну руку и заколебался - то ли продолжать свое дело, то ли поучить разговорчивого.

- Ты, гад, на кого тянешь? Не видишь, голытьба, что тут люди, не тебе чета? Надо будет - вместе с этой телкой раком поставим. Этого захотел?

- Брось его, пускай идет. Он понял, - верзила лениво махнул лапищей-лопатой. - Чеши. Или тебе особое приглашение? Так это счас...

- Да что ты с ним разговариваешь? - невысокий кавказец от возмущения выпустил девушку, и рука его, как хорошо смазанный рычаг, рванулась вперед.

Прохожий неуловимым движением скользнул под его руку и, отвечая, нанес пару стремительных ударов по корпусу. Этого оказалось достаточно. Колени горного орла подломились, и через мгновение его плотно сбитое тело, подрагивая, покоилось на асфальте.

Лицо верзилы налилось темной кровью. Надвинувшись на прохожего, он, словно паровой молот, со всего маху саданул его кулачищем с высоты своего роста. И опять мимо! Зато на верзилу немедленно обрушился шквал точных, коротких, невыносимо болезненных ударов. Последний, довершающий - в горло. Несвязно хрипя то ли мольбы, то ли проклятья, здоровяк опустился на четвереньки рядом с поверженным, но уже успевшим прийти в себя сотоварищем. Приподнявшись, тот тупо озирался, будто спросонок, затем внезапным рывком бросился к "мерседесу", дернул дверцу - и вот он уже стоит, еще покачиваясь на нетвердых ногах, слегка сгорбившись и держа в руке здоровенный мясницкий секач. Стойка верная - локоть заведен за бедро, кулак прижат к животу. Только огненно-карие глаза лихорадочно мечутся, ощупывая невзрачного, но оказавшегося таким опасным противника. С шорохом рассекла воздух массивная сталь, а тот, кто наносил удар, даже успел мгновенно прикинуть, сколько придется дать отступного стражам порядка за "быка", - однако деньги его остались целы. "Бык" сделал крохотный шажок в сторону, слегка отставил локоть, и рука гордого мстителя оказалась в захвате. Хрустнул сустав, забренчал металл по асфальту. Прохожий с силой секанул ребром ладони по плотному загривку, окончательно успокаивая меньшого. К этому времени у верзилы пропало всякое желание сопротивляться, и он вытянулся на решетке ливневой канализации.

Прохожий окинул взглядом поле битвы и не спеша удалился. Девушки и подавно след простыл. Минут десять спустя незадачливые воздыхатели поднялись, отряхивая припудренный пылью эластик, и, отплевываясь, погрузились в машину и, рванув с места так, что покрышки "мерседеса" задымили, исчезли.

Однако не прошло еще и четверти часа, как они вернулись. Это была картина! Одна за другой во двор въехали пять машин, с визгом разворачиваясь и тормозя. Из них посыпались раскрасневшиеся, злые, наполняющие воздух криками и бранью на чужом языке парни и бросились на поиски обидчика. Ножи были у всех, кроме двоих, поигрывавших нунчаками.

Однако обидчик не находился, и тогда орава стала срывать злость на тех, кто находился во дворе. Были жестоко, до беспамятства избиты пенсионеры-доминошники, старуха, возвращавшаяся с бидоном молока домой, и какой-то мальчишка, не вовремя высунувший нос из подъезда. Двое оказались в реанимации, остальные отделались разной тяжести повреждениями.

Дальше - как по-писаному. Виновники побоища обнаружены не были, а меры приняты: ресторан пустовал два дня, в первый день - закрытый "по техническим  причинам", а во второй - ввиду того, что завсегдатаи осторожничали. А уже через неделю "неуловимые мстители" вовсю бражничали в "Ахтамаре", наслаждаясь излюбленной кухней.

А кухня здесь была действительно отменной. Валерий, позабыв о своих опасениях, чувствовал себя как дома. Расплескивая коньяк, тянулся чокаться через стол, размахивал в запале руками, едва не задевал соседей, что-то выкрикивая петушиным голосом. Пару раз даже попытался подмигнуть девицам за столиком напротив, и - о чудо! - одна из них снизошла, подсела к ним, белокурая и длинноногая, с кукольным фарфоровым лицом. И странное дело - затянутые в кожу парни, с которыми она до этой минуты потягивала сухое шампанское, смолчали, словно ничего не произошло. Все это Валерий отнес за счет авторитетности Степчика.

Уходить собрались рано, в самый разгар веселья, когда на эстраде только  появились чуть прикрытые двумя-тремя лоскутками девицы из эротического шоу. Но это Валерия не огорчило. То, что ждало его сегодня, было куда привлекательней. Пересевшая за их столик и тотчас обратившая внимание на Валерия Алена влекла его неудержимо. Похоже было, что и сама она без ума от него. Внезапная вспышка обоюдной страсти, казалось, вызывала симпатию у окружающих. Степчик - тот просто расцвел. Прихохатывал.

- Ну вот, а вы сомневались... Родилась новая советская семья! Чур, я свидетель! Я уж себе и свидетельницу подыскал, так что, банкет перерастает у нас в свадебный пир. Домой? Ты что, младенец? Это Кеше пора бай-бай. А ты у нас любимец прекрасных дам, это всем известно!

Сквозь хмельной туман Валерий насторожился. Но ненадолго.

Колхоз "Заря коммунизма" образовался в Ивашках во времена, которых не помнило уже и среднее поколение сельчан. А старикам, износившимся в нескончаемой работе, и вспоминать ничего не хотелось. Светлый путь коллективного хозяйствования давно свел в могилу большинство пионеров коллективизации. Молодежь же, обремененная повседневными заботами, прошлым не интересовалась. Да и что им за дело было до разглагольствований всяких умников? Не стали обсуждать даже вопрос о переименовании хозяйства, не говоря уже о его ликвидации. Какой смысл? Числясь "государевыми людьми", куда сподручнее тащить по домам не только выращенное на полях, но и полученное в виде разного рода ссуд и  дотаций. И уж кому-кому, но не нынешнему председателю было рубить сук, на котором так удобно сиделось. Да и люди не жаловались. Строились, везли в город овощи, свинину, - словом, не бедствовали. Пусть у дяди в агропроме голова болит, что из тех стройматериалов, что получил за последние годы колхоз, можно половину района застроить коттеджами.