Воинская
повинность
За 1/2 часа объявляют по деревням: «Ят тохнă» (кому идти в
солдаты). Кому идти в солдаты, определяют на сходах, на которых присутствуют
волостной старшина, писарь, староста, земский. Из десяти человек выбирают
одного или двух. Если человек не хочет идти — говорит: «Ерехе тохмалла». Делают
приговор, не желающий служить ставит народу спиртное. Тогда могут сделать
справку, что за родителями некому смотреть. Эта справка может помочь молодому
парню.
На сходе проверяют список прызывных лиц. Список отсылают в Воинское
присутствие.
В октябре увозят всех парней на жеребьевку. Здесь особенных обычаев не
бывает: вынул жребий и попал в число солдат. А однодеревенцы, которые остаются
по жеребьевке, угощают его. Здесь же будущие солдаты учатся песням и нравам
солдатской жизни. На другой день приезжает новобранец домой, просит
счастливчиков возить его по родным и знакомым, пригласить на проводы и получить
«парне». Разўезжают с песнями, при вўезде в деревню восклицает: «Карăм,
карăм...»
Дома у рекрута собираются парни, девушки. Смотрят на него, успокаивают:
«Салтак кайман çын мĕн вăл? Ухмах тунката. Салтак каять,
çут çанталăка курса çўрет, вырăсла вĕренет.
Турра та, патшана та юрать. Эпир мужиксем мĕн пĕлетпĕр,
хамăр анкартинче мĕн пулнине те пĕлместпĕр. Ан хуйхăр,
Торă парсан килен. Вилĕм кирек ăçта та пĕрех. Эпир
пурте вилĕмлĕ, çут çанталăк анчах вилĕмсĕр».
И иными утешительными словами провожают рекрута. Каждый толковый человек
старается высказать свое чистосердечное пожелание в лучших словах. Солдат по
характеру своему или больше плачет, или утешается мыслью о службе царю и
Отечеству. Каждое прощальное слово солдата трогает до слез родных, знакомых и
всех жителей. В день указа или в прощальный день съезжаются в доме рекрута все
родные, все однодеревенцы от мала до велика. Некоторые рекруты или новобранцы в
этот день мало пьют, стараются быть в полном сознании, чтобы в последний раз на
все дорогое посмотреть так, чтобы в голове осталось полное представление о
домашнем. Бывает много трогательных сцен, когда прощается, например, молодой
муж с молодой женой, с малыми детьми, с родителями, с любимым конем. В глазах
рекрута в этоть день все немилое прежде становится милым. Только непримиримые
враги какие-нибудь отсутствуют от торжественных проводов. Они бы, пожалуй, и
пришли на прощанье, но стыдно им в глазах рекрута, или же, наоборот, полны
желаний всяких будучи приключений молодому человеку. Рекрут, если замечает
отсутствие врагов своих, то иногда произносит перед всеми свое обличительное
слово по адресу их. Но, большею частью, старается при этом смягчить все
неприятное для кого бы то ни было.
Прощанье происходит следующим образом: на стол кладут непочатый хлеб. На
хлеб — соль в солонице. Если родные из чужих деревень приехали с гостинцами
(палишки, сырец) и пивом, то ставят на стол несколько ведер с пивом разных
хозяев в таком порядке: на правой стороне ведро с хозяйским пивом, рядом хлеб с
солью, затем пиво одного родственника и его гостинцы, затем пиво другого гостя
и т.д. Этот порядок не всегда и не везде соблюдается. Большею частью все бывает
в таком порядке: на одном конце стола хлеб и соль.
Тут же гостинцы. На другом конце пиво. Затем начинается ряд молений о покровительстве
рекрута. Начинается так: рекрут берет непочатый хлеб и со слезами на глазах
молится один, а другие в это время сидят, допивая пиво, принесенное раньше или
же занимаются разговором. Рекрут молится про себя и недолго, говоря
приблизительно так: «Эй Торă, халиччен мана таса, лайăх усрарăн,
мăн çăккăрпа усрарăн; малалла та, Торă, чипер,
лайăх усра, киле-çорта каялла килме пар, ырă мăн
Торă, мăн çăккăрпа таса усра, сана мăн
çăккăрпа асăнатăп; çулта-йĕрте сыхла
мана, Торă» и т.д. Помолившись таким образом, он разрезает хлеб на тонкие
слои, а краюшку, довольно большую, берет и целует, затем кладет ее на солоницу.
Затем на все ломти кладет соль и раздает находящимся в избе, те отламывают по
кусочку от этих ломтей и держат в руках, дожидаясь окончания раздачи. Когда все
получат по кусочку, тогда все разом встают на молитву. Еще раньше, когда рекрут
берет хлеб для молитвы, перед иконою зажигают свечку. Впрочем, свеча в
день отўезда рекрута с утра горит в богатых домах. Иногда перед началом молитвы
рекрут сам зажигает свечу, тоже молясь про себя. Во время всеобщей молитвы
молитвенные слова произносят все находящиеся в избе, и мужчины, и женщины,
вслух, каждый по своему разумению. В то же время задние следят, когда окончат
молитву впереди. Молятся долго и усердно. Конечно, все домашние рекрута, более
чувствительные, во время молитвы плачут навзрыд. Трудно разобрать смысл
молитвенных слов, так как, надо заметить, что многие из домашних, в особенности
отец и мать рекрута, чтобы не убиваться горем, упиваются чересчур пьяно, чтобы,
так сказать, не чувствовать горя. Поэтому во время молитвы произносятся
совершенно бессвязные слова: «Ну... ĕнтĕ... Торă... çитĕнтерме
пĕлтĕн, патшана та юравлă ту. Торă, Торă, каялла
çавăр пирĕн ачана... лайăх пурăнма пар, ну... ачам,
кайрăнăç, эх, Торă, ну мĕн тăвас ĕнтĕ
... макăр ĕнтĕ, юлтăмăр çав...» По окончании
молитвы сўедают кусочки. Название этого хлеба: кĕлĕ
çăкăри, асăннă çăкăр. Затем черпают
по ковшу пива и также молятся. По окончании молитвы подходят к сосуду с пивом и
крестообразно или как попало, только в три плеска, понемногу сливают с ковшов
обратно в сосуд. Сливают немного, говоря: «Сăра перекечĕ кĕрекене,
çолăн ырри каякан ачана». Оставшееся в ковше пиво каждый выпивает,
но не до дна. Рекрут доливает дважды, так что каждый выпивает в общем три
ковша. Затем без молитвы, а иногда и с молитвой пробуют привозного пива гостей.
Палишки с сырцем раздаются солдатом всем, находящимся в избе. При этом особой
молитвы не бывает, по крайней мере, в нашей деревне не в обычае. Эти гостинцы потом
даются на дорогу самому рекруту, так и его провожающим.
Раньше я забыл сказать, что все подарки, поднесенные рекруту в разных
домах, тщательно оберегаются. Подарки в виде холста употребляются на солдатские
рубашки, которых богатые родственники запасают по несколько штук, чтобы на
службе новобранец не нуждался. Нужно заметить, что когда рекрут разъезжает по
знакомым и родственникам, тогда эти последние дают ему на прощание или деньги,
или холста не менее 1 аршина, или ниток для шитья рубашек, или вместе того и
другого.
Затем наступает уже время прощания. В своих песнях солдат давно
изобразил уже трогательную картину этого момента. Теперь он, как невеста,
повторяет пропетые не раз песни. В этих песнях выражает он все свои на плывшиеся чувства. Конечно, бывает и так, что старания
матери, заботящейся о том, чтобы сын ушел не голодным, а сытым, иной раз делают
рекрута до бесчувствия пьяным. В таких случаях ничто не интересно для
собравшихся на проводы. О таких случаях я знаю только по рассказам. В моей памяти
сохранился один случай, который привожу сейчас. Рекрут в минуты прощания то
садился за стол, то опять выходил и начинал петь. После каждой песни целовался
с мальчиками, дарил семечками, орехами, говорил, что придет время, когда из них
многие уйдут на службу. «Халĕ ĕнтĕ, — говорил он, — вĕренсе
йолăр, çитĕнсен эсир те Торăпа патшана йораллă
полăр, эсир те çаплах аçу-аннў çуртĕнчен
уйрăлса каймалла полтăр». Как услышат это мальчики, так все зарыдают.
Плач заражает всех девчат и чувственных женщин. Плачут и малые, и большие. Стал
рекрут прощаться: упал на плечи низенького отца-старика, который от слез едва
ли видел сына, хотя было сильное желание посмотреть в последний раз. Долго о
чем-то говорил сын отцу, не меняя своего положения, а он в это время был
в обўятиях отца и отец в обўятиях сына. Такая же картина повторилась несколько
раз, когда рекрут прощался с матерью, с сестрицами и братом. Затем со всеми
однодеревенцами перецеловался и начал одеваться в дорогу. То и дело подносили
вина и пива. Мать говорила: «Ĕçех, улăм, çўренĕ
çĕрте ĕçессў те килĕ, çийассу та килĕ,
анчах никам та ни ĕçĕр тесе каламĕ, ни çийах тесе
каламĕ». И горько, горько плакала мать... Отец налил ковш пива и, сделав
тав сыну, выпил сам. Потом налил опять пива в ковш и протянул руку к сыну. Вдруг
ковш выпал из руки на пол и опрокинулся вверх дном. Отец махнул рукой и с
горечью проговорил: «Ну... мĕн пулсан та пулĕ, ну... мĕн пулсан
та пулĕ. Торă, хута кĕр». Затем все встали на молитву. Рекрут и
его родители, а также те, которые, должно быть, очень любили его, сделали по
три земных поклона и еще раз перецеловались.
Затем рекрут, плача, выбежал на двор и там посреди двора сделал три
земных поклона, говоря: «Ырă кил-çурт, ырă кил-çурт,
паянхи кон тохса каятăп. Эй, Торă, Торă, мĕнле те полсан
каялла çавăр мана, Торă, чипер кон-çол пар, Тор та
патша ĕçне туса татма пар, çак кил-çортран ан
уйăр. Тепĕр пилĕк çолтан çак ырă çĕр-шыва
корма пар, Торă...»
В конце молитвы рекрут прямо упал на землю, и его подняли родные и
знакомые, которые всячески старались успокоить его. Ввели его под руки в избу,
где, посидев на лавке, встал, помолившись на икону, тихо вышел. За ним хлынула
из избы вся многочисленная толпа народа. На дворе собрались люди со всей
деревни. Здесь рекрут пропел песню: «Ялăм-йышăм кил тулли, пурте мана
пăхаççĕ. Ах, ан ятлăр, ваттисем, ах, ан
ятлăр, çамрăксем, ах, ан ятлăр, тăвансем. Пурте мана
ыр сунăр. Атти, маншăн ан макăр, сана валли шăллăм
пур, апи, маншăн ан макăр, сана валли йăмăк пур».
В подобных же словах простился со всеми. Все подходили к нему и
целовались с ним. Он стоял на санях. Лошади покорно стояли и, видимо, тоже
чувствовали по-своему.
Затем лошади тронулись. Солдат обернулся назад и, стоя, пел песни.
Желтый и белый платки в обеих руках рекрута развевались по обеим сторонам. Лошади
медленно шли шагом и проходили мимо изб, заборов, деревьев. Все это бросалось в
глаза солдату, и он воспевал. И сам рекрут, и провожающий его народ не надевал
шапок, а все время до окончания проводов был с непокрытыми головами. Кругом
народ шел и провожал своего человека. Выезжая из полевых ворот, солдат
крестился. Народ все шел и шел за солдатом. Он уже еще больше чувствовал
наступающее одиночество при виде полей. Доехав до загона, который принадлежал
ему и его родителям, он сильно заплакал. Здесь остановили лошадей. Рекрут слез
с саней и стал прощаться с родной землей. Народу! Народу было!.. со всей
деревни. Рекрут вместе с родителями и знакомыми выпил по три рюмки вина и по
три ковша пива. Затем обратился к загону и воскликнул: «Ырă çĕр-шу,
мана хунтан ан уйăр, тепĕр пилĕк çултан каллех сан патна
сухапуçпе, урапа тулли ырашпа килме пар». Затем обратился к востоку и
на коленях помолился Богу, говоря: «Торă, мана лайăх осра, çак
çоратнă çĕр-шуран ан уйăр мана. Эпĕ киличчен
темĕнле пулсан та саманана лăпкă усра, пур çакăнта
тăракан халăх кăмăлĕшĕн мана çак çĕр-шыва
çавăр, Торă...» Затем упал ниц и поцеловал родную землю. Его
подняли, усадили на сани.
Есть в нашей деревне обычай или поверие, по которому рекрут при прощании
с землей не должен сам подниматься, вставать на ноги, если он встал на землю на
колени. Иначе, говорят, земля не возвращает того человека на родину. Поднятие
его с родной земли другими людьми означает то, что его только по смерти на
родной земле возьмут добрые люди и понесут хоронить на той же земле. Чуваши
говорят: «Çапла тунине ылтарлă (иносказательно) пĕлес пулать».
Затем народ стал возвращаться домой. Рекрут обернулся назад и все смотрел на
свою остающуюся деревню, людей и на все. Он спокойно сидел на санях и удалялся
к западному горизонту. Еще версты 2—3, и он не увидит больше родной деревни
Сесьмерь.
Давеча упомянули, что упал из руки отца ковш с пивом. Это многих
заинтересовало и навело на разные толки. Каждый объяснял по-своему.
Падение ковша из руки при последнем прощании отец понял так, что
начнется де война, и убьют моего сына на войне. Объяснение это было, в общем,
согласно с общим мнением, и все согласились с ним.
Прослужил этот человек на службе месяцев девять и захворал чахоткой. К
исходу одного года вернулся домой и через несколько месяцев покинул здешний
мир.
Чуваши суеверные говорили: «Хайхи курка çĕре ўкни чăнах
Козьма вилессине пĕлтерчĕ. Мăнтарăн, лайăх пулас марри
катаранах курăнать. Торах кăтартать пуль, урăх кам тата. Халĕ
вĕсем ĕлĕкхи чăваш йăлине пăрахнă,
вырăсла пурăнаççĕ — çавă юрамарĕ
пуль».
д. Сесьмеры. НА ЧГИГН. Рукописный фонд Н.В.Никольского. I отд. Т. 144.
С. 161—170.
