Несмотря на перегруженность педагогической, переводческо-издательской и общественной деятельностью, Николай Васильевич считал первейшим своим делом научную работу.
С самого начала приобщения к науке Н.В. Никольский прочно усвоил, что факты – базис, фундамент науки. Уже в студенческую пору (с 1900 г.) он начал собирать исторические, этнографические, фольклорные материалы, выезжая в сельские местности и работая в библиотеках и архивах. В 1904 г. он опубликовал на русском языке “Программу для собирания сведений о чувашах”, которая затем печаталась на чувашском языке в “Чувашских календарях” на 1911 и 1913 гг. и в приложении к “Краткому чувашско-русскому словарю” в 1919 г. Собиратель просил присылать ему сведения исторические (предания и документы), географические и этнографические (о природных условиях, численности и составе населения, его физическом типе, занятиях, материальной и духовной культуре, общественном и семейном быте, народных знаниях, устном творчестве, религиозных верованиях и народном просвещении чувашей), записи произведений фольклора. В 1914 г. он типографским способом размножил программу для собирания этнографических сведений студентами и учащимися в каникулярное время.
В 1915 г. Н.В. Никольским была издана “Программа для собирания сведений об инородцах Поволжья”. Она состояла из методических указаний и вопросов, охватывающих весь комплекс проблем, изучаемых этнографией. Как первая программа, так и эта по некоторым вопросам материальной культуры обращала внимание на выявление социальных различий.
В 1919 г. Н.В. Никольский опубликовал две программы. Первая – “Программа для собирания сведений по истории и археологии народностей Поволжья” – включает в себя 52 развернутых вопроса не только по археологии и истории, но и по этнографии и народному искусству, а также пояснение. Вторая – “Вопросник по народному творчеству” – состоит из огромного количества вопросов по фольклору, народным знаниям в области природы, космогонии, экономики, медицины, общества, архитектуры, истории, искусства и т. п.
Отмеченные программы Н.В. Никольского по научной глубине, охвату вопросов, системности являлись для своего времени одними из наиболее совершенных и могут быть использованы и в наше время при разработке подобных вопросников.
На обращения ученого откликались и присылали ответы сотни людей: грамотные крестьяне, учителя, служители культа, служащие, учащиеся сельских двухклассных училищ и учебных заведений Казани и Симбирска. В деле собирания научных сведений по анкетам Н.В. Никольский широко использовал своих учащихся и студентов в течение всей продолжительной педагогической деятельности.
До 1911 г. Никольский изучал и собирал источники по истории просвещения, культуры и христианизации чувашей и других народов Поволжья с ХVI по ХVIII вв. в фондах Сената, Синода, Канцелярии оберпрокурора Синода, канцеляриях губернских правлений, духовных консисторий, учебных заведений и местных органов управления, с 1912 по 1916 гг. – по истории просвещения, культуры и христианизации в первой половине ХIХ в. – в тех же фондах, а также в фондах Государственного совета, Комитета министров, министерств народного просвещения, юстиции, финансов, уделов, Управления земледелия и землеустройства, Исторического музея, Оружейной палаты в Петербурге (Петрограде), Москве, Нижнем Новгороде, Казани, Симбирске, Уфе и других городах, сделав тысячи листов копий и выписок своей рукой и с помощью добровольных и нанятых помощников [51].
В летние месяцы почти ежегодно Н.В. Никольский выезжал в сельские местности для изучения хозяйства, быта и культуры чувашей, сбора этнографического материала. В 1910-1911 гг. им было собрано и представлено в Русский музей в Петербурге 205 чувашских этнографических предметов [52].
Получая материалы от корреспондентов, своих учащихся, студентов и других информаторов с 1904 по 1931 г. и выезжая на места, работая в архивах и библиотеках, Н.В. Никольский создал богатейшее собрание источников, состоящее из 249 томов формата в 4-ю и 8-ю долю листа, по 200 – 300 листов в каждом томе. 238 томов из этого собрания ныне хранится в Научном архиве Чувашского государственного института гуманитарных наук, 5 томов – в Научно-исследовательском институте языка, литературы и истории им. В.М. Васильева при Правительстве Республики Марий Эл, 5 томов – в Мордовском научно-исследовательском институте гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия, 1 том – в Институте истории Академии наук Республики Татарстан [53]. В собрании Н.В. Никольского представлены копии и оригиналы исторических документов, памятники письменности и художественной литературы, копии чувашских словарей XVIII – XIX вв., этнографические, фольклорные и лингвистические записи преимущественно на чувашском языке, иллюстративный материал. Часть томов содержит однообразные (напр., только исторические или лингвистические) материалы, другая часть – источники смешанного характера. В 214 томах, составляющих первое поступление в Научный архив Чувашского НИИ, этнографические материалы содержат 127 томов, фольклорные – 82 тома (в них 15 тыс. куплетов чувашских народных песен, 10 тыс. сказок, около 8 тыс. пословиц, 5 тыс. поговорок и загадок), лингвистические – 54 тома, исторические – 125 томов [54]. Богатейший архивный материал по истории христианизации чувашей и развития в Чувашии народного образования в ХIХ в. остался не обобщенным собирателем. В собрании немало документальных материалов о Восточной консерватории и Восточном педагогическом институте в Казани, а также о деятельности самого ученого. Уникальны этнографические фотоальбомы народов Среднего Поволжья начала ХХ в. Собрание Никольского получило исключительно высокую оценку выдающегося ученого-фольклориста Антти Аарне (1914 г.). Профессор эстонского и сравнительного фольклора Вальтер Андерсон, до революции работавший в Казанском университете, в 1925 г. писал: “Собрание Н.В. Никольского представляет собою ни больше, ни меньше, как благоустроенный научный архив, содержащий огромные массы ценнейших научных материалов, относящихся к фольклору, этнографии и истории чувашского народа... Подобных фольклорных архивов на земном шаре имеется лишь очень немного – ни в коем случае не более трех десятков... Рукописное собрание Н.В. Никольского должно быть причислено к драгоценнейшим культурным сокровищам чувашского народа” [55].
Сам собиратель успел использовать в исследованиях лишь часть своего архива. На его основе нашими учеными написано немало трудов, подготовлено и издано несколько фольклорных сборников. Однако пока вовлечена в научный оборот сравнительно небольшая доля собрания. Нет сомнений, что оно послужит фактическим материалом десятков научных монографий, статей, фольклорных и этнографических сборников.
Н.В. Никольского лишь за данное рукописное собрание можно было бы отнести к числу деятелей, имеющих выдающиеся заслуги перед наукой, не будь у него ни одного исследования.
После того, как Н.В. Никольский опубликовал в 1904 – 1905 гг. “Программу для собирания сведений о чувашах”, интересное и глубокое исследование “Народное образование у чуваш”, статью “Взгляд чуваш на воинскую повинность”, публицистическую брошюру “Родной язык как орудие просвещения инородцев”, ряд рецензий и заявил о себе как о подготовленном и способном исследователе, он в марте 1905 г. был принят в пожизненные действительные члены Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете, основанного в 1878 г. и к 1905 г. выпустившего 20 толстых томов своих “Известий”, включавших в основном исследования, отчасти публикации источников по истории, археологии и этнографии края. Дальнейшая научная деятельность Никольского была тесно связана с ОАИЭ. Оно давало ему доступ в архивы, открытые листы и командировки в научные экспедиции, выписывало литературу и источники из Петербурга и Москвы, обсуждало его рукописи трудов, доклады и сообщения, печатало их в своих “Известиях”. Председателем Общества с 1898 по 1914 г. бессменно работал Н.Ф. Катанов. Никольский во все годы посещал почти все общие собрания ОАИЭ, проводившиеся обычно ежемесячно, выступал на них при обсуждении многих докладов и сообщений по истории, археологии и этнографии, писал отзывы о рукописях членов Общества, представлял к обсуждению рукописи чувашских краеведов (Н.А. Архангельского, И.Д. Никитина-Юркки, А.П. Прокопьева, Г.И. Комиссарова, И.Е. Ефимова-Тхти, Н.П. Павлова и др.). По поручению совета Общества с декабря 1907 по 1913 г. он работал в комиссии по составлению археологической и этнографической карт Казанской губернии, в 1912 г. был в составе комиссии по обеспечению охраны Болгарского городища, выезжал на городище. С марта 1912 по 1916 г. Никольский избирался в совет Общества и активно участвовал в его работе. На общих собраниях членов Общества с большой заинтересованностью обсуждались следующие научные доклады Н.В. Никольского, представлявшие собой основные итоги его исследований: “Этнографический очерк К. Мильковича, писателя конца ХVIII в., о чувашах” (1905 г.), “Об этнографической карте Цивильского, Чебоксарского и Ядринского уездов Казанской губернии” (совместно с Г.И. Комиссаровым, 1910 г.), “Из истории распространения христианства среди чуваш” (1911 г.), “О мордовских переводах ХIХ века” (1912 г.), “Несколько слов о зырянских переводах” (1912 г.), “Из истории христианизации татар” (1913 г.), “Инородцы Поволжья в первой четверти ХVII века” (1913 г.), “Уфимские башкиры” (1913 г.), “Религиозные воззрения черемис” (1915 г.) и др. Никольский выступал с публичными лекциями на исторические и этнографические темы, проводимыми по инициативе ОАИЭ [56].
Н.В. Никольский состоял также членом основанного в Казани в 1906 г. Церковного историко-археологического общества, в 1915 г. являлся его секретарем. На заседаниях этого общества в 1914 – 1916 гг. он выступал с докладами о христианизации народов Поволжья в первой половине ХIХ в. [57].
Николай Васильевич поддерживал связи с отделением этнографии Русского географического общества (РГО), пользовался его открытыми листами на собирание этнографических материалов и изучение различных древнехранилищ. В марте 1916 г. он был избран действительным членом РГО (внес 1100 руб. членского взноса) [58].
Собственно исследовательская работа Н.В. Никольского была многосторонней и плодотворной. Первым значительным исследованием, опубликованным им в 1904 – 1905 гг., была работа “Народное образование у чуваш” (выходные данные о научных трудах ученого приведены в приложении 1). Она состоит из разделов: 1. Состояние чувашского просвещения до 1555 года; II. Школьное просвещение чуваш с 1555 года до XVIII века; III. Школьное просвещение чуваш с начала ХVIII века до 1740 года; IV. Школьное образование чуваш с 1740 года по 1764 год; V. Школьное просвещение чуваш в 1764 – 1800 гг. Труд написан на основе опубликованных источников и впервые вводимых в научный оборот архивных документов. Автор, опираясь на фактический материал, делает выводы о том, что до присоединения Чувашии к России некоторые чувашские мальчики обучались в мусульманских школах. Во второй половине XVI в. в двух казанских и одном свияжском монастыре были открыты школы, в которых обучались несколько чувашских мальчиков. Преподавание на церковнославянском языке успехов не приносило, и казанские школы прекратили свое существование в конце XVI в. Только предположительно можно говорить о существовании школы в XVII в. в Свияжском монастыре. В первой трети XVIII в. в архиерейском доме в Казани и в некоторых монастырях были школы, в которых обучались “инородцы”. В 1734 г. была открыта новокрещенская школа в Свияжске. Открытые после 1740 г. новокрещенские школы в Казани, Елабуге, Царевококшайске (последние две вскоре были переведены в Казань), наряду с Свияжской, во второй половине XVIII в. охватили обучением значительное число чувашских детей. Некоторые из них поступали затем в Казанскую духовную семинарию. Учащихся набирали преимущественно в принудительном порядке. Материальное обеспечение школ было скудное, условия жизни обучающихся ужасные, вследствие чего значительное число детей в них умирало. Преподавали неподготовленные учителя. Недопущение родного языка в преподавание не позволяло учащимся в достаточной степени усваивать изучаемые дисциплины. Часть воспитанников этих школ пополняла ряды духовенства в чувашских приходах. В целом в труде Никольского дается правильное представление о развитии народного образования среди чувашей, хотя политика царизма и церкви в этой области не находит в нем объективной социальной оценки. Фактический материал, приводимый в данной работе, не теряет своего значения до настоящего времени и используется историками.
В 1905 г. Николай Васильевич опубликовал работу “Взгляд чуваш на воинскую повинность”. Она была написана, по-видимому, в связи с русско-японской войной. Используя чувашский фольклор и этнографические материалы, автор описывает проводы новобранцев в армию, приводит немало рекрутских песен, свидетельствующих о тяжелой солдатской службе. “Здесь мы слышим скорбное пение, здесь высказывается нежелание молодца идти на службу”, – пишет Никольский. Однако, используя некоторые фольклорные материалы, он пытается убеждать, что в последнее время у чувашей, благодаря распространению патриотических брошюр на чувашском языке, сложилось верноподданническое сознание необходимости выполнения воинской повинности.
Обнаружив среди рукописей Симбирской ученой архивной комиссии “Описание иноязычных народов, обитающих в Симбирской губернии”, составленное в 1783 г. знатоком быта чувашей, татар и мордвы буинским землемером Капитоном Сергеевым сыном Мильковичем [59], Н.В. Никольский в 1905 – 1906 гг. опубликовал это описание в трех публикациях: “Быт и верования мордвы Симбирской губернии в 1783 г. (Из записок Мильковича)”, “Быт и верования татар Симбирской губернии в 1783 году (Из записок уездного землемера Мильковича)” и “Этнографический очерк Мильковича, писателя конца XVIII века, о чувашах”. Сочинение К.С. Мильковича является ценнейшим источником по духовной и отчасти материальной культуре, общественному и семейному быту, религиозным верованиям чувашей, мордвы и татар конца XVIII в. Публикацию о чувашах Н.В. Никольский сопроводил небольшим введением и обстоятельными примечаниями; приложил к ней извлечения из “Исторического описания о Казанской губернии”, составленного также К.С. Мильковичем. Публикации Никольского и по сей день служат историкам и этнографам.
Отметим еще одну публикацию ученого. Обнаружив в чувашском селе Сихтерма Спасского уезда Казанской губернии владенную память, данную в 1689 г. свияжским воеводой 11 безъясачным чувашским крестьянам д. Андреевой Свияжского уезда, Никольский опубликовал ее в 1910 г. Безъясачные чувашские крестьяне, найдя свободную землю в Закамье, на р. Малом Черемшане, переселились туда и обязались платить 3 ясака. Несколько десятков подобных документов ныне выявлено в архивах. Они позволяют проследить возникновение чувашских селений в Закамье, свидетельствуют об участии чувашских крестьян в колонизации свободных земель в бассейне Волги и Камы, что стало возможно только после вхождения Чувашии в состав России и строительства Первой закамской оборонительной линии в 50-х гг. XVII в.
В 1908 г. Н.В. Никольский с помощью ОАИЭ выпустил литографское издание “Конспекта по этнографии чуваш”. Ныне оно не известно даже научным работникам. Оно имелось в реализации на складе ОАИЭ вплоть до 1918 г. [60]. В 1909 г. книга была прорецензирована Д.Ф. Филимоновым, высказавшим ряд замечаний для уточнения конкретных этнографических фактов [61]. В 1911 г. в ИОАИЭ и отдельным оттиском появился в типографском издании “Краткий конспект по этнографии чуваш”, представлявший собой первый систематический курс этнографии чувашского народа. Он получил высокую оценку в вышедшей в свет в том же году книге Г.И. Комиссарова “Чуваши Казанского Заволжья” (ИОАИЭ. Казань, 1911. Т. XXVII. Вып. 5. С.311-432): “Хотя автор назвал свой труд лишь “кратким конспектом” и предполагает разработать его и выпустить в виде обширного сочинения (в 2000 стр.), но и этот первый труд, заключающий в себе 114 стр., при сжатости изложения, является поистине замечательным трудом, открывающим собою, так сказать, новую эпоху в истории этнографической литературы о чувашах” (с. 328). Действительно, известные сочинения А.А. Фукс, В.А. Сбоева представляли собой этнографические описания. В XIX – начале XX вв. появилось более сотни описательных статей о тех или иных сторонах быта чувашей, особенно об их религиозных верованиях, написанные представителями духовенства из миссионерских побуждений, чиновниками, учителями и в меньшей мере учеными. Научностью и объективностью отличались статьи В.К. Магницкого. Но систематического научного курса этнографии все еще не было.
Из первого (вводного) раздела книги Н.В. Никольского видно, что автор – сторонник эволюционистского направления, господствовавшего в этнографии с 70-х гг. XIX в. Объясняя поступательное развитие элементов культуры и быта народа, пишет о возможности восстановления древних элементов по современным их пережиткам, о роли самостоятельного творчества народа в развитии своей культуры и значении заимствований, указывает, что этнография – наука не только описательная, но и пояснительная. Эти положения Никольский пытался претворять в содержании своей книги.
В 25 небольших разделах книги освещены все основные этнографические темы и вопросы о чувашах. В этногенезе чувашей автор исходит из теории их болгарского происхождения. В очерке истории чувашей даются характеристики ее болгарского, монголо-татарского и русского периодов, однако при освещении последнего периода Никольский больше останавливается на распространении в крае христианства. Рассматривая исторические предания, он указывает, что “при взятии Казани Грозному помогали чуваши; они ездили в Москву искать управу на татарских ханов, сильно притеснявших чуваш”. Степан Разин был среди чувашей, прельщал их “обещанием больших выгод. Те верили ему. Держали его сторону”. Емельян Пугачев “являлся к богатым, требовал у них хлеба и денег, раздавал то и другое беднякам. К последним он относился вообще хорошо. Освобождал чуваш из-под опеки духовенства и чиновников; вешал тех и других; чувашам позволял держать прежнюю “чувашскую веру”. Автор пишет о непосильной трудности ратной службы в прежнее время: “Срок службы был 25-летний. Многие не возвращались со службы: умирали от тяжелых условий солдатчины. Возвращавшиеся выглядели стариками; часто их не узнавали свои же родные”.
В книге освещены географические условия территорий обитания чувашей, даны демографические сведения, определения физического и духовного типа чуваша. Автор не уклонился от свойственного тогдашней этнографии приема приписывать однозначные качества всему народу. “Чувашина можно назвать любознательным, хитрым, настойчивым, скрытным”, – пишет он. В основном на базе собранных им самим оригинальных данных и личных наблюдений Никольский характеризует постройки и жилища, занятия, пищу, одежду, экономическое положение, общественный и семейный быт, духовную культуру – фольклор, народные знания и особенно подробно – языческие религиозные верования и степень христианизации чуваш. Отмечены миссионерские задачи, приложен конспект по обличению язычества чувашей. Говоря о земледелии, этнограф подчеркивает, что “сильное влияние в этой области имели на чуваш русские”.
В оценке этнографических элементов и явлений автор исходит из факта имущественного и социального расслоения чувашского крестьянства. Расслоение четко проявляется в постройках и жилищах, одежде, пище, во всем крестьянском быту. “...у бедняков из года в год недостатки; своего хлеба у многих из них достает лишь до святок. Причина того... 1) уплата податей, ради которых чуваши принуждены продавать сжатый хлеб; 2) примитивные способы обработки полей и недороды; 3) безземелье”. Исходя из своих убеждений Никольский видит возможность поднятия благосостояния крестьян в пропаганде среди них сельскохозяйственных знаний, главным образом, через школы. Слабые знания чувашей в области гигиены, медицины и ветеринарии этнограф считает необходимым изживать путем распространения на чувашском языке книг по этим наукам и преподавания в школах сведений о здоровье и болезнях у людей и скота.
Фактический материал этой книги ценен и сегодня. Однако рассматривание быта и культуры чувашей вне основных этнографических групп народа снижает его качество [62]. Книга не свободна и от других недостатков. В ней не приведены этнографические параллели чувашей с тюркскими и финно-угорскими народами Поволжья. При характеристике занятий, жилищ, одежды, пищи и т. п. автор постоянно перечисляет суеверия чувашей, нередко не отделяя их от собственных утверждений и оценок. Встречаются, например, такие места: в Стерлитамакском уезде чувашские крестьяне страдали от голодных лет. Кто-то распустил слух: это происходит от того, что девушка погребена живою. Разрыли ее могилу, “увидели у нее во рту холст. Вынули холст. Голод прекратился”. И далее не следует никакого пояснения.
В “Этнографических заметках о чувашах Козьмодемьянского уезда Казанской губернии”, опубликованных, как и только что рассмотренная книга, в 1911 г., Н.В. Никольский описывает свадебный обряд; языческие моления и заговоры, киремети, особенности говора козьмодемьянских чувашей, рассматривает вопрос о степени их христианизации, развитии среди них школьного образования с введением системы Н.И. Ильминского, приводит предания о происхождении села Оринино, тексты некоторых свадебных песен, пословиц и загадок.
В 1911 г. Николаем Васильевичем была опубликована статья “Татары-мусульмане и крещеные инородцы Поволжья”.
В 1913 г. Никольский выпустил книжку “Мифология вотяков”, представляющую собой материал для изучения религиозных верований удмуртов. Через два года в московском журнале появилась его небольшая статья “Народная медицина у народностей Поволжья”, где описываются некоторые рациональные приемы лечения вперемешку с суевериями, связанными с болезнями.
К этнографическим трудам примыкают лексикографические, лексикологические и статистические работы ученого. С 1903 по 1914 г. Н.В. Никольский составлял “Чувашско-русский словарь” объемом в 15,0 авт. л. Труд этот, до сих пор не изданный, хранится в Научном архиве ЧГИГН и используется составителями чувашских лексических словарей. В 1909 г. Никольскому удалось издать большой, в 640 стр., “Русско-чувашский словарь”, который, хотя не отличался совершенным лексикографическим оформлением, но, составленный не по корневым кустам слов, был удобен для использования. В дореволюционные годы и в первое десятилетие советской власти этот словарь широко использовался в чувашских школах и сыграл большую роль в овладении чувашами русским языком. Введение к словарю в том же году было издано отдельной брошюрой под названием “Конспект по грамматике чувашского языка”.
В статье “К истории зырянского языка”, опубликованной в 1913 г., Никольский освещает расселение и численность коми-зырян, их физический тип, занятия, религиозные верования, дает, по работам Г.С. Лыткина, характеристику их языка и говоров. Основное внимание автора сосредоточено на зырянской азбуке, созданной миссионером Стефаном Пермским около 1372 г. В ней, в соответствии с фонетическими особенностями зырянского языка, были представлены буквы, отличающиеся от кириллицы. Этой азбукой пользовались более 100 лет. К статье приложены список литературы о зырянском языке и переводов на него, карта расселения коми-зырян, зырянская азбука с подписью пермского епископа Филофея 1474 г., зырянский текст на образе св. Троицы.
В 1911 г. Н.В. Никольский, при содействии мамадышского епископа Андрея, провел огромную работу по сбору от волостных правлений статистических сведений о ряде нерусских народов России, подготовил большую книгу “Наиболее важные статистические сведения об инородцах Восточной России и Западной Сибири, подверженных влиянию ислама” и при помощи видного русского этнографа, антрополога и археолога А.Н. Харузина [63] издал ее в 1912 г.
В первом разделе книги, занимающем 80 стр. формата 40, даны этнографические характеристики башкир, бесермян, удмуртов, мордвы, татар, марийцев, чувашей, калмыков, а также сибирских народностей, объединенных под определениями “шамане” и “бурхане”. Встречаются довольно острые социальные оценки народов. Напр., в очерке о башкирах читаем: “Полуголодные, едва перебивающиеся изо дня в день, забитые и запуганные, башкиры в настоящее время представляют только тень своего прежнего облика”. Подобными выражениями охарактеризовано и обнищание калмыков к началу ХХ в. Значительное внимание уделено религиозным верованиям народов. Однако в описании физических типов народов, их быта и психических свойств автор, специально не изучавший многие из характеризуемых им народов в этнографическом плане, следуя высказываниям того времени, нередко реакционно-шовинистических этнографов и информаторов, допускает кое-где оскорбительные для народов, не соответствующие истине определения (напр., “вотяки не принадлежат к красивому племени”, или грязь в жилищах и питании у калмыков, или “под каменными плитами лежат правоверные покойники в ожидании будущей жизни, где русские будут их рабами”, и пр.). На такие места указал в своей рецензии на рассматриваемую книгу В.В. Бартольд, признав их ненаучными, не заслуживающими помещений в серьезном издании.
Второй раздел книги (241 стр.) состоит из статистических таблиц, составленных по состоянию на 1911 г. по сведениям, полученным из волостных правлений многих губерний. В первой части раздела – таблица по уездам губерний, в ней представлены сведения по двум группам: 1) названия селений, в них число русских, татар, чувашей, марийцев, удмуртов, мордвы и т.д. с подразделением в столбцах: крещеных, отпавших в ислам, язычников, мусульман – отдельно мужского и женского пола; 2) названия сельских школ, в них число учащихся русских, татар, чувашей, мордвы и т.д. – из крещеных, отпавших в ислам, язычников, мусульман. Итоги даны по волостям и в целом по уезду. Во второй части – обобщающие таблицы со столбцами: 1) народности; 2) их вероисповедание; 3) количество селений; 4) в них душ обоего пола; 5) количество школ; 6) в них учащихся обоего пола – все данные по уездам, затем по губерниям в целом. Причем в графах столбца “народности” представлены русские и те народности, о которых были даны в книге этнографические очерки; в столбце “их вероисповедание” указано: крещеные, старообрядцы, сектанты, отпавшие в ислам, язычники, мусульмане. Хотя опубликованные статистические данные не претендуют на абсолютную полноту, но своей оригинальностью (такие сведения официальной статистикой не собирались и не публиковались) они представляли исключительное явление и сохраняют научную ценность по настоящее время.
Третий раздел книги состоит из библиографических указателей литературы на русском и родном языках тех народностей, о которых были даны в первом разделе этнографические очерки. Напр., о чувашах приведено 539 названий на русском и 129 названий на чувашском языках. По некоторым народам (башкирам, удмуртам, марийцам и др.) даны перечни сочинений на английском, французском, немецком, венгерском, финском, итальянском языках.
Четвертый, небольшой (8 стр.) раздел книги – “Причины татарско-мусульманского влияния на инородцев Поволжья и Западной Сибири и способы к устранению этого влияния” – ставил миссионерские цели.
На книгу появился весьма положительный пространный отзыв в “Журнале Министерства народного просвещения” за 1912 г. Выдающийся востоковед В.В. Бартольд, отметив в своей рецензии важное научное значение книги, сделал ряд существенных и справедливых замечаний, вызвавших ответную статью Н.В. Никольского. Попытки последнего возразить рецензенту были не вполне убедительными.
Материалы рассмотренного крупного этнографически-статистического издания были сдублированы в отношении марийцев, удмуртов и крещеных татар в отдельных изданиях, вышедших в 1912 и 1914 гг. К проблематике этих изданий непосредственное отношение имеет также небольшая статья “Религиозно-нравственное состояние инородцев Поволжья”, появившаяся в печати в 1912 г.
Главное направление научных интересов Н.В. Никольского, зародившееся в годы учебы в академии, составляло исследование истории распространения христианства среди чувашей. Совет Казанской духовной академии постановлением от 17 января 1905 г. разрешил Н.В. Никольскому, согласно его прошению, переработать его кандидатское сочинение “Христианство среди чуваш” в магистерскую диссертацию [64].
В 1909 г. Николай Васильевич выпустил книжку “Конспект по истории христианского просвещения чуваш”, представлявшую собой, по сути, тезисы (проспект) будущего исследования. Историю распространения христианства среди чувашей автор делит на 6 периодов: 1) с середины XVI в. по XVII в.; 2) с начала XVIII в. до 1740 г.; 3) время деятельности Новокрещенской конторы (1740 – 1764 гг.); 4) с 1764 по 1800 г.; 5) с 1801 по 1867 г.; 6) с 1867 г. до начала ХХ в. Первый и второй периоды, согласно взглядам автора, в распространении христианства среди чувашей были безуспешными, в третий период властям и духовенству льготами и насилием удалось формально окрестить почти все чувашское население. Ни в четвертом, ни в пятом этапах не было достигнуто идейное приобщение крестившихся чувашей к христианству. В первой половине ХIХ в. участились случаи отпадения чувашей в ислам. Переводы религиозных книг на чувашский язык с соблюдением русского синтаксического строя были совершенно не понятны чувашам. Никольский считает результативным лишь шестой период христианизации чувашей – с введением системы Н.И. Ильминского, т. е. с допущением родного языка в церковную проповедь и начальную школу, с распространением книг на живом, разговорном чувашском языке.
В 1910 г. Н.В. Никольский завершил свою магистерскую диссертацию “Христианство среди чуваш” и представил к защите на совет Казанской духовной академии. Отзыв проф. И.М. Покровского об этой диссертации, данный 26 октября 1910 г., не был благоприятным. Не ограничившись замечаниями по содержанию работы, которые сводились к обвинению в тенденциозности, сочувственном отношении к чувашам, оппонент выставил формальное условие довести исследование проблемы до ХХ в., заявив, что без выполнения этого требования он не согласится присудить автору степень магистра [65].
Отзыв Покровского не обескуражил Николая Васильевича. В 1912 г. ему удалось, не без поддержки Н.Ф. Катанова, опубликовать в ИОАИЭ свою диссертацию под названием “Христианство среди чуваш Среднего Поволжья в XVI – XVII веках. Исторический очерк”. Это самый крупный и ценный научный труд Никольского. В нем стр. 3 – 192 занимает исследование проблемы, стр. 193 – 416 – приложения. Исследование состоит из предисловия и 5 глав: I. Краткие этнографические сведения о чувашах (с характеристикой важнейшей литературы и источников по этнографии); II. Условия христианского просвещения чувашей со второй половины XVI в. до начала XVIII в.; III. Миссия среди чувашей с начала XVIII до 1740 г.; VI. Распространение христианства среди чувашей за время существования Новокрещенской конторы (1740 – 1764 гг.); V. История христианского просвещения чувашей с 1764 по 1800 г.
В предисловии отмечены научное и практическое значения исследования, его структура, архивные источники (архивы Синода, Нижегородской и Казанской духовных консисторий, 5 монастырей, 5 чувашских церквей, 3 библиотек, а также частные собрания) и многочисленные печатные материалы, положенные в основу труда.
В I главе материальная культура чувашей рассмотрена в историческом разрезе. Этнографические и бытовые особенности чувашей Никольский объясняет с позиции географического детерминизма – из окружающей их природы, влиявшей, по его мнению, на их занятия, семейную и общественную жизнь и религиозные верования. Чувашские крестьяне охарактеризованы как прилежные земледельцы. “Старинные этнографы, – указывает автор, – склонны были считать чуваш “глупыми”, “к наукам неспособными”... Новейшие этнографы подобную характеристику считают ложной. От непосредственных наблюдателей чувашской жизни приходилось слышать очень лестные для чуваш отзывы” (с. 13 – 14). Ученый утверждает, что чуваши по своим способностям не уступают русским (с. 14). Немало привлекательных черт можно наблюдать в семейной жизни чувашей (отсутствие ссор, согласие между мужем и женой, положение матери в семействе как главной распорядительницы дома) и в общественном быту (большая сила и непререкаемость устного соглашения), а “отношения чуваш к другим народностям чужды духа исключительности и вражды” (с. 14 – 15). По-видимому, имея в виду начало XX в., автор считает, что “религиозные верования чуваш сбивчивы, смутны и отрывочны”, хотя приведенные в книге сведения позволяют сделать вывод о сложной и относительно стройной системе языческих верований чувашей до их принудительной христианизации, о большой роли языческих жрецов в прошлые века в общественной жизни.
Исследуя во II – V главах историю распространения христианства среди чувашей, Никольский ставил не только научную, но и практическую задачу: получить “урок миссионерской методики, указывающий на пригодность одних и непригодность других приемов воздействия на инородцев” (с. 3). Будучи убежденным сторонником системы Н.И. Ильминского и учеником В.К. Магницкого, осуждавшего произвол духовенства среди чувашей, Н.В. Никольский отрицательно относился к насильственным методам христианизации, злоупотреблениям властей и духовенства. Архивный материал, который другие исследователи христианизации народов Поволжья игнорировали, изобиловал фактами, свидетельствовавшими о насилии, произволе, вымогательствах и бесчинствах духовенства, о полном пренебрежении родным языком чувашей в церковных проповедях и школьном обучении. Признав методы христианизации чувашей с середины XVI в. до конца XVIII в. непригодными, Никольский объективно, без фальсификации и утаивания анализировал и освещал сведения, содержащиеся в источниках.
Во II главе автор лаконично и в основном правильно характеризует социально-экономическое и политическое положение чувашского народа в Казанском ханстве. Указывает, что “во время войны русских с казанцами горные люди держали сторону русских и даже бились с казанцами” (с. 31-32).
После присоединения территории бывшего ханства к России, для упрочения в Казанском крае, по выражению автора, “русско-христианского влияния”, учреждается здесь епархия, основываются монастыри, которые вместе с архиерейским домом становятся крупными земле- и душевладельцами и принимаются за крещение местных инородцев, предлагая им разные льготы. Однако к концу XVI в. итоги христианизации были плачевными: немногочисленные новокрещены продолжали оставаться язычниками и мусульманами – от православия им не пристала не только идеология, но и внешняя обрядность. Меры царского правительства по христианизации чувашей в XVII в. оказались безрезультатными. Монастыри и монахи не только не выполнили своих миссионерских обязанностей, но и, наоборот, “вооружали инородцев против себя и против христианства своими хозяйственными наклонностями”, прежде всего расширением вотчин “путем захватов земель у инородцев” (с. 53-54). Русский же простолюдин XVII в., сам ведя полуязыческую, а иногда и языческую жизнь, не мог оказывать христианизирующего влияния на чувашей, а от воевод, служилых людей и приказных служителей чувашские крестьяне терпели много бедствий и не питали к ним уважения (с. 54, 58).
Как видно из III главы, с начала XVIII в., особенно с 20-х гг., миссионерское дело среди народов Среднего Поволжья активизировалось. Правительство издало ряд указов об усилении крещения народов Поволжья, ввело освобождение крестившихся от податей и повинностей на три года, в 1731 г. учредило Комиссию новокрещенских дел, вскоре преобразованную в контору. Однако желающих принять христианство было немного. Причину этого Никольский видит в том, что проповедники не знали языка и быта инородцев. Новокрещены переводились в русские или новокрещенские деревни. В русских селениях они оказались в положении помещичьих крепостных. Иные нанимались в работники в городах. Губернаторы, воеводы, дворяне, чиновники, толмачи не переставали прибегать к неимоверным злоупотреблениям по отношению к нерусским крестьянам, что отвращало последних от христианизации. Немногочисленные новокрещены из чувашей так и продолжали оставаться язычниками.
Наибольшей по объему и важнейшей по содержанию является глава IV, посвященная периоду массового крещения чувашей (1740 – 1764 гг.). По царскому указу от 11 сентября 1740 г. была создана Новокрещенская контора со штатом проповедников и воинской командой; за новокрещен, освобождаемых от уплаты податей и рекрутской повинности на три года, налоги и повинности должны были платить и исполнять некрещеные. Обещая и отчасти предоставляя льготы, но большей частью применяя прямое насилие, Новокрещенская контора в 1747 – 1749 гг. формально окрестила основную массу чувашей. Всего с 1741 по 1764 г. было окрещено более 200 тысяч человек. В чувашских селениях за счет средств крестьян были построены церкви, появилось духовенство. На основе многочисленных архивных источников автор показывает произвол и злоупотребления среди чувашских крестьян членов Новокрещенской конторы и переселенческой команды, офицеров, назначенных для защиты новокрещен от обид и разорения, и сельского духовенства. Крестьяне упорно сопротивлялись христианизации, были случаи их вооруженных выступлений против миссионеров.
В V главе освещается ход христианизации чувашей после ликвидации Новокрещенской конторы с 1764 до 1800 г. Миссионерская деятельность была возложена на глав епархий, проповедников и местное духовенство. Чуваши-новокрещены не признавали проповедников и членов сельских причтов, отказывались ходить в церковь. Обирание крестьян духовенством и чиновничеством процветало. За непосещение церкви и неисполнение православных обрядов новокрещены подвергались телесным наказаниям. Чувашские крестьяне выражали массовый протест духовенству, а в ходе Крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева громили церкви и уничтожили значительную часть местного духовенства. И после Крестьянской войны в методах распространения христианства среди чувашей существенных перемен не произошло. В двух последних главах книги уделено большое внимание условиям обучения и быта учащихся в новокрещенских школах. В обучении не допускался родной язык учащихся, учителя не проявляли усердия, бытовые условия учащихся не отличались от каторжных, что приводило к исключительно высокому проценту смертности учеников.
Н.В. Никольский приходит к такому заключению: “... И язычество, и мусульманство, несмотря на свое бесправное положение, вызванное стремлением правительства насадить среди инородцев православие, продолжают жить у инородцев и пользоваться большим расположением, чем христианская религия. Правда, христианство проникает в новокрещенскую массу, но поверхностно: новокрещенные исполняют христианские обязанности, принимают таинства, ходят в церковь, но только для вида и исключительно ввиду контроля духовной и светской администрации” (с. 191).
Во всей книге симпатии автора оказались на стороне чувашских крестьян. Он хотел, чтобы с народом обращались на условиях равенства, относились к нему с уважением. И все противоречащие этому принципу – все методы христианизации, применявшиеся царским правительством и церковью с середины XVI по XVIII в., им было подвергнуто обличению.
Значительную научную ценность имеют 24 приложения к книге. Здесь очерк о гипотезах хазарского, буртасского и болгарского происхождения чувашей, этнографическая карта Среднего Поволжья XVI – XVII вв., демографические сведения о чувашах, первая чувашская грамматика 1769 г. и чувашские словари XVIII в., интересные сведения об обучении чувашских мальчиков в новокрещенских школах XVIII в. Большинство приложений – наиболее характерные документы, свидетельствующие о методах христианизации, произволе чиновников и духовенства, сопротивлении чувашских крестьян христианизации.
Выводы Н.В. Никольского о распространении христианства среди чувашей расходились с утвердившимися в истории православных церквей положениями. Сторонники официального, реакционного направления ополчились на Н.В. Никольского. В апреле 1911 г. на общем собрании ОАИЭ, заслушавшем доклад Никольского “Из истории распространения христианства среди чуваш”, против докладчика выступил профессор духовной академии, историк-миссионер Я.Д. Коблов. Он заявил, что находит в докладе “одностороннее освещение деятельности миссионеров прежнего времени, которая как будто бы вся состояла из одних только курьезов. Миссионеры предшествующих столетий сделали очень многое. Чуваши почти все крещены в 18-м столетии... Репрессивные меры правительства прежнего времени оказывали миссионерам большую помощь” [66].
Критика книги Никольского с официальных позиций представлена в двух отзывах проф. И.М. Покровского, обвинявшего ее автора в тенденциозности. Указав, что Никольский, как природный чуваш, встал на защиту нравственных качеств своего народа, рецензент высказал свое мнение о нем: “... Чуваши – народ хитрый, самолюбивый, далеко не чуждый национальной исключительности и способный к сутяжничеству, народ скупой и эгоистичный”. Рецензент не доволен тем, что автор книги разоблачает злоупотребления воевод, дворян, чиновников и духовенства, считая это причиной безуспешности миссионерской деятельности, что он, хотя и “признает за монастырями миссионерское значение, но больше теоретически, а фактически доказывает противное”, “представил казанские монастыри не столько просветителями, сколько грабителями инородцев”. Покровскому не нравится, что, по трактовке Никольского, крещение превратилось “в средства к выходу из затруднительного положения для крепостных, преступников, должников и т. п.” Он не согласен с мнением автора, считавшего “совсем не полезным для дела назначение в инородческие приходы русских священников, не знающих инородческих языков”, признает тенденциозным то, что “отношения духовенства к инородцам-прихожанам представлены у него в невыгодном для духовенства свете”, упрекает Никольского за отрицание духовного влияния проповедников на чувашей, за прямые нападки в некоторых местах книги “на русскую администрацию”. Покровского не удовлетворяли отрицательная оценка автором миссионерской деятельности после отмены Новокрещенской конторы, утверждения, что проповедники не в состоянии были влиять на чувашей, а приходское духовенство препятствовало деятельности проповедников. По мнению рецензента, и V глава “проникнута излюбленной авторской мыслью, что инородцы – это какой-то страдательный элемент” [67].
В мае 1913 г. в совете Казанской духовной академии рассматриваемая книга была защищена Н.В. Никольским в качестве магистерской диссертации. Оппонентами выступили профессора И.М. Покровский и Н.Ф. Катанов. Покровский огласил указанные здесь два отзыва. Его обвинение диссертанта сводилось к тому, что “он, как природный чувашин, слишком пристрастно относится к чувашам, находя в них и у них больше хорошего, чем дурного, они все терпят, они кротки и т. д.” и смотрит на дело “с точки зрения инородцев” [68]. Учитывая, что Никольский опубликовал огромный труд “Наиболее важные статистические сведения об инородцах Восточной России и Западной Сибири, подверженных влиянию ислама”, получивший лестный отзыв в “Журнале Министерства народного просвещения”, и надеясь, что соискатель в дальнейшем займется исследованием истории распространения христианства среди чувашей в XIX в., И.М. Покровский нашел возможным присудить диссертанту степень магистра богословия. Н.Ф. Катанов признал, что книга Н.В. Никольского, “хотя и обладает чисто методологическими недостатками, однако заключает в себе много нового, в литературе до сих пор еще не появлявшегося историко-этнографического материала и доказывает, что автор в короткое время может сделать много хорошего, и он действительно дал удовлетворительный обзор распространения христианства среди чуваш XVI – XVIII вв.”, ввиду чего диссертант вполне достоин искомой ученой степени. Совет академии присудил Н.В. Никольскому степень магистра богословия, утвержденную затем высшей инстанцией [69].
Богатейший фактический материал, содержащийся в книге Н.В. Никольского “Христианство среди чуваш Среднего Поволжья в XVI – XVIII веках”, до настоящего времени широко используется историками и этнографами [70].
К проблематике данной монографии примыкает работа Н.В. Никольского “Распространение христианства среди нижегородских чуваш до 1764 г.”, в которой приводятся сведения и публикуются документы о крещении чувашских крестьян Ядринского и Курмышского уездов, а также издание документов “К истории христианского просвещения черемис в XIX веке”.
После выхода в свет книги П.Н. Луппова о распроcтранении христианства среди удмуртов в первой половине XIX в. [71] Н.В. Никольский усиленно занялся сбором источников по истории христианизации чувашей в тот же период, извлек из архивов огромное количество материалов, обнаружил в сельских церквах немало оригиналов документов. Однако написать по данной теме труд ему не удалось.
Основным итогом научной деятельности Н.В. Никольского до Октябрьской революции было глубокое исследование истории народного образования и распространения христианства среди чувашей в XVI – XVIII вв., разработка систематического курса этнографии чувашского народа, статистических сведений о народах Северо-Восточной России и Западной Сибири и создание большого “Чувашско-русского словаря”. Им был разработан также ряд вопросов этнографии, истории и лексикологии чувашского и других народов Поволжья и Севера.
Анализируя исторические взгляды ученого, А.М. Леонтьева справедливо указала, что Н.В. Никольский “не являлся монистом в понимании исторического процесса, который, по его мнению, слагается из взаимодействующих сторон (их он насчитывает четыре: политика, культура, цивилизация и действие исторической личности)” [72]. При этом под цивилизацией он понимал экономику, торговлю, быт народа и т.п. У него встречаются и высказывания о том, что “исторический прогресс... определяется развитием экономики, народного благосостояния, степенью народного просвещения” [73]. Об исторических взглядах ученого можно судить и по приведенным выше высказываниям Никольского о задачах преподавания истории в школе. В анкете, заполненной в 1917 или 1918 г., Никольский отмечал, что относит себя к школе Е.Е. Голубинского по истории церкви и школе В.О. Ключевского по русской истории. [74]. К последней школе Никольского можно относить, по-видимому, лишь в части признания географического детерминизма в истории человеческого общества и уважительного отношения к быту народа. Ученика школы Е.Е. Голубинского действительно можно признать в нем по объективному использованию исторических источников.
Зная и признавая эволюционистское направление в этнографии, Н.В. Никольский применял его положения от случая к случаю, не принимаясь за исследование этнографических вопросов и явлений по методологии и методике эволюционистов. Но ему было присуще объяснять этнографические явления исторически. Для него история и этнография – это близнецы, которые не могут существовать раздельно. Тем не менее, он склонен был считать, что этнография прежде всего должна заниматься собиранием и описанием бытового материала, а обобщение собранных наблюдений и описанных фактов – задача этнологии [75]. И в исторических, и в этнографических трудах Никольский проводил идеи миссионерства.