Избранное

СВИРЕЛЬ Я сидел па белом камне, Выдувал мотив простой Над Сильбийскими лугами Из тростинки луговой. Но в ладах свирели милой Все, что скрылось вдалеке, Вдруг со мной заговорили На чудесном языке. Грустно так. И я подумал — Опершись на посошок, В ту свирель не он ли дунул, Ивановский пастушок? Соловьиной песня стала! Перед желобом в степи Не она ли снова встала, Ненаглядная Нарспи? И Сетнер, в седле, сияя, Из-за гор, издалека, Возвращается, не зная, Что судьба его горька. Зазвучал мотив задорно! У свирели воспарил! Парень с улицы Нагорной О любви заговорил. Я и сам на белом камне Был тому веселью рад: И помахивал руками, И ногами топал в лад. И когда Сетнер с отрога Шел к воде с лихим конем,— Отражение восторга Своего я видел в нем. И меж туч, с восторгом новым Я следил полет орла, Как по струям родниковым Тень изломанно плыла! Как слова любви звучали В разговоре двух сердец! Ах, свирель! Мотив печали Пересилил наконец. И меня пронзило болью, И моя печаль горька, И сломал я в чистом поле Ту свирель из тростника. 1926 ДОЖДЬ Дождик солнечный искрится, И мальчишки тут как тут — Подставляя струям лица, Из домов своих бегут. «Пусть исчезнут все болезни, Здравствуй, радуга-краса»,— Улетают в поднебесье Озорные голоса. Я к друзьям бегу без страха, Раздувая пузырем Безременную рубаху,— То-то вместе поорем! Сколько влаги, сколько блеска, А холщовые штаны От прыжков моих, от всплесков Аж до пояса грязны. Дождик плещет, дождик пляшет, Мать в окно следит за мной, И рукой сердито машет, И кричит: «А ну, домой!» Пусть глаза ее суровы, Но просторы все синей, По земли и неба зовы Зова матери сильней. Громыхай, гроза, над кручей, Окропи ты, дождик, нас, Стал под молнией трескучей Я сильней во много раз. Все во мне ликует звонко, Манит в синие края — Словно ржание жеребенка Там, вдали, услышал я. 1926 * * * В лесу решил я палку срезать, Иду, гляжу по сторонам, Прислушиваюсь к шуму леса, К веселым птичьим голосам. Стоит березка молодая. Она, как девушка, стройна. Нет, лучше мимо прошагаю, Не трону. Пусть растет она. И мимо липы одинокой Я не задумавшись прошел: Цвети, своим медвяным соком Питай трудолюбивых пчел. Над речкой ветки наклоняя, Стоит черемуха в цвету. Она кривая, да живая. Как тронешь эту красоту?! Не смог я и орешник тронуть, Взглянул и повернул назад. Пускай среди листвы зеленой Орехи гроздьями висят. Окружена землею черной Ольха. Здесь кто-то жег костер. И у ольха сгорели корни. Она мертва с недавних пор. Ей больше не шуметь листвою. Срубил ее под корень я. Пусть расцветает все живое, А мертвым — черная земля. 1934 НА ВЕРШИНЕ ГУСЛИ-ГОРЫ Без перин, Под сенью чащи, В окруженье дивных трав Спал я сном, Что меда слаще, Вольно руки разбросав. Спал без смутных сновидений В предрассветной тишине. Сила жизни, Дух весенний Наполняли сердце мне. Спал бы долго Без просыпу В том Раскидистом лесу. Только ветер вот Осыпал На лицо мое росу. И глаза мои И щеки Словно в капельках дождя. Потому и встал До срока, Чуть плечами поводя. Оглянулся моментально, Улыбнулся небесам. Климат здесь Континентальный,— Это ясно по утрам. Полоснуло солнце Тонким, Чисто вымытым лучом, И плеснули жаворонки В душу Радостным ключом. Воробей и тот, Смотры как, Вскинул песенный почин. - Чим! - Навстречу мне чирикнул.- Чим!..- А что такое «чим» ? Это значит на чувашском - Подожди. Не подожду! Охвачу ремнем Рубашку И в поля свои пойду. Но покуда люди дремлют, Травы внемлют ветерку,— Обнимая взглядом Землю, Я спускаюсь к роднику. Он с горы Шумит, сверкает. Струи-струны В перехлест В тесном желобе, А с краю Белый весь, Как лисий хвост. Знаю, К этому сравненью Мой читатель не привык, Но ведь я В душевном рвенье Восхвалить хочу родник. В нем — Любимая народом Песнь земли — Любовь моя. Пахнет юностью и медом Эта древняя струя. И, умывшись Этой древней Вечно юною водой, Я шагаю По деревне, Озорной и молодой. Словно нету за спиною Долгих лет моей судьбы, Веет, веет Добрым зноем, Теплым хлебом От избы. Воробей:— Чим! чим! — как прежде. Понимаю воробья. Нынче лучшие одежды Я надену на себя. Помню: Даль в глазах рябила, Небо— В праздничном огне. Цвета вспыхнувшей рябиеы Мать рубашку сшила мне. Я надел ее не просто: Наше знамя на войне.., Красное Всегда по росту Приходилось в жизни Мне. * * * Средь зимы Иль в синем мае Черный цвет я не люблю — Черных птиц Не принимаю, Черной ночи Не терплю. Чернозем хорош для злаков, Только я — Не семена. Как бы ты о том ни плакал, Жизнь Единожды одна. Там, где черный ветер свищет, Черный весь Средь бела дня, К сожаленью, Ждет кладбище Беспробудного меня. А пока Мой мир подзвездный Гонит прочь Кромешный мрак, Критик мой, Чудак дотошный, У поэта ищет брак. Но когда В мой прах ударит Ком земли, чтоб жил в раю, Похвальбою он одарит, Критик мой, Строку мою. Только я Тебе внимаю, Край березовый, льняной. И пою, Как принимаю, Эти дали Под луной. ...Горы здесь стоят столетья, Здесь века брели, Что дни. И ветрами, Словно плетью, Все исхлестаны они Их дожди и мглы стирали, И мороз крушил их, лют. Умирали на Урале — И вставали горы тут. И на этом место самом, Где сегодня я стою, Шли морские волны с гамом В водяном своем краю. Сотни тысяч лет, Как залпом, Проглотили волны те. Тучню шли тут динозавры, Рык их бился в темноте. По сошло гигантов племя, Отступив да пядью пядь. Умирало море немо. Горы дыбились опять. И таинственно И строго, Больно разуму смотреть, Умирают Даже звезды, Превозмочь не в силах смерть. Так что Вечности не требуй: Отдален ли, приближен — Неизбежен этот жребий, Хоть печален и смешон. И пойдет душа на убыль, Зори скатятся в жнивье, Охладеют горько губы, Целовавшие ее. Много слов вам Подарил я, — Славен твой, язык, удел! По-башкирски Говорил я, По-татарски песни пел. Он понятен нивам, вербам. Славил он Народ родной. Значит, Будет он бессмертен В песнях сына над страной. * * * Многие дола решала Эта правая рука, — Крепко серп В Сильби держала, Жала, Спора и легка. Эти руки волочили Кряж еловый вдоль ручья, Тес несли, Топор точили, Сруб рубили для жилья. А потом Окопы рыли На суровом берегу. А потом огонь Открыли Пулеметный По врагу. Танки тяжкие водили, Прикипали к рычагам. Пушки жаркие катили По дымящимся снегам. А потом, Полны отваги, Чтобы песни расцвели — Сколько этой вот бумаги, Сколько белой Извели! А когда я В землю лягу, — После жизненной страды, — Пусть от всех трудов и тягот Отдыхают На груди. И ненастною порою В ночь, Что холоднее льда, Я глаза свои закрою, Ну конечно, Навсегда. И представит кто едва ли, Даль какая их звала? Сколько В мире повидали Те глаза Добра и зла? Белый снег И синий иней. Изумрудный зов лесов, Очертанья плавных линий Птичьих крыл И парусов. И цветы В полях и долах. И высокие дома. И в проёмах туч веселых Неземные терема. И зеленый ветер моря. И оливковую ветвь. Черный цвет Людского горя И счастливый Алый цвет. И слепое поле брани. И погосты леса в пнях. И задымленные бани В неказистых деревнях. Те глаза Друзей встречали Всем Сияющим лицом. А врагов На мушку брали, Точным потчуя свинцом. В них — Прозренье поколений. В них — земной И звездный свет. Их закрыть одно мгновенье И земли И неба нет. И тогда Под скорбный ропот Понесут за твой порог Пару ног, Что всю Европу Вдоль прошли И поперек. Понесут и ту, Что знала Все сто сорок восемь дум, Ту, что сызмала держала Все, Что шло — не шло на ум. Отнесут. По тем не менее В погребальной тишине Возлетит Стихотворение, Сочиненное вчерне. Это так. И все же странно, — Голубея до поры, Умирают океаны И далекие миры. Это так. Беги в аптеку, Пей лекарства, Фрукты ешь, — Есть предел и человеку, Есть последний тот Рубеж. Только жизнь — Она как Волга. Потому от всей души: Буду здравствовать Предолго, Говорю вам, чуваши. — Я люблю людей И смею Вас заверить, Что о них Я еще Сложить успею Все сто сорок восемь книг. * * * Как бы ни было мне круто На изломе тяжких дней, — Не жалею ни минуты Жизни прожитой моей. При военной непогоде Я, как все, Фашистов был, Был с народом и в народе, -И народ Со мною был. И, лишен пренебреженья, Славою не обуян, Шел на труд, И на сраженья, И на пир, Когда был зван. А на том осеннем пире Я бывать весьма любил. Водку пил, Как люди пили, Иногда и боле пил. Песни пел С друзьями в хоре, Хохотал. А между тем Не чурался в разговоре Никаких серьезных тем. В жизни не было момента, Чтоб, теряя естество, Возжелал бы постамента Для таланта своего. Я народу был — Как морю Неразлучная волна, Внемля радости и горю От поверхности До дна. Я б растаял в небе синем, Свой легко окончив путь, Знай, что назовет он сыном И меня Когда-нибудь. Не хочу иного счастья,— Знать бы только наперед, Что мой голос Высшей страстью Смерть мою переживет. Пусть его Подхватят дружно У высокого огня. Не хочу, Чтоб было скучно Без веселого Меня. А пока я жив, То впору Побродить в родном краю Да взойти на Гусли-гору, На высокую мою. * * * Волны света степь катила, По краям дымился лес. Сразу дух перехватило: Видно Сорок верст окрест. На широкий белый камень, Словно в кресло, я Присел. За полями, За лугами Голубой туман Висел. В детстве дальнем, Конопатом, На рассветах первых лет Я ходил сюда Со стадом За сошедшим снегом вслед. Там, где розовые скалы Тихо таяли вдали, Вдруг деревня Возникала Под названьем Кистенли. ...Сколько выпало кручины В час, Когда я, тих и мал, При скупом огне лучины Сказкам древности внимал. Ах, какие сказки были! Плакал я тогда не зря: Ах, зачем, зачем убили Моего богатыря! Шел он, Песни распевая. Пел да шел Издалека, Головою задевая Кучевые облака. Среди знойной Пыльной дрёмы В час, Когда кустарник чах, Нес оп молнии и громы Жерновами на плечах. Перешагивал долины. Ну а там, Где отдыхал, Из лаптей своих былинных Пыль на землю Вытряхал. И насыпал Вровень с тучей Три горы, Где был пустырь... Вот каким он был Могучим, Тот Прохожий богатырь, Пальцем шевельнет играя — Дуб столетний Наповал. Пил он, Жажду утоляя,— Залпом речку выпивал. А крестьянин — Тот, бедняжка, Весь в поту, В пыли, В росе, Весь в тряпье, Трудился тяжко На ничтожной полосе Ясным днем, В глухую полночь Спину гнул И горб растил. Богатырь ему на помощь Только в сказках приходил. В поле, Дома ли, В дороге, Промерзая до костей, Как чертей, Страшился бога, А не бога - так чертей. Всех страшился, Окаянных. С детства знал Наперечет: Водяных, лесных и банных... Ну какой еще там черт?! Ну а пуще чертовщины Он боялся — И не зря — Сытых, жадных, злых и чинных Писарей, попов, царя. Но попробуй Поищи ты, Обойди хоть сто дорог, Не найдешь, мужик, 3ащиты. Нет защиты. Есть острог. И среди Унылых красок Он, мужик, В глуши полей Тщетно звал Из добрых сказок Всех своих богатырей. Где же счастье? За веками. И, как в схлынувших веках, Под семью лежит замками В тяжких Царских сундуках. В сказках,— Знаю все заране,- Зло карается добром И решил тогда крестьянин В сказках тех Побыть царем. Вот он лист достал искомый И строчит, Ядрена вошь, Справедливые законы, Коих в сказках Не найдешь. Но, пресытясь царской жизнью, Сделав страшное лицо, Обалдело Трижды свистнул В то Волшебное кольцо. И, как только смолкли совы За таинственной чертой,— Конь возник, Звеня подковой, Рядом с саблей золотой. Мать, жена, Детишки плачут. Но тропой богатырей Из родной деревни скачет Оп за тридевять Морей. Змея рубит Темной ночью, Укрощает град и гром. На рассвете, Между прочим, Вновь становится царем. Вновь становится владыкой. Сказки, сказки... Тихо, ша... Он, как прежде, Тянет лыко, А не режет — Нет ножа. Он в холщовине, В овчине. Бремя тяжкое песет — Вековые лапти чинит, Землю пашет, Скот пасет. * * * Сколько раз я Сказки эти Слышал в душной тишине. Вдруг однажды Красным ветром Знамя вспыхнуло в окне. Те счастливые мгновенья Я запомнил только так: Имя — Ленин, Слово — Ленин У прохожих на устах. И в разбуженной округе, В расползающейся мгле О земле Качались слухи — О своей уже земле. В барском доме — Дом Советов. И гудит косым огнем От рассвета до рассветы Знамя красное на нем. По большим И малым тропам Шла не сказка, А молва. Доходила до Европы, Настигала острова. И, вникая в суть момента, Ощущая дрожь земли, Чертыхались президенты, Бесновались Короли. И на помощь Белым бандам, В новом вся, за рядом ряд, На Россию шла Антанта — Нашу землю покорять. А в деревне нашей дальней Тише нет в округе мест — Мы глядели Все печальней, Слыша выстрелы окрест. Смерть неправедную сея, Шли красновы, колчаки. В мире не было Спасенья От разбойной их руки. Словно жуткие свирели, Пули цели день и ночь. Скот ревел. Дома горели. Уходили люди прочь. Прочь от знойного железа Шли старухи, дети шли В сумрак Призрачного леса, Словно там Спастись могли. Ужас был На конских мордах Вороньем в степи Кружит. Сколько сразу стало мертвых В той деревне, Где я жил. Но, бандитов рассыпая По оврагам, по лесам, Шел с дивизией Чапаев, Пыль вздымая К небесам! И труба отбой пропела. И осела пыль в степи, Окунулся Лебедь белый В заводь стихнувшей Сильби. Шла кобыла Меж воронок Без военного седла. И резвился жеребенок Вдоль воскресшего села. Хлеборобов утешая, Золотой пыльцой пыля, Зрела добрым урожаем Чуть вздохнувшая земля. А от белых Что осталось? Только черный след в душе Да шинели черной малость На распаханной меже. Да еще Вороний оклик Над могильным над холмом. Да на пуговице блеклой — Тот, британский, Герб со львом. Короли им помогали... Был затем таков конец: Теми львами Мы играли, Под горой пася овец. * * * Где же эхо песен прежних, Детство, юность? — Отошли, Но люблю я Так же нежно Звон небес моей земли. Под иной небесной кровлей, Ощутив иную грусть, С той же нежностью, С любовью Я стремлюсь к тебе, Тянусь. И над синими веками, Видя дальние костры, Я сижу На белом камне Дорогой Гусли-горы. Не костры вдали, А вспышки По привычным мне мостам - Нефтяные Всходят вышки К горизонту здесь и там. ...По степным просторам Гулким, Мысль большую затая, Ехал Академик Губкин В заповедные края. Ехал он по белу свету. А пред этим Там, вдали, Вел он с Лениным беседу О богатствах сей земли. О богатствах, О незримых, Что лежат в глуби веков, Так была необходима Нефть Стране большевиков. Он настойчиво буравил Грунт и камень Вековой. — Это, Губкин, против правил. Нет там нефти никакой. Это, Губкин, вес идеи. Это, Губкин, ни к чему. А бросать на ветер деньги Не позволим никому. Это только смутный запах Из немыслимых глубин. — Нет сегодня — Будет завтра! — Говорил геолог им. И, работой увлеченный, В то, Что людям по плечу, Верил патриот-ученый, Давший слово Ильичу. И — фонтан! Сомнений нету. Бьет на радость всей страны Кровь земная — Моро нефти Из подспудной глубины. Льется Мягкая, как масло, И густая, Словно мед, Нефть, Что зрела безучастно В толще каменных Пород. Сотни эр Над ней парили. Тьмы веков стекли, Пока Исторический период Не пришел издалека. И гляди, Как равномерно Под литавры буферов Колыхаются Цистерны С жирной нефтью до краев. Через долы, Через горы Мчатся с нефтью поезда,— Заработали моторы, Засияли Города. Кочегарам, Лесорубам На подмогу торопясь, Потекла она По трубам, Вечной речкой Полилась. Я ль не знал тут Все тропинки. И могу ли я забыть: Для единой керосинки Керосин нельзя добыть! Помню: Спорим ли, молчим ли, Было нам не по себе, Тускло было От лучины В покосившейся избе, Из углов сползая Верхних, Нас давили Тишь да сонь. А внизу, В трех тыщах метрах, Спал нетронутый огонь. Я читал, Краснели воин,— Ел глаза угарный зной, И не думал я Вовеки, Что огонь тот — Подо мной. Лес шумел, Шатался ветер, За деревней пасся конь, А под всем наземным Этим Подземельный Спал огонь. * * * В горе ль, В радости ль, В несчастье, Слезы лил ли, Песни пел — Человек всегда был мастер, Он без дела не сидел. Промышлял в лесу он лыком. К очагу родному шел,— С вдохновением великим Делал зыбку, Лапти плел. Настилал полы, Полати, Песни пел навеселе, Но особенно был знатен В конопляном ремесле. Семена исправно сеял, В полукруг С руки бросал, Урожай на ветре веял, Стебли в снопики вязал. Их затем В реке мочалил — Тут трудились Стар и мал,— В бане их сушил Над чаном, А потом — На мялке мял. Прялка старая качалась, Пело песнь веретено. И — представьте — Получалось Неплохое полотно. И венцом Работ всех тяжких, Годная на все дела, Ты, холщовая рубашка,— Неизменная Была. И была работа люба Для больших И для внучат. Мог он сшить и лисью шубу. Мог и сапоги стачать. Я поверю сказкам разным Про умельцев Всех времен, Потому что был Прекрасным В тех трудах нелегких Он. Но превыше сказок этих,— Хоть любую расскажи,— Нынче делают из нефти Что угодно для души. И в любом универмаге — Только-только попроси — Подадут тебе С размахом И лавсаны И джерси. Невозможно от покупок Удержаться. Столько здесь Платьев черных, белых шубок Синтетических чудес. Я гляжу завороженно И ученых славлю труд: Люди, как молодожены, Разодетые идут. * * * Над живыми родниками В бликах солнечной игры Я сижу На белом камне Дорогой Гусли-горы. А внизу — Земля родная, Превеликая страна — Вся железная, льняная, Временем озарена. Я любил тебя и в горе. Твой удел — Певца удел. Подступали песни к горлу,— Было грустно — Грустно пел. Не просил ни разу: Сжалься. Коль вставал военный вал,— Ты сражалась — Я сражался И оружье воспевал. А теперь я воспеваю Тишь и грохот Мирных дней. Лучшей участи не знаю — Петь Среди твоих полей. Кораблей твоих Круженье Слышно в космосе уже. Светлый лик преображенья И сегодня По душе. * * * Не плестись в хвосте калекой Век промчался... Лишь вчера Тарахтела тут Телега Да серели хутора. Слышишь: — Вира!— Слышишь: — Майна! — И дома скользят в зенит. Серебристый звонкий Лайнер С грузом в Индию летит. Мы богатств Не копим скупо, Не пристало это нам; Корабли плывут На Кубу, В героический Вьетнам. Значит, это Так и нужно. Значит, В полный рост встаем — Руку помощи И дружбы Добрым людям Подаем. * * * А земля — В ожогах молний. Шторм сменяет Ураган. Кое-где Почти безмолвно, Затаясь, дымит вулкан. Мы проникнем — Верю в это,— Пересилив силы зла, В те глубинные секреты, В те Хранилища тепла. И в одной попытке смелой, Потеснив меридиан, - Отогреем Этот белый Ледовитый океан. Прорастут В седом бетоне Голубые васильки. Будет шмель гудеть в бутоне Там, Где вечные пески. Без опаски выйдут лоси Из бесчисленных тарус, Каждый стебель — В семь колосьев. В сотню ягод — каждый куст. Люди будут выше ростом. Зло завянет, отомрет. Хочешь в гости — мигом в гости, Под рукою — Вертолет. И не будет Одиноких Городов и деревень. А большие будут Окна, Выходящие в сирень. И не будет в мире горя, Слез не будет — Будет смех. И взойдет на Гусли-гору Мной воспетый Человек. И на розовом закате — Вся страна ему видна. Я мечтаю, Друг-читатель, Видеть эти Времена. 1963