Стихи разных лет

Флоксы: утро октябрьское В. Л. вы радостно-белы когда вокруг унынье — (давно оказывается чист и вспомнил в середине) — не беспокоя вы поддерживаете радость как для сознанья мир — от вас и сырость дорога Земли (как будто шепот добрый был: не зная смысла — помним) — таким бы (думать) — все осталось и покинутое! — спокойным (будто шепот бело и ровно принят и стал — как цельный мир) — таким бы было — “где-то там”: себя не беспокоя нами! — молчанием — во всем: “прощай” — (давно уж для меня — лишь белизною вашей: свободною — во всем) 1977 Сон-белизна Б. Ахмадулиной “теперь уже видимся редко” (вернее: просто не видимся) а — белизною! — веющей тайно: (ах этот холод вершинный как будто! знобящий! голоса — словно белеющего лучшею из драгоценностей ларца кипарисового — а — белизною! — глубокого обморока: благоуханием: друг мой! — страдаю во сне — освещенном: твоей ли душою? и — не понимаю 1980 Метель в окне В. Я. метель в окне и стены комнаты и затеряв меня давно во вьюге дом рисунков на стенах собрание как в прятках как в юности — в ее далекой свежести когда (метель) окно: как тайну: ладила свое: то там то здесь: немного поправляя 1980 Придорожная песенка это лишь мокрые ветви в тумане а называю я горем и придорожною грустью из жизни забытой мелькаю вдоль рельс где беспокойно алеет-белеет все та же крестьянка с корзинкой в поле тоски — словно двинулась кровь тем же самым закатом чтобы втянуть и меня да в спасенье вобрать (а такие цветенья мы знаем) значит исчезнуть пора — повторяться нам больше не следует значит (а кровь заливает) такая простая — да вот для свободы вселенски-молчащего мира и без того уже пусто-свободного здесь среди нищенских веток будто ничья — напоследок — пора 29 июля 1987 г. Станция “67-й км” под Петербургом Теперь и такая ты — образ покоя действительно полного без смутно-опасного где-то за этим спокойствием и вольная — чуть сиротлива Россия-река........ — а потом — постепенно — в тебе замерцает иная прекрасная — то что зовем мы красою извечною и совершенством и повторять красота и шептать это к месту! — о чистая долгой покинутостью все более тихой: как будто в труде постоянном! — давно это было — уже и не помним словно над многими душами где-то в стране — после нас — затихать продолжающая немного и небо-река 1987 Дар — роща берез Дочери а друг мой а ребенок-друг о том что может тяжелеть душа доныне незнакомым образом пришлось узнать отцу-что-друг — “окаменеть” бы? — не было дано освобожденье мне такое: всезаполненьем и всетвердостию чуткой во мне ты мой ребенок был настолько не оставив мне себя — и осязаньем-зреньем став таким (одною — стойкою — и ровной чем-то — мукой) я брел — не видя мир: и видел — лишь тебя: сжималось ли вот так — замедленным терпеньем понятное — само собой — слиянье? — тогда — дарить тебе — запомнил лишь окольную смертельно-ярко отрезвляющую (искрясь — горя в себе — закрыто-дикой вечностью) бессмертно-сильную мне рощицу берез — когда мне мира целомудрие звучало — страшной их — твердейшей — белизной 1988 Клен на окраине города какое же во дереве безмолвие как будто в целом мире есть только он один — сентябрьско-тихий клен! о нет о больше... — словно то присутствие: ты — перед дверью некой притих и знаешь: есть — теперь лишь это “т а м” что более понятий без объяснения....... — вхожденье же возможно (уход — покой — забвенье) ценою лишь одной: не видеть более вот этот клен — сентябрьский 1988 Три семистишия 1 мне эта сырость — за дорогой — слева достаточна... чтоб возрождаясь в травах сквозить и шириться — все далее навстречу иным шуршаниям... и только грусть бескрайняя меня — во тьме — дробит: туманом-мною свободно мокнуть — шелестя все глубже бездонным — леса — краем 2 а был — пребыл — лишь только отголоском шуршаньем — светом — говором и пеньем простой и ровно-неизменной бедности: — путей земли — простых небес — и ветра! — безотносительной... она сама звучала как свет осенний и как детский лик! как поле — Богу 3 и будет отнято — лишь острым светом звезд и оком ночи... ибо так — дыханье лишь океаном мира в прибое — бьется... об ином — не просим: ветр — небо — свет!.. — и тонет поклон мой — праху-пению! — (сквозит з а р е й п р о щ а н ь я Religio-Народ и Слово-Сирость) 22 июля 1992 г. Берлин Снова — шорохи-и-шуршания 1 и голоса кукушки уголь тусклый в лесу воронку терпеливо делая чья сырость до сердца доходит и дремлет сердце и не будит 2 а дальше (засыпая днем) в игре детей все меньше света и шум их — смерти матерьял (все грустнее исчезая в беду утешен — словно в сор) 3 И есть это время Само-Умиранья. 4 да сон метель как белый балахон доспехи юности не-действенной (и не “борьба” мой друг а то что жизнь — медля — насмерть в тишине) 5 И шуршит настоящее имя ее — Жизнесмерть. 1994 В спокойствии августа выздоровление: между ключицей и шеей таится — как будто живым существом незнакомым наивное и золотое людское молчанье — зреет для памяти: до сих пор еще не было слова! — и вот — будто веяньем входит в полупустое свечение: молитвой пока непонятной — (как для ребенка) 1982