Член-корреспондент НАНИ ЧР Ю.М.АРТЕМЬЕВ Новые пути изучения национальных литератур, поиски перспективных методологических ориентиров и отказ от устарелых схем при разработке истории литературы - вот круг вопросов, над которыми размышляет автор статьи. Не ограничиваясь традиционными методами, он широко опирается на методики смежных гуманитарных дисциплин, привлекает богатый и разно образный фактический материал. История литературы предполагает изучение памятников письменной литературы, т.е. последовательное рассмотрение этапов становления и развития литературно-художественного сознания того или иного конкретного народа. При этом чрезвычайно важно системное осмысление литературно-художественных фактов, явлений, архивных и биографических материалов во всей их полноте и совокупности. Нельзя забывать и о том, что эстетическое сознание формируют и подпитывают также историко-культурные и этногенетические факторы, явления, более того, именно они в значительной степени определяют и формируют его "лица необщее выражение". Судьба литературы - это всегда судьба самого народа, ее творца. Чувашское советское литературоведение за всю свою более чем полувековую историю сумело выработать традицию выводить истоки и начало формирования собственно художественной литературы из педагогической и просветительской системы И.Я.Яковлева и его "первоучеников" (Игн. Иванов, А. Рекеев и др.). Именно деятельность просветителя по созданию букваря и новой письменности стала своего рода водоразделом истории "двух литератур" - старописьменной и новописьменной, хотя историки литературы вполне понимали условности этой "границы" и несколько метафизически констатировали единичные факты и образцы словесности, созданные безымянными и вполне известными авторами еще в XVIII веке [I]. Иные литературоведы вплоть до недавнего времени чувашскую литературу причисляли к группе младописьменных литератур [2]. Этот термин, введенный в свое время в научный обиход культурологами и литературоведами, вполне правомерно было использовать применительно к тем литературам, которые начало своей истории выводят из перемен, начавшихся в результате событий революции 1917 года. Действительно, после Октябрьской революции многие народы создают свою письменность, организуют издание книг и органов печати и т.д. Надо добавить и то, что на наших глазах литературная карта многонациональной России пополняется так называемыми ново письменными литературами (манси, юкагиры и др.); эти и другие народности разрабатывают алфавит, издают первые книги, образцы художественной литературы и т.д. Движется время - меняются наши представления о казалось бы глубоко и всесторонне изученных явлениях прошлого. Углублению историзма в научном мировоззрении способствуют накопление фактологии, совершенствование методологии и методов изучения материала, достижения теоретической мысли, использование методик смежных гуманитарных наук и т.д. Ранние образцы чувашской художественной литературы уходят вглубь веков" а рунической письменностью чуваши овладели еще в древние времена. В исследованиях В.Ф.Каховского, А.А.Трофимова и других [3] со всей убедительностью подтверждено, что чуваши уже в древнейшие времена разработали собственную письменность, имели длительные контакты с народами - носителями высокоразвитой цивилизации и культуры. К VIII веку в бассейне Волги активизируются процессы, связанные с образованием государства Волжской Булгарии. Чувашский этнос, как одна из самых крупных ветвей суперэтноса (этнической системы, состоявшей из целого ряда этносов - татар, башкир, мордвы, мари, удмуртов), в "общую сокровищницу" внес ценнейшие компоненты цивилизации, накопленные в течение веков. Причем, имея в виду наличие в чувашском языке двух диалектов (низового и верхового), а также "сочетание" в антропологическом портрете современного чуваша черт всех трех основных рас (монголоидного, европеоидного и негроидного), можно полагать, что формирование чувашского этноязыкового сообщества в бассейне р.Волги есть результат нескольких крупных волнообразных миграционных движений. Поэтому нельзя исключать возможности того, что в состав чувашской крови вошли не только су-вары, но и булгары, беленджеры, барсилы, часть хазар и другие - пришельцы как с юга, так и с востока [4]. Нет сомнения, что пришедшие с территорий, соседствовавших с ин до-иранскими цивилизациями, народы являются носителями культуры более древней, нежели тюркоязычные чуваши, сформировавшиеся как этническая целостность в тесном контакте с культурой Китая и Монголии. В X-XII вв. булгаро-суварская (чувашская) доминанта в суперэтносе под напором религии ислама и из-за усиления кыпчакского элемента утрачивает былую мощь. Возможно, чуваши на своем историческом пути и раньше вынуждены были выдерживать натиск чужеродной исламской религии и решительно отвергали ее всякий раз. Здесь же, на Волге, чувашам пришлось ради спасения родного языка, культуры, собственной религии пожертвовать городской культурой, письменностью, даже могилами своих предков и оттесниться на периферийные лесные земли Булгарского государства. Феодальная знать и правящая верхушка, руководствовавшиеся собственными корыстными интересами, предали чувашскую идею и" сбрив наголо волосы, надели на головы тюбетейки. С этого времени из массы так называемого "черного люда" начинает формироваться чувашская народность. Процесс этот в основном завершился к XVI веку. Согласно теории Л.Н.Гумилева, каждый народ, каждая цивилизация имеют свои предельные возрастные рамки, которые примерно ограничиваются 1200 годами. За такой период (после инкубационного развития) народ проходит этапы первоначального формирования при условии, если исторические обстоятельства благоприятствуют атому, затем достигает расцвета, своего пика, и пассионарная сила постепенно начинает убывать, что продолжается до того момента, когда устанавливается полное равновесие с окружающей этносистемой. Это значит, что тот или иной этнос завершил свой исторический цикл, т.е. вошел в состояние этнического гомеостаза, что вовсе не означает его исчезновения, а указывает на статическое, или персистентное, состояние этноса" - "состояние этнической системы, при котором ее жизненный цикл повторяется из поколения в поколение без существенных изменений и система сохраняет равновесие с ландшафтом и всеми подобными (то есть статическими) этническими системами, не проявляя при этом каких-либо форм целенаправленной активности, изменяющей окружение" [5]. С большой долей уверенности можно утверждать, что основа чувашского народа сложилась из ряда этнических составных единиц и родо-племенных объединений; при этом были ассимилированы и другие (финно-угорские) племена (автохтоны), исконно жившие на геополитическом пространстве Поволжья и Урала. Таким образом, исторический возраст чувашского народа исчисляется не более чем 400 годами, что, по меркам теории Шпенглера, Тойнби и Л.Гумилева, равнозначно периоду юности, а "юные народы" имеют перспективу развития. Надо отметить, что здесь речь идет о повторном возобновлении цикла, поскольку первый цикл, начавшийся в составе Булгарского государства, был прерван с приходом татаро-монголов и не получил логического завершения. Но как бы то ни было славное прошлое древней цивилизации, следы высокой культуры давно пройденного, даже если и не сохранились в виде памятников, закрепленных письменной историей, полностью не исчезают из памяти народа; они живут как голос крови, подпитывая генетическую память ныне живущих и будущих поколений. Вовсе не случайно, еще в прошлом веке православный священник П.Мальхов, прекрасно знавший фольклор, мифологию, прошлое и настоящее чувашей, писал: "Чуваши еще утешаются тою надеждою, что и для них когда-нибудь взойдет заря радости и счастия, потому что еще доселе хранятся в секрете какие-то грамоты у некоторых чувашских родов и что когда-то представится возможность вынуть из-под спуда и предъявить эти заветные документы, которые возвратят чувашам их прежнюю вольную жизнь и поставят чуваш в завидное положение" [6]. Чуваши как прямые потомки древних тюрков с чувством кровнородственной гордости и о почтением относятся к общетюркскому культурному наследию (памятники орхоно-енисейского периода), высоко чтят имена булгарских поэтов, как составную часть национальной духовной сокровищницы рассматривают чувашское слово (письмена предков), запечатленное на надгробных камнях на территории государства Волжской Булгарии. Тем не менее, нельзя не считаться и с тем, что период послебулгарских столетий, вплоть до создания новой письменности, производит впечатление некоторой "пустоты", вакуума, как будто были прерваны преемственные связи между культурой VIII-XII веков и нового времени. Но впечатление это обманчивое, так как связи эти никогда не прерывались; применительно к историческим обстоятельствам меняются лишь формы и способы бытования, функционирования культурного сознания. Именно фольклор становится в этот период основным хранителем и источником активно формирующегося литературно-художественного сознания и исторической памяти народа. Многочисленные легенды, предания, сказания, эпические и лирические песни, мифологические сюжеты восполняют пробелы и устраняют "темные места" в истории -культуры народа, образовавшиеся из-за недостатка письменных источников и документов. И именно по этой причине необходимо бережливо и скрупулезно изучать те немногие, наиболее значимые памятники и образцы письменной культуры, которые сохранились и дошли до наших дней. Исследователь истории литературы обязан асе время помнить, что словесное искусство есть органическая часть всей духовной культуры и что все формы общественного сознания, несмотря на свою специфичность и функциональные различия, развиваются в процессе активного взаимовлияния, обмена ценностями. Поэтому в целом ряде случаев дефицит фактов, пробелы в истории собственно литературного развития могут быть восполнены теми материалами, которыми располагает история культуры в целом. Так, например, трудно говорить в прямом смысле о литературно-художественном развитии (формировании жанров, стилей) чувашского народа в ранние периоды средневековья, т.е. до начала нового времени (XVIII в.). Тем не менее этот "вакуум" может быть восполнен с помощью оригинальных памятников фольклора, в том числе и музыкального. Достаточно сказать, что венгерские исследователи (Кодай 3. и др.) отмечают, что чувашский язык и народная песенная культура оказали значительное влияние на разные сферы духовной жизни соседей - мадьяр (до IX в.). Можно успешно опираться и на общетюркское поэтическое наследие. Оно также является богатейшим кладезем, позволяющим достаточно полно осмыслить процессы формирования эстетического сознания чувашей в глубине веков. Исследователь чувашского музыкального фольклора выявил оригинальные особенности сюжетосложения в чувашской песне, раскрыл специфику кратких сюжетов, что подводит к выводу об историко-типологической связи с восточной афористикой [7]. Здесь нельзя забывать о том, что большую помощь могут оказать образцы текстов рунического письма, отражающие более отдаленную эпоху, т.е. историко-культурную реальность Тюркского каганата (VI-VIII вв.), нежели более близкая к нам по времени классическая тюрко-язычная поэзия, скажем, дидактическая поэма Юсуфа Баласагуни "Кутадгу билиг" (XI в.) или сочинение Махмуда ал-Кашгари "Диван лугат ат-турк" (также XI в.). Дело в том, что упомянутые тексты рунического письма были созданы еще в тот период, когда "на обширной территории Центральной и Средней Азии и Южной Сибири имел распространение общетюркский литературный язык" [8], т.е. чувашскому этносу (как части единого целого) был понятен этот язык, а общетюркскии социальный уклад, быт, нравы, культурные ценности были родственно близкими, своими. К тому же тюркоязычное этнокультурное сообщество тогда, по существу, еще не знало религиозной розни. А в XI веке, когда были созданы поэма Юсуфа Баласагуни и сочинение Махмуда Кашгарского, большая часть тюрков была исламизирована и названные произведения, как отмечают исследователь, представляли "собой сложный эстетико-литературный комплекс, созданию которого послужило распространение ислама и мусульманской культуры в Средней Азии и Малой Азии, в Закавказье и Поволжье" [9]. Поэтика, вся формальная стиховая атрибутика классической тюркоязычной поэзии были заимствованы у арабов и персов. Поэтому здесь, если и можно говорить о связях чувашского культурного сознания с классической тюркской поэзией, то все же они "опосредованные", уже значительно "отдаленные". Некоторые инварианты могли сохраниться лишь в виде архетипической общности, к тому же и они сильно окрашены содержанием чуждой для чувашского этноса исламской религии. В Булгарском государстве религия ислама утвердила свое господство (X в.) и частичное ее влияние на чувашей требует специального исследования. С XVI в., после Казанского ханства, чуваши, как и другие народы, населявшие Поволжье, вошли в состав России. Это значит, что история дальнейшего развития национальной культуры чувашей теснейшим образом связана общей поступью всей евразийской (космогенной) цивилизации. Хотя следует отметить, что, став составной частью общероссийского историко-культурного пространства, чувашская культура в течение целых двух столетий вынуждена была создавать механизмы адаптации и регулирования, поддержания взаимоотношений с соседями. Иноязычное окружение требовало новых, небывалых ранее форм диалога. Общетеоретические и философские аспекты этой проблемы в достаточной мере разработаны в трудах Н.Данилевского, К.Леонтьева, О.Шпенглера, Тойнби, Ясперса, Л.Гумилева и других. Евразийская концепция, сформулированная и развитая несколькими поколениями ученых России и Запада, имела прямое касательство к судьбам многих народов, объединенных исторической общностью и геополитическим пространством. Тип культуры, жизненный уклад народов поволжского региона на протяжении веков развивались в русле традиционной цивилизации, значительно отличавшейся не только от западной, так называемой техногенной, но даже и от русской (носящей отпечатки православия) культуры. Тем не менее, историческая реальность была такова, что на вновь завоеванном геополитическом пространстве (особенно в начальной стадии) противоборствуют разнонаправленные национальные интересы. Если русское государство и православная церковь связывают приоритеты в политике с русификацией и христианизацией "малых" народов (чуваши, мари, мордва и др.), то последние вполне правомерно видят в этом опасные для себя последствия - растворение в чужом этносе и культуре, и поэтому активно противодействуют этим намерениям и силам. Вот почему в течение долгого времени здесь сохраняется своеобразный "нейтралитет" или довольно устойчивое "равновесие" между двумя упомянутыми выше тенденциями - покорители не предпринимают активных (агрессивных) действий, а покоренные, герметично "замкнувшись", продолжают жить по собственным законам и нормам и сохранять, развивать свои национальные традиции, соблюдать обряды и ритуалы. Несмотря на то, что при этом не обошлось без ущерба и потерь в отношении национальной идеи "инородцев", все же выбор путей и перспектив дальнейшего развития последним был осуществлен сознательно. Ведь завоевание чувашских земель для Ивана Грозного не являлось самоцелью. Оно вытекало из необходимости покорить Казанское ханство, т.е. было актом, без которого невозможно было решить стратегические замыслы. Вхождение в состав русского государства - начало нового периода в истории чувашской литературы и культуры в целом. Покорение Казанского ханства, осуществленное в течение 1549-1552 годов, привело к изменению характера и направления тех основных сил, которые обуславливали очаги духовного и национально-конфессионального напряжения на территории Чувашии. Влияние ислама на сопредельных с татарами землях по-прежнему сохраняется, но отныне чуваши оказались в поле преимущественного воздействия русской (господствующей) культуры и православного вероисповедания. Поэтому соприкосновение с ценностями другой (чужой) культуры, необходимость неизбежно войти с ней в контакт, сохранив при этом свои вековые накопления, стало насущной, жизненно важной задачей чувашского народа. Речь идет о реальном столкновении разных типов культуры и в таких обстоятельствах выжить, сохранить себя чувашский народ мог, лишь выработав реакцию на этот мощный исторический вызов. За семьдесят лет советской власти господствующая идеология и коммунистическая пропаганда в сознании общества выработали устойчивые стереотипы о том, что будто бы большие и малые народы огромной держа-эы лишь благодаря одностороннему влиянию русского языка и культуры смогли преодолеть вековую отсталость, овладеть богатствами европейской цивилизации, таким образом как-то пополнить национальную духовную сокровищницу. Не важно, что под шум идеологической трескотни в это же время на периферию культуры вытеснялись языки, добрые традиции, обычаи нерусских народов, насаждались вместо них серийные, безликие советские праздники и ритуалы. Никто не ставит под сомнение мощь языка, на котором говорили Пушкин, Достоевский, Толстой; также было бы варварством не восхищаться волшебной музыкой Чайковского, Римского-Корсакова, полотнами Куинджи и Левитана. Но ведь и другие языки и культуры уникальны и неповторимы. Вместо того, чтобы их бережно хранить, создавать условия для развития, расцвета в течение 70 лет под лозунгами коммунистических экспериментов и преобразований нивелировались и уничтожались духовные ценности, накопленные столетиями. При этом не меньше пострадала и русская культура. Идеологически узаконенный подход к трактовке проблем культурных связей и контактов между различными народами и этносами, помимо искажения действительной картины исторического процесса, нанес разрушающее действие фундаменту дружбы -между русским и другими народами в постсоветский период. Общеизвестно, что русский народ по природе своей не агрессивный, его отличает дружелюбный и мирный склад души. Но и из его среды нередко выходили люди спесивые и ограниченные, свысока смотрящие на все чужое, инонациональное. История чувашской культуры зафиксировала ряд примеров, когда поверхностный и предвзятый взгляд, не сумевший разглядеть внутреннюю жизнь чувашского народа, собирал о нем случайные сведения и распространял их в органах печати, научно-публицистических и популяризаторских трудах. Уже в самом оскорбительном прозвище, данном нерусским народам ("инородцы"), содержится оттенок не оправданной спеси и отчуждения. Что касается собственно культуры, исконно национальных традиций, привычек, ритуалов; празднеств, языческой религии, устной поэзии, то все это также выглядело для отстраненного глаза чужим, непонятным ("вещь в себе", по Канту), а значит, не представляющим никакой ценности (дикость и варварство, совсем не так, как у нас!). В то время как это была природосообразная, в совершенстве разработанная и развитая система духовной и социально-бытовой культуры. Взять хотя бы обряд чувашской свадьбы, великолепно отрежиссированное искусство, включающее в себя и элементы игры, театрального действа и глубоко социальное содержание. Эта самодостаточная система безотказно функционировала внутри самого социума, но каждый случай внешнего выхода из нее вызывал напряжение, непонимание. В случаях соприкосновения с носителями официальной культуры "маленькому" народу как бы приходилось подтверждать свое "благородное" или даже законное происхождение. Жесткая и неумолимая воля истории и обстоятельств была такова, что чуваши вынуждались строить новые, приемлемые формы отношений с соседями, так как путей отклонения от вызова не было. Английский историк Тойнби рассматривает имевшие в истории место, а также возможные формы контактов (в зависимости от уровня и возраста) между цивилизациями. Ученый отмечает, что нередки случаи, когда при встрече разноуровневых культур более развитая из них стимулирует развитие отсталой, а иногда чужеродный элемент не прививается, а наоборот разрушает культурный организм, не имевший иммунитета для самосохранения. В результате подобных контактов "цивилизация, осознавшая свое превосходство над соседями, не преминет прибегнуть к силе, пока эта сила есть" [10]. А вот наблюдение Ницше: "То, что доводится видеть при соприкосновении культурных народов с варварами, когда низшая культура поначалу последовательно заимствует у высшей ее пороки, слабости и излишества, затем отдается их соблазнам и, наконец, через посредничество усвоенных пороков и слабостей перенимает и некоторую толику подлинной силы высшей культуры, - это можно изучать и здесь, не путешествуя в варварские страны, конечно, в несколько утонченном, одухотворенном и не столь осязательном виде" [11]. Таким образом, историко-теоретические обобщения и наблюдения подтверждают, что встречи культур могут разрешиться не всегда однозначными последствиями и результатами. После падения Казанского ханства чуваши вошли в поле активного воздействия православия, и казалось бы, официальная идеология, как одно из самых эффективных оружий, в своих руках имела православную церковь. Ведь здесь вышеупомянутое превосходство кажется налицо. Тем не Менее, чувашский народ, "само изолировав" себя и войдя в культурный и идеологический герметизм, свои национальные этносоциальные и бытовые нормы, обряды, привычки, ритуально-сакральные формы и особенности сохранил в "чистом" виде вплоть до начала наступательного насаждения православия среди поволжских "инородцев" (середина XVIII в.). Основная причина, позволившая выжить, устоять под давлением мощной (российской) государственности, обстоятельств, на наш взгляд, в том, что чувашская этническая общность к XV-XVI вв. в своей эволюции вступила в стадию активного образования народности, т.е. в состав России был втянут молодой, не утративший своей пассионарности народ. Именно молодой возраст, центростремительная (цементирующая) внутренняя энергия позволили чувашам выдержать, не раствориться в чужой среде. Эта энергия еще была самодостаточна во всех отношениях. Ведь быстро разлагаются и рушатся при чужеземном покорении уставшие, отжившие свой век этнокультурные организмы. Искаженное, ненаучное представление о культурных контактах, диалогах, влияниях, как правило, приводит к неверным выводам и обобщениям, на чем иные политики и государственные деятели строят всю свою игру и планы. Еще Н.Данилевский отмечал: "Вся история доказывает, что цивилизация не передается от одного культурно-исторического типа другому; но из этого не следует, чтобы они оставались без всякого воздействия друг на друга, только это воздействие не есть передача, и способы, которыми распространяется цивилизация, надо себе точнее уяснить" [12]. Русский философ уже тогда понимал, как важно уяснение способов и форм, которыми распространяется цивилизация. Но этот вопрос актуален и сегодня. Чуваши вошли в культурное пространство России со всеми богатствами исторически выработанной цивилизации. Но оставшийся без собственной государственности, утративший активную политическую жизнь, а главное, ставший экономически зависимым от колонизаторской политики народ стремился в целости сохранить самое сокровенное - духовно-нравственную энергию и свободу, затаив их в глубочайших колодцах собственной души. Так оберегали кочевники в жесточайших условиях степи очаги огня, чтобы поддерживать жизнь племени, семьи и т.д. Таким образом, эта духовная свобода для самореализации и самовыражения в культуре была получена ценой вынужденного подчинения чужой политической и государственной власти. Этот процесс требует более подробного рассмотрения. В составе российского государства народ, с одной стороны, оказался в экономической и политической зависимости; но вместе с тем с небывалой остротой встала необходимость отстаивать свою духовную свободу, без которой невозможно было сохранить и этнокультурную целостность, родной язык. Эта свобода могла быть добыта и реализована лишь при фанатично неуклонном и самозабвенном соблюдении вековых традиций, прочно устоявшихся сакральных и бытовых ритуалов, празднеств и т.д. Полнокровное и здоровое функционирование духовно-нравственной жизни чувашского социума возможно было только при отсутствии агрессии, грубого подавления ее со стороны соседей. Именно терпимое отношение было проявлено российским государством к своим новым подданным в начальный период исторического сосуществования. Тип культуры, весь жизненный уклад народов поволжского региона на протяжении нескольких столетий развивались под знаком космогенной цивилизации. Из специфических особенностей такой цивилизации в первую очередь бросается в глаза высокая степень зависимости жизни социума от природно-географических условий среды, климата, ландшафта и т.д. Скажем, чувашский, марийский, мордовский, а также в целом и татарский народы сформировались в абсолютно идентичных природных условиях. Поволжье вплоть до XX века оставалось краем аграрным. Труд земледельца являлся решающим и основным рычагом экономической жизни этих народов. Деревни располагались обычно вблизи рек, в окружении лесов. Обильные кормами пойменные луга давали возможность развивать животноводство. Богатые дичью леса являлись охотничьими угодьями. Навыки, накопленный опыт земледелия передавались из поколения в поколение. Дети с самого раннего возраста приучались к земледельческому труду, через механизм сигнальной наследственности они воспринимали наиболее устойчивые этнические ценности и традиции. Таким образом сохранялась, накапливалась этническая память каждого отдельного народа. Космогенная цивилизация также характеризуется традиционно устойчивым типом или принципом взаимоотношений социума (общества) и отдельных его членов (индивидуумов). Эта особенность непосредственно связана с уровнем социально-экономического развития социума, этноса. Решающим фактором здесь являются нормы групповой культуры, которые определяют мотивы действий отдельного человека. Последний как бы растворяется в обществе, обезличивается. Культура, называемая традиционной, естественно, ревностно охраняет незыблемость и устойчивость обычаев, обрядов и всех ценностей, унаследованных от предков. Зависимость индивидуума от сил природы поддерживает жизнеустойчивость сакральных традиций; человек подчиняется различным божествам, живет в окружении мифических существ. В чувашской культуре рассматриваемого периода (XVI-XVII вв.) преобладали особенности именно космогенной цивилизации. Космос как бы диктует законы и нормы человеческого общежития, воспринимается как своего рода высший мировой порядок. Таким предстает, например, чувашский социум в классической поэме К.В.Иванова "Нарспи" (1908 г.). Русский философ Н.Бердяев отмечает, что "государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне", потому что "часто власть производила впечатление иноземной какого-то немецкого владычества" [13]. Чувашский социум по причине наличия языкового барьера вдвойне острее и отчужденнее воспринимал "внешность", дистанциированность государственной власти. Ее действия проявлялись прежде всего в сфере экономической жизни, где и то имелась возможность "откупиться" посильными податями, платой подушных и иных налогов, поставкой рекрутов, несмотря на то, что уездное и волостное начальство, конторские чиновники при этом с крестьян драли семь шкур. Тот же Н.Бердяев писал, что "русский народ государственности не хочет, он хочет для себя не политической свободы, а свободы духа" [14]. Вот эта внутренняя сфера души "инородца" чаще всего оставалась недоступной, замкнутой для постороннего глаза, внешнего наблюдателя, "чужестранца". Инстинкт самосохранения, голос социальной природы постоянно напоминали чувашу о необходимости быть осторожным, сдержанным и подлинно полнокровную, творчески напряженную жизнь, как правило, высвобождали строго регламентированно. Поэтому "свобода духа", понимаемая как синоним чувашской национальной идеи, могла проявляться и функционировать раскованно, в чистом виде только там, где царит родной язык, родные традиции и обычаи, и только посредством отчуждения от "не своих", посторонних. Отсюда необходимость "мимикрировать". Так, скажем, исследователь отмечает, что "чуваши и черемисы не любят открывать посторонним место жительства киремети" [15]. Это мимикрирование постепенно внесло и закрепило в сознании чуваша своеобразный принцип "двойной бухгалтерии" - для себя и для чужих. В результате подобного "расщепления" сознания чувашский внутренний мир размножается вещами, явлениями и предметами, которые носят два имени. В "философии имени" А.Лосев отмечает: "Тайна слова в том и заключается, что оно - орудие общения и арена интимной и сознательной встречи с их внутренней жизнью" [16]. В восприятии чуваша единая и цельная предметная сущность вещей бытует под двумя именами. Так, новорожденному давалось два имени: одно для родных и близких (допустим, Юман), другое, скажем, Васьлей, записывалось в документе, фиксирующем рождение ребенка. Терпимость и своеобразную лояльность проявляли чуваши и в тех нередких случаях, когда исконно чувашские топонимические названия коверкались и искажались до неузнаваемости, а в официальных документах и бумагах порой назывались совершенно по-другому - здесь все зависело от того, какие закорючки предпочтет бойко владеющий пером русскоязычный чиновник. Думается, читателю не нужно объяснять, что в данном случае это явление выходит за пределы простого имени и затрагивает сферу мышления. Мы не будем подробно анализировать эту феноменологическую проблему, но даже скользящий взгляд заезжего туриста без труда заметит, что почти все чувашские деревни и райцентры имеют по два названия. После всего сказанного легко можно сделать вывод: если даже топонимика разделилась странным образом на "свою" и "чужую", то вовсе как зеницу ока чуваши берегли от посторонних свои святыни. Прежде всего речь идет о местах, где совершались жертвоприношения и моления, захоронены предки и т.д. Надо ли кому-то объяснять, что языческая религия, поклонение собственным богам сохраняли прочность и стабильность всех сфер экзистенции чуваша, именно этот стержень сплачивал и объединял всю этноязыковую сущность нации. Отсюда понятно, почему впоследствии небывалую активность получает деятельность православной церкви и государства по искоренению язычества и внедрению в дух, сознание чувашей учения Христа. Ведь именно собственно чувашские верования были иммунитетом, спасающим национальный духовно-нравственный организм от распада. То же можно сказать и о песенном искусстве и шире, о смеховой культуре чувашского народа. Классик чувашской музыки и литературы Ф.П.Павлов в статье "Овражная песня" отмечает, что хороводы чувашских девушек проводились ночью, а их чудесные песни нередко доносились со дна оврагов. "Чувашская музыка, возникнув в мрачных оврагах, деревнях в зеленых ветлах, распространилась в больших городах" [17]. Здесь же автор говорит о том, что чуваши от чужого глаза прятали свое веселье, творческие порывы. Страх перед всемогущими богами, функциональное деление их на добрых и злых прямое воздействие оказывали на механизм регулирования социальных, правовых и нравственных норм в жизни общества и семьи. Но представление о свободе духа будет неполным без учета игрового элемента культуры. В связи с этим можно вспомнить, какую высокую оценку давали известные деятели прошлого игрищам, хороводам чувашской молодежи. Так, русский писатель Н.Г.Гарин (Михайловский) в очерках "В сутолоке провинциальной жизни" отмечал, что хоровод представляет искусство, по красоте, пластичности превосходящее уровень профессионального балета. Это искусство предстает как уникальный момент раскрытия духовной сущности народа. Сокровенный мир чувашской души разве только в искусстве вышивания мог раскрываться с такой поражающей глубиной и гармоничностью. Суть сказанного станет понятной, если привести небольшую выдержку из статьи В.Библера "Нравственность, культура, современность". Автор статьи пишет, что "суть нравственности обнаруживается и сосредоточенно формируется в поэтике той или иной культуры; больше того, нравственность всегда есть торжество эстетических и собственно этических определений этой культуры. Соответственно в каждой культуре есть особая форма эстетической, даже резче, художественной деятельности, в которой человек конкретной эпохи осознает свои нравственные интенции, воображает, отстраняет и отстраняет их и именно на основе такого поэтического отстранения - доводит эти интенции до полной силы и ума, обращает их на себя (выделено нами. - Ю.А.), превращает в феномен самоустремленности [18]. В приведенной цитате важнее всего то место, где исследователь говорит о наличии в культуре "особой формы эстетической" деятельности, которая как бы представляет живой срез национального духа, субстанции народа. Таким видом творческой деятельности И было искусство чувашских чародеек вышивки. Оно общепризнанно во всем мире и не требует дополнительных комментариев. Разве только есть необходимость добавить, что важнейшим началом или праосновой в произведениях чувашской вышивки были не геометрические линии и красивые закорючки, а язык письма, текст, т.е. не отражаемое, а выражаемое. Цивилизации и культуры переживают исторические периоды расцвета, спада и заката (сумерки). Нередко в прошлом случалось так, что гибли молодые культуры, не найдя внутренних резервов для адекватного ответа на мощный исторический вызов. Глубина и прозорливость национального разума, спасительная мудрость должны быть проявлены особенно в решающие моменты, когда тот или иной народ оказывается перед выбором пути для самосохранения и продления жизни. В тех случаях, когда та или иная культура, ее потенции самодостаточны, ее консервация и сознательная самоизоляция, подсказанные инстинктом самосохранения и глубинными интересами нации, вполне могут быть оправданы. Дело в том, что источники подобного "национального эгоизма" таятся в сфере "коллективного бессознательного" (К.Юнг); любой народ, пришедший на землю, обязан выполнить собственную историческую миссию, реализовать национальную идею. В таких обстоятельствах культура, зависимая от господствующей (официальной) спасается с помощью выставления непроницаемой защитной оболочки. Самое главное - сохранить через это живую преемственную связь поколений, основу традиций, многовековые духовные накопления. Как уже отмечалось выше, именно подобная "само герметизация" позволила чувашской культуре не только просто выжить, но и сберечь свои основные духовно-нравственные накопления, обеспечить условия для раскрытия свободной творческой энергии. Замкнутое сосуществование разнонациональных этнокультурных сообществ - чувашей, татар (тюрки), русских (славяне), мари, мордвы (фин-ноугры) - в большей степени способствовало тому, что каждый социум сохранял (в разной степени полноты) свои обычаи, культовые обряды, устно-поэтическое творчество, вплоть до диалектных особенностей родного языка. Государственная же политика царизма свои стратегические задачи в конечном счете связывала с русификацией этих народов и обращением их в православную веру. Правда, до середины XVIII века в этом направлении активных мер не предпринималось. Первые школы для обучения детей "инородцев" были открыты в XVI веке. Мертвящая атмосфера, царившая в этих монастырских школах, бессмысленное заучивание текстов на непонятном старославянском языке "инородческими" детьми, насильно оторванными от родного очага и родителей, помещенными в монастырских кельях, воспринимались как адское существование. Естественно, эти школы, которых коренное население боялось как огня, не могли оставить какого-либо следа в деле христианского просвещения. Таким образом, экономическое закабаление края еще само по себе не гарантировало желаемого господства над духом населявшего эти земли народа. Двухсотлетний исторический период характеризуется достаточно пассивным и инертным поиском путей и способов, которые могли бы помочь покорить "инородцев" и духовно. Такое изолированное и статичное функционирование разноязычного культурно-исторического конгломерата в Поволжье продолжалось вплоть до начала XVIII века. И тут делается главная ставка на религию. Массовая христианизация нерусских народов Поволжья была предпринята в период с 1740 по 1748 годы. Активное наступление православной церкви явилось прямым следствием Петровских реформ. В целом прав Л.Гумилев, отметивший, что "это случилось тогда, когда пришли интеллигенты с западным образованием, они начали русификацию, а раньше ее не было" [19]. По замыслу христианизаторов, для прочного закрепления православного учения в душах и умах новообращенных (неофитов) необходимо было открывать новокрещенскне школы для обучения "инородческих" детей. В первой половине XVIII века были открыты упомянутые учебные заведения, в которых преподавание велось также на русском языке. Полнейшее игнорирование даже самой идеи родного языка в процессе обучения заранее обрекло на провал деятельность и этих школ, хотя они просуществовали вплоть до 1800 года. Рубеж XVII и XVIII веков условно можно считать началом следующего периода в культурно-исторической жизни чувашского народа. Который продолжается примерно до середины XIX века, когда была разработана и внедрена в жизнь просветительская система Ильминского. Петровские реформы поставили Россию на дыбы, приведя в динамическое движение все сферы жизни многонационального государства. Пробуждение в центре вызвало цепную реакцию, в результате чего активизировались аналогичные процессы на окраинах России. Прямым следствием этого явилось начало массовой христианизации в регионе Поволжья и Приуралья. Начало религиозно-просветительского движения в Чувашском крае, а также его последующие этапы мы рассмотрим в отдельной работе.
ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ 1. Эта традиция впервые была нарушена авторами "Дореволюционной чувашской литературы" (Чебоксары: Чув. кн. изд-во , 1989), значительно углубившими хронологические рамки истории письменной литературы чувашского народа. 2. Такова точка зрения Н.Черапкина, который отдельные факты и явления чувашской литературы рассмотрел в сопоставлении с "аналогичными" явлениями в мордовской и марийской литературах (Притоки. М., 1973). 3. Каховский В. Ф. Была ли письменность у чувашей? // УЗ ЧНИИ. Чебоксары , 1962. Вып. 21. С. 201-225; Трофимов А. А. Древнечувашская руническая письменность //Этническая история и культура чувашей Поволжья и Приуралья. Чебоксары , 1993, С. 217-231. 4. Упомянутые исследователи высказывают взаимоисключающие точки зрения по вопросу этногенеза чувашей, а истина должна заключаться не в выявлении абсолютно правого иа них, а в том, что надо считаться с объективными аргументами той и другой стороны. 5). Гумилев Л. Н. Этносфера. История людей и история природы. М.: Экопрос, 1993. С. 537. 6. Симбирские чуваши и их поэзия / Сост. священник П.М.Мальхов. Казань, 1877. С. 8. 7. Об этом см.: Кондратьев М. Г. О ритме чувашской народной песни. М., 1990. 8. Стеблева И. В. Поэтика древнетюркской литературы и ее трансформация в ран неклассический период. М.: Наука, 1976. С. 4. 9. Там же. С. 5. 10. Тойнби А. Постижение истории. М.; Прогресс, 1991. С. 587. 11. Ницше Фр. Сочинения в двух томах. М.: Мысль, 1990. Т. 1. С. 573-573. 12. Данилевский Н. Я. Россия и Запад. М.: Книга, 1991. С. 98. 13. Бердяев Н. А. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990. С. 11. 14. Бердяев Н. А. Русская идея // Вопр. филос. 1990. № 1. С. 102. 15. Васильев М. О киреметях у чуваш и черемис. Казань, 1904. С. 75. 16. Лосев А. Ф. Философия имени. М.: МГУ. 1990. С. 49. 17. Павлов Ф. П. Собрание сочинений. Чебоксары, 1992. С. 451. 18. Этическая мысль 1990. М., 1990. С. 28. 19. Литературная учеба. 1990. .№ 6. С. 72. SUMMARY. New ways of study of national literatures, search of perspective metho-dological reference points and refusal from obsolete schemes at the development of the history of literature - these are problems discussed by the author. Not limiting himself to traditional methods, he relies widely on the methods of the related humanities and uses a rich and various factual material.