Когда я был помощником преподавателя в нахской школе, мне дважды в день приходилось преодолевать расстояние в две мили, поскольку мы с женой в то время жили в Сюри, в доме ее родителей. Как-то раз в нашей школе было учительское собрание, которое длилось довольно долго, так что, когда я отправился домой, было уже очень поздно, и к тому же вскоре пошел дождь. Я решил позволить себе, раз в жизни, некоторую расточительность и нанял рикшу.

Чтобы скоротать время, я попытался завести разговор с рикшей и, к своему удивлению, обнаружил, что на все мои вопросы он давал чрезвычайно короткие ответы. Обычно рикши болтливы как цирюльники. Более того, тон его голоса был чрезвычайно вежлив, а язык выдавал в нем хорошо образованного человека. В то время на Окинаве было два типа рикш: хиругурума («дневной рикша») и ёругурума («ночной рикша»), и я знал, что некоторые из ночных рикш были опустившимися представителями мелкой знати.

И я подумал, не мог ли этот человек, который тащит меня по дороге в Сюри, быть кем-то из моих знакомых? Если да, то это было грубым нарушением правил приличия. Однако ответ на этот вопрос было не так-то просто получить: человек этот носил шляпу с широкими полями, благодаря которой ему удавалось скрывать от меня свое лицо.

Поэтому я прибегнул к уловке, которая, как я думал, позволит мне выяснить, кто же этот человек на самом деле. Я попросил его остановиться на минутку (якобы мне нужно было отправить естественные надобности). По тому, как он положил на землю ручки повозки, я понял, что это не обычный рикша, но когда, выходя из повозки, я попытался мельком заглянуть ему в лицо, он отвернулся в сторону. И все-таки было что-то до боли знакомое в осанке его высокого и стройного тела.

К этому времени дождь почти закончился, и бледная луна выглянула из-за туч. Облегчившись, я вернулся к повозке и снова попытался заглянуть в лицо рикши, но моя попытка вновь не увенчалась успехом. Расстроенный собственной несостоятельностью, я придумал новый план, который, как мне казалось, должен был сработать.

Мы прошли уже довольно большое расстояние, сказал я, и ты, должно быть, устал. Сегодня приятный вечер; почему бы нам не пройтись немного? Человек согласился, но здесь меня вновь постигла неудача, поскольку он отказался идти рядом со мной. Он все время шел на шаг или два сзади. Неожиданно, на повороте дороги я развернулся и схватил ручки повозки, одновременно стараясь разглядеть черты его лица. Однако, как ни был я быстр, человек оказался еще быстрее, надвинув свою шляпу еще ниже и спрятав лицо. Теперь я знал абсолютно точно, что он не был обычным рикшей.

Я был почти уверен, что знаю, кто это. Я снял свою шляпу и сказал:

 - Извините, что задаю этот вопрос, но вы, случайно, не господин Суэёси? Он вздрогнул, но тем не менее твердо ответил:

- Нет.

Какое-то время мы так и стояли, как на картине: я держал повозку, а он смотрел в землю, закрыв свое лицо широкой шляпой. Затем неожиданно, словно решившись, он снял свою шляпу и упал на колени. И я увидел, что не ошибся. Это и в самом деле был Суэёси. Я взял его за руку и помог подняться на ноги, а затем сам опустился на колени, назвав свое имя и прося прощения за свое неуместное любопытство. Мне было хорошо известно, что Суэёси происходил из семьи, принадлежавшей к высшему классу, ведущей свою родословную от воинов, к тому же он был опытнее меня в каратэ-до. Более того, он был признанным специалистом искусства боя на палках, а позже основал свою собственную школу бо-дзюцу.

Теперь, конечно, и речи не могло быть о том, чтобы он и дальше тащил меня в повозке. Идя рядом по направлению в Сюри, мы вели в высшей степени приятную беседу о каратэ и боевом искусстве владения палкой. Затем, вероятно смущенный тем, что я его узнал, он попросил меня никому не говорить о том, что он работаег рикшей. У него, как он мне сказал, была больная, прикованная к постели жена, и чтобы поддерживать ее и себя, а также покупать требующиеся ей лекарства, днем он работал фермером, а по ночам таскал повозку рикши.

Если бы он хотел славы и богатства, то, несомненно, смог бы их добиться, но, вероятно, ценой компромиссов с собственной совестью, идти на которые он считал ниже своего достоинства. В этом отношении он был до последнего дюйма самураем, а та ловкость, с которой он управлялся с повозкой, свидетельствовала о его высокой компетентности в боевых искусствах. И хоть он умер вскоре после моего отъезда в Токио, я никогда не забуду тот вечер, проведенный в его компании. Для меня он навсегда останется совершенным воплощением духа самурая.