(На примере истории Чувашской Республики
Дефиниция «гражданское общество» не имеет жестких понятийных границ. Введенное в обиход А. Фергюсоном, оно в значительной мере было развито Г. Гегелем, К. Марксом, А. Грамши и др. В настоящей статье под ним подразумевается такое общество, в котором между принудительными государственными отношениями и экономической сферой имеется область обыденной социальной жизни, существующая благодаря согласию отдельных частных граждан. Образованные ими на добровольных началах ассоциации и организации защищены от прямого вмешательства и произвольной регламентации со стороны государства. Это не означает обязательного и постоянного противостояния гражданского общества и государства. Само становление гражданского общества невозможно без принимаемого государством регулирующего законодательства. Проблема состоит в том, насколько государство, его субъекты заинтересованы в функционировании и развитии различных институтов гражданского общества. Степень зрелости последнего определяют наличие различных партий, в том числе оппозиционных, свобода слова и информации, соблюдение прав гражданина, что позволяет достичь согласованности интересов всех слоев, групп, общественных объединений[1]. Следует признать правомерным вывод Р. Дарендорфа о том, что гражданское общество является общим знаменателем подлинной демократии и эффективности рыночной экономики[2].
Россия находится лишь на пути создания благоприятных условий для становления и развития гражданского общества. К 1917 г. в стране оно делало первые шаги в своем развитии: политические партии, общественные организации имели небольшой опыт, имелись серьезные информационные ограничения, гражданские свободы были в зачаточном состоянии и т.д. Революционные события февраля и октября 1917 г. проходили под лозунгом обретения свободы, что предполагало построение демократического государства, справедливое решение вопросов собственности, особенно распределение земли, создание условий для самоопределения и плодотворного развития всех народностей бывшей империи. Политика первых послереволюционных лет отчасти отвечала провозглашенным принципам, хотя и со значительным их усечением.
В Чувашском крае, сельскохозяйственном и национальном, социально-политическое строительство имело свои особенности. Значительным влиянием здесь пользовались эсеровские организации, которые до конца 1918 г. активно участвовали в формировании Советов. В 1918-1919 гг. в Казанской, Симбирской, Самарской и Уфимской губерниях, в армейских подразделениях была создана сеть национальных учреждений и организаций, налажен выпуск чувашских газет и журналов. При Наркомнаце РСФСР начал действовать Чувашский отдел. Логичным продолжением национального строительства стало образование Чувашской автономной области, а затем и автономной республики. До начала 30-х гг. шли поступательное развитие чувашской государственности, подъем национального самосознания, подкрепленные конкретными действиями (подготовка кадров, издание литературы, коренизация аппарата госучреждений и т.д.). Вырос уровень социальных возможностей населения Чувашии, что определялось, в первую очередь, овладением грамотностью (90% к концу 30-х гг.), развитием школьного образования, подготовкой кадров национальной интеллигенции, в рядах которой к концу 30-х гг. насчитывалось около 7,5 тыс. человек.
С началом коллективизации и индустриализации все большие масштабы принимали ограничения экономических свобод и гражданских прав населения и, наоборот, ширились репрессивные возможности государственного аппарата, в котором самыми влиятельными стали карательные органы. Процесс демократизации, начатый в период новой экономической политики, оказался свернутым. Были сведены на нет возможности существования неконтролируемых государством экономических, политических, социальных, культурных структур, в которых граждане могли бы реализовать свой потенциал и интересы. Этот процесс был оформлен законодательным образом.
Но было бы неверным ограничивать проблему лишь насилием. А. Грамши справедливо утверждал, что власть господствующего класса держится не только на силе, но и на согласии, при этом на благожелательном, активном согласии, при котором граждане желают того, что требуется господствующему классу. Для облегчения в достижении такого согласия официальная идеология и политика поделили собственных подданных на «своих» и «врагов». У большинства граждан лояльность вырабатывалась как участием (в том числе сознательным и активным) в строительстве нового общества, так и разными степенями противостояния с «мелкобуржуазными элементами», «троцкистами», «националистами» и прочими «врагами». Победившая идеология привлекла значительное число сторонников из «рядовых» граждан, среди которых наиболее активными нередко оказывались лица без нравственных принципов и ограничений, не имевшие ранее авторитета в своем ближайшем окружении. Последствия в первую очередь почувствовали те, кто жил и работал рядом с ними. Так, во время раскулачивания, взыскания недоимок у крестьян изымались не только «излишки», но и самое необходимое, проявлялись совершенно неоправданные жестокость и насилие, нарушались и без того суровые законы и указы.
Приведем выдержку из официального документа, датированного маем 1930 г. - информационного отчета ЦИК Чувашской АССР в обком ВКП (б): «При проведении раскулачивания отдельные бригадиры вымогали выдачу имущества угрозами применения оружия, наносили побои, пытались изнасиловать женщин раскулаченных, пьянствовали бесплатно, безучетно пользовались продуктами раскулаченных... и проч. При входе в дом раскулачиваемых подавалась команда «руки вверх» и производились обыски, после чего вся семья выводилась на улицу с заявлением: «Идите и ищите себе квартиру, где хотите»[3]. Это - о событиях в Батыревском районе, но подобные действия были характерны и для других районов республики. На возражение, в чем-то оправданное, что такие вопиющие надругательства над личностью были исправлены, можно привести и другие конкретные примеры. По прошествии 15 лет в обком партии информацию направляет другая организация - НКВД. В ней речь идет о нарушении закона при работе с недоимщиками налогов. «13 октября 1945 г. примерно в час ночи, - говорится в документе, - председатель Санарпосинского сельского Совета Вурнарского района Никифоров и финансист Смирнов насильно вошли в дом гр. д. Ново-Яхакасы Николаевой. Самолично сломали замок у сундука и без оформления документов забрали 5 кусков холста и один шелковый платок. Когда Николаевой налог был уплачен, вещи не возвращены. В эту же ночь они провели подобные действия в другом доме». В сообщении называлось множество таких фактов. Например, в Ядринском районе в д. Орабакасы в массовом порядке производилось изъятие хлеба и картофеля у населения без оформления документов и с применением насилия в тех хозяйствах, с которых никаких платежей не следовало брать[4].
Формировалась система отношений, при которых местные уровни власти пользовались меньшим доверием, чем центральные. Об этом свидетельствует то, что в 1949 г. из 16186 жалоб в городские и районные финансовые отделы о неправильном налогообложении были удовлетворены 10675 (66%). Районными уполномоченными Министерства заготовок СССР было получено 22335 заявлений о неправильном налогообложении сельскохозяйственными продуктами, из них 15423 (70%) удовлетворено[5]. Таким образом воспитывался и укреплялся государственный патернализм. Росла убежденность, что противостоять конкретным нарушениям законов и прав граждан могут только вышестоящие органы. Основания для этого были серьезные. Закон в подобных случаях начинал работать чаще, когда правоохранительные органы получали указания сверху. Альтернативного пути не было. Следовательно, вместе с относительной многомерностью и сложностью политической и экономической систем, социальной структуры была предпринята серьезная попытка ликвидации многомерности общественных взаимоотношений и взаимовлияний. Необходимо отметить, что это в значительной мере удалось и, значит, была утрачена социальная база для функционирования гражданского общества.
Созданная система оказалась жизнестойкой (но не эффективной) во время экстремальных периодов истории, в частности, в годы Великой Отечественной войны, восстановления разрушенной экономики. Достигалось это в том числе и за счет ограничения всяческих свобод, хотя были и исключения из этого правила. Например, в годы войны ослаб жесткий идеологический контроль, государство стало терпимее относиться к религии. В 1946 г. была образована Чувашская и Чебоксарская епархия.
Следует отметить, что и среди тех, кто выражал «благожелательное согласие», не было полного единодушия по отношению к официальным доктринам и лозунгам, а также отдельным элементам созданной властной конструкции. Документы свидетельствуют, что у части граждан Чувашской АССР было свое мнение по поводу демократизма советского общества, роли и места коммунистической партии, необходимости колхозного строя, правильности проводимой национальной политики и др.
В начале 1946 г. проходили выборы в Верховный Совет СССР. Органы государственной безопасности сообщали в обком партии о настроениях населения в связи с этим важным политическим мероприятием. В ноябре 1945 г. доцент Чувашского сельскохозяйственного института А.П. Шведов заявлял, что «у нас в СССР выборы представляют мало интереса, так как у власти одна государственная партия, ее критиковать некому. То ли дело в США... Там на выборах развертывается широкая критика». В декабре того же года заместитель председателя одной из участковых избирательных комиссий К.П. Кузин (работник завода № 320 - Объединение им. В.И. Чапаева) после совещания в Доме Советов говорил, что «у нас кандидатов навязывают сверху, а не так, чтобы народ сам мог выдвинуть кандидатуру. Например, наш завод сам мог выдвинуть кандидата, но из этого ничего не получится. Нам надо голосовать за того, кого нам предложат. Попробуй что-нибудь сказать против, тебя заберут». Подобное же говорил колхозник из д. Малое Карачкино Сундырского района А.С. Мамайкин: «Скоро начнутся выборы в Верховный Совет, но только там не спросят нас, кого надо избрать. Хотя и будет при этом тайное голосование, но счетные комиссии скроют от нас действительные результаты голосования, так как коммунисты поставят в эти комиссии исключительно своих людей»[6]. Звучали и патерналистские настроения, кто-то искренне верил в перемены в связи с предстоящими выборами. Диспетчер одного из отделов электроаппаратного завода Новиков сказал: «Вся надежда теперь на новые выборы в Верховный Совет. Может быть, его новый состав изменит существующее положение, и после выборов мы будем жить по-другому»[7]. Таких мнений и высказываний приводится достаточно много, и суть их в том, что подвергается обоснованному сомнению само наличие демократических выборов, которые заменены волею партии. Считается само собой разумеющимся, что за открытое неприятие установленного порядка последует преследование со стороны государства.
И все же и в этих условиях имели место выражения открытого протеста. Например, отказ граждан летом 1945 г. подписывать письмо Сталину, направленное ему после празднования 25-летия Чувашской АССР. Для его обсуждения в трудовых коллективах собирались митинги. 29 июня в д. Красный Октябрь (ныне входит в состав с. Иваньково-Ленино) Алатырского р-на на таком митинге участвовали 250 колхозников, но когда дело дошло до подписания письма, осталось 13 человек. В деревне распространились слухи, что на конференции в Сан-Франциско представители США и Англии потребовали от СССР роспуска колхозов, но советское правительство не соглашалось и теперь собирает подписи, чтобы подтвердить, что сами крестьяне хотят быть в колхозах. Такие же слухи ходили и в других районах республики. Восемь авторов наиболее резких «контрреволюционных» высказываний были арестованы[8].
Своеобразной формой протеста можно считать обнаружение в урнах для тайного голосования во время выборов в Верховные Советы СССР, РСФСР и Чувашской АССР в феврале и июле 1951 г. около 20 анонимных записок, надписей на бюллетенях, в которых выражалось несогласие с действующей политикой, недовольство условиями жизни и т.п. Но были и другие настроения. В феврале 1951 г. на выборах в Верховный Совет Чувашской АССР по одному из округов баллотировался Сталин. Вот некоторые из надписей в его честь: «Живи и здравствуй на радость человечеству, Великий Сталин!»; «Дорогой и любимый, как только это имя услышу и нет предела любви, умру в будущих делах за коммунизм»; «За мудрого кудесника мира» и т.п.[9]
После окончания Великой Отечественной войны большое внимание с точки зрения идеологии стали уделять науке и искусству, которые должны были повышать уровень устойчивости и управляемости существующей общественной системы. Произведения искусства, научные теории, возрождавшие хотя бы на уровне отдельных явлений многомерность социального пространства, выпадавшие из общего ряда, подвергались жесткой обструкции как антигосударственные явления[10]. Во второй половине 40-х-начале 50-х годов в стране прошел ряд идеологических кампаний, призванных обеспечить «чистоту» в рядах научной и творческой интеллигенции и искоренение «неправильных» взглядов и идей.
Первая массовая пропагандистская кампания была развернута в связи с фактом передачи в США работы советских биохимиков Клюевой и Роскина «Биотерапия злокачественных опухолей». По этому поводу в партийных организациях в июне-сентябре 1945 г. проходило обсуждение закрытого письма ЦК ВКП(б). Основное внимание уделялось достижению единомыслия в таких вопросах, как взаимоотношения ученых (и шире - интеллигенции) и государства, а также недопустимости наличия собственных, отличных от одобренных властями взглядов на научные и не только на научные проблемы. Сама постановка вопроса о месте и роли ученого в СССР не давала ни малейших возможностей для его свободного обсуждения: «Ни в одной стране мира не обращается столь много внимания на развитие науки и техники, как в нашей...» (Шумерлинский район); «Надо разъяснять массам еще и еще раз, что мы во многом, в очень многом имеем долги перед государством, любимой Родиной, партией и правительством» (Яльчики); «У некоторых ученых процветает низкопоклонство перед капиталистическими странами. Например, проявляется в цитатах из трудов преимущественно иностранных источников и всячески умалчиваются советские источники. В ЧСХИ это наблюдается со стороны преподавателя Петропавловского». В этом же институте один из преподавателей призывал своих коллег не позволить профессору Пельциху сделать доклад на научно-производственной конференции института на тему «Урожайность картофеля на индивидуальных усадьбах колхозников и общественных землях колхозов»[11].
Но дело с некоторыми представителями «низкопоклонства» и «космополитизма» из чувашских вузов на этом не закончилось. В апреле 1947 г. на заседании бюро Чувашского обкома ВКП(б) обсуждался вопрос о состоянии работы по идеологическому воспитанию студентов в педагогическом институте. Выступавшими резко критиковался доцент кафедры всеобщей истории К.В. Элле, написавший работу «Феодальные пережитки в чувашском фольклоре» якобы с позиций буржуазного национализма. Призыв преподавателя литературного факультета Ф.М. Тейтельбаум разобраться в работе с точки зрения науки привел к тому, что через четыре дня на заседании партбюро ей был объявлен выговор за защиту буржуазно-националистической линии Элле. Через год, в июле 1948 г., решением бюро обкома ВКП(б) работа К.В. Элле «Прошлое чувашского народа по пословицам, поговоркам и приметам погоды» была изъята из фондов Чувашского научно-исследовательского института как вредная и антинаучная, проповедующая буржуазно-националистические взгляды[12].
Велась борьба в педагогическом институте и с космополитизмом. «Безродных космополитов» в вузе представлял всего лишь один человек - доцент математики И.М. Максимов, который еще в довоенные годы опубликовал в докладах Парижской академии наук, а также в математических журналах США ряд статей по проблемам теории функций, алгебры. Его работы издавались и в Докладах АН СССР, Известиях Казанского физико-математического общества. Борцов за чистоту идей особенно волновало то, что некоторые студенты начали высказывать мнения об отсутствии связи математики с политикой, с марксизмом-ленинизмом. Вскоре талантливый математик был уволен с работы в институте[13].
В сельскохозяйственном институте идеологическому разгрому после августовской (1948 г.) сессии ВАСХНИЛ подверглись заведующие кафедрами А.К. Ефейкин и уже упоминавшийся М.Ф. Петропавловский, материалы докторских диссертаций которых не вписывались в «учение» Т.Д. Лысенко. Бюро обкома партии 8 декабря 1948 г. специально рассмотрело вопрос «О состоянии работы кафедр биологических наук Чувашского сельскохозяйственного института», где были раскритикованы исследователи, а заместитель директора института А.Н. Поляков обвинялся в объективизме, некритическом отношении к вейсманистско-моргановскому направлению в биологии[14].
Продолжалось давление и на представителей гуманитарных наук. В ноябре 1950 г. на бюро обкома ВКП(б) рассматривался вопрос «О состоянии научно-исследовательской работы в области языка и истории Чувашии и мерах по ее улучшению». В постановлении отмечалось, что «в этой деятельности имеется много недостатков, в частности в педагогическом и научно-исследовательском институтах серьезная работа подменялась шумихой вокруг «нового учения» о языке и раболепным восхвалением этого учения, научные работы оценивались лишь с точки зрения их соответствия учению Н.Я. Марра, а научные работники подбирались и оценивались не по их деловым качествам, а по признакам безоговорочного признания ими марровской концепции в языкознании»[15]. Эту оценку можно было бы считать хотя и строгой, но справедливой, если бы не еще одно решение бюро обкома, состоявшегося семью месяцами ранее. В апреле 1950 г. был рассмотрен вопрос «Об итогах сессии Отделения истории и философии АН СССР и Чувашского научно-исследовательского института по вопросам истории чувашского народа». В одном из пунктов постановления отмечено, что необходимо «улучшить работу сектора языка по разработке вопросов чувашского языкознания на основе учения академика Н.Я. Марра...»[16] Ситуация не поддается объяснению, если не знать, что между двумя заседаниями бюро была опубликована статья Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», в которой он подверг критике взгляды Н.Я. Марра. Условия идеологических гонений, безусловно, задерживали развитие научной мысли, творческие поиски ученых. К тому же и кадровый потенциал ученых республики был невелик.
То же в полной мере относится и к атмосфере, сложившейся в области литературы и искусства. Партийное руководство республики, обсуждая состояние чувашской литературы, отмечает ее глубокое отставание от темпов послевоенного хозяйственного и культурного строительства, что в значительной мере объяснялось оторванностью писателей от жизни, от конкретной окружающей действительности. Обсуждая в марте 1948 г. постановление ЦК ВКП(б) «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели», руководители партийной организации республики пришли к выводу, что такое случилось потому, что многие композиторы плохо владеют марксистско-ленинской теорией. Такая обстановка способствовала вмешательству в дела искусства непрофессионалов, людей некомпетентных. На партийном собрании Чувашского сельскохозяйственного института, обсуждавшем упомянутое постановление, один из преподавателей говорил следующее: «Такие композиторы, как Мурадели, оторвались от массы, от нашего строительства и встали на порочный, антинародный, формалистский путь, попирая лучшие традиции русской классической музыки. Я не специалист музыкального творчества, но тем не менее мне хочется сказать пару слов в отношении наших чувашских композиторов и чувашской музыки: наши чувашские композиторы не успевают за бурным ростом Чувашии, не отражают сегодняшних достижений чувашского народа, чувашской культуры»[17].
После смерти Сталина и начавшейся «оттепели» ненамного, но оживилось свободомыслие, критическое отношение к современности. Его подогревали передачи «Голоса Америки», «Би-Би-Си» и другие «вражеские» радиостанции, журнал «Америка», которые стали доступнее все более широкому кругу слушателей и читателей. К примеру, беспокойство властей вызывали сомнения студентов Чебоксарского художественного училища в обязательности принципа партийности в искусстве, их положительное отношение к абстракционизму, импрессионизму, рассуждения о свободе творчества и т.п. В педагогическом институте, по сообщениям информаторов, некоторые студенты-филологи были подвержены «пессимистическим» настроениям, писали «упаднические» стихи, поддались влиянию Г. Лисина (Айги), В. Игнатьева, Ю. Скворцова, которые высоко оценивали творчество Б. Пастернака. В сельскохозяйственном институте некоторые преподаватели и студенты весьма критически относились к проводимым мероприятиям и теориям в аграрной сфере (шумиха вокруг целины и кукурузы, возможности колхозного строя, теория Т. Лысенко и др.)[18].
После того, как частично начала раскрываться правда о преступлениях, творимых в стране над собственным народом, в головах у многих людей воцарилось смятение, стали рушиться незыблемые прежде устои. Но это желание каким-то образом осмыслить происходившее, выйти за рамки оценок официальных документов решительно пресекалось. Так, на собрании актива областной и городской (Чебоксарской) партийных организаций был подвергнут критике коммунист, задавший «провокационный» вопрос: «Где гарантия, что культ личности не повторится в нашей стране, так как у руководства находятся те же лица, что и раньше?» Такие и подобные вопросы задавало себе все большее число людей. Однако попытки познать истину, законное стремление раскрыть правду, неизбежно приводившие к отклонению от официальных государственных и политических установок, объявлялись партийным руководством влиянием империалистической пропаганды. Малейшее инакомыслие должно было встречать отпор. В декабре 1956 г. ЦК КПСС обратился к коммунистам с закрытым письмом «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов». А на ХIХ Чебоксарской городской партийной конференции, проходившей в начале января 1957 г., незадолго до очередных выборов в Советы, в своем выступлении первый секретарь обкома С.М. Ислюков отметил: «Поговаривают о том, что эти выборы должны проходить без руководства партийных организаций, у нас, дескать, демократия»; высказываются предложения включать несколько кандидатов по каждому округу, чтобы на выборах была борьба. Но «каждому ясно, что это - разговоры с чужого голоса»[19].
Особое беспокойство у власти вызывал интерес интеллигенции к национальной проблеме. В сводках органов безопасности по этому поводу фигурировали имена писателя М.Н. Юхмы, языковеда М.Р. Федотова и др. На ХХI Чебоксарской городской партийной конференции (декабрь 1958 г.) выступил писатель В. Ржанов, работавший директором Дома народного творчества. Он рассказал присутствующим о проблемах чувашей, живущих в Башкирии и написавших об этом в газету «Правда». В своем письме они сообщали, что до войны в Уфе был чувашский педтехникум, в Белебее - чувашский театр, в книжных магазинах - отделы чувашской книги и Т.Д. «Учитывают ли это положение деятели чувашской культуры из центра чувашской национальной культуры - Чебоксар?» - спрашивали они. Это письмо в газету было направлено по инстанциям и дошло до Министерства культуры Чувашской АССР, где оно никак не рассматривалось и не обсуждалось. На конференции С.М. Ислюков в своем выступлении резко раскритиковал В. Ржанова за его предложение сделать Чебоксары центром культурного обслуживания чувашей, проживающих в стране, вспомнился и жупел культурно-национальной автономии. Конференция приняла специальное постановление по выступлению В. Ржанова, где назвала его предложение ошибочным, как противоречащее интересам укрепления дружбы народов и национальной политики партии[20].
Особо следует остановиться и на том, что создание образа монолитного общества, имеющего одни цели и задачи, предполагало единство управляющих и управляемых. Одним из условий подобного социального договора являлось равенство принципов получения материальных благ, но реальная жизнь рядовых и «начальников» показывала, что последние использовали дополнительные источники улучшения своих бытовых условий, в том числе и не вписывающиеся в рамки закона. Особенно остро это воспринималось в тяжелые военные и послевоенные годы. Хотя объем и размеры «дополнительных» благ с современной точки зрения представляются незначительными, но в тот период для абсолютного большинства остро стоял вопрос о самом необходимом: картошке, хлебе, сахаре, тканях, обуви, одежде и т.п. В таких условиях деление общества в умонастроениях абсолютного большинства на «мы» и «они» основательно закреплялось.
Характеризуя умонастроения общества этого периода, уместно вспомнить слова А.И. Герцена, писавшего о начале 40-х гг. XIX в.: «Что-то пробудилось в сознании, в совести - какое-то чувство неловкости, неудовольствия. Ужас притупился, людям надоело в полумраке темного царства». Эти изменения уловило и III Отделение (орган высшей политической полиции того времени). В его отчете за 1840 г. отмечалось, что «общественное стремление духа» в этом году хуже, чем ранее, и хотя «ропота» еще нет, «но кроется повсюду какое-то общее неудовольствие»[21] (то есть можно говорить о формировании среды, при которой институты гражданского общества оказываются востребованными).
Но спустя более чем столетие такие же настроения явственно улавливали органы государственной безопасности, которые вместе с партией предпринимали все, чтобы заглушить недовольство, неудовлетворенность людей. И хотя критическое отношение к отдельным сторонам советской действительности проявлялось у некоторых представителей студенчества, творческой интеллигенции, крестьян Чувашии в 50-х-первой половине 80-х гг., но можно констатировать, что в этот период закрепилось положение, характеризующееся отсутствием рычагов влияния на деятельность властных органов, психологией социального иждивенчества большинства населения, психикой двойной морали с ее речами на партсобраниях и шепотом на кухнях. В то же время «большинство «простых людей» воспринимало систему как данное, приспособилось к ней и продолжало жить без вступления в ряды коммунистической партии или диссидентской группы» (английский исследователь К. Ханн).
Реальные возможности для развития гражданского общества возникли с конца 80-х гг. Началось открытое обсуждение важнейших проблем, возникли независимые средства массовой информации. Одним из дискуссионных в республике стал вопрос о судьбах чувашской нации, других народов, проживающих в Чувашии. Были организованы Чувашский общественно-культурный центр (ЧОКЦ - 1989), Партия чувашского национального возрождения (ЧАП - 1991), Чувашский национальный конгресс (ЧНК - 1992), ряд общественно-культурных объединений других народов. Возникло множество политических и общественных организаций, но при отсутствии финансовых возможностей и реальной социальной базы их деятельность оказалась малоэффективной. Следует иметь в виду и то, что многие движения, партии, общества возникли прежде всего как результат действия немногих активистов, а не вследствие проявления социальных интересов достаточно больших групп людей. Последовавшие реформы начала 90-х гг., «приватизация» государства и его дальнейшее ослабление показали, что становление гражданского общества находится под угрозой. Одна из возникших серьезнейших проблем - необходимость достижения высокого уровня общественного согласия, так как происходят коренные перемены во всех сферах жизни. Но такой уровень достижим, если большинство населения доверяет своим лидерам, а этого не удалось достичь ни центральным, ни местным руководителям. При наличии сильных государственнических настроений, имелось и имеется разочарование в конкретных государственных структурах. По материалам опроса населения Чувашии в августе-сентябре 1993 г., всем органам власти Российской Федерации (Президент, Съезд народных депутатов, Верховный Совет, правительство) доверяли 43,1%, никому не доверяли 37% и остальные 19,9% затруднились ответить на вопрос. Причем уровень доверия российским властям был выше, чем республиканским: здесь доверяли Верховному Совету, правительству, городским и районным властям 27,8% опрошенных, никому из них - 39,9%, и затруднились ответить - 32,3%. Традиция большего доверия центральной власти давняя, она имела место и в более ранние периоды советской истории. Но прошло несколько месяцев, и ситуация изменилась, что определялось октябрьскими событиями 1993 г. В конце января-начале февраля 1994 г. результаты еще одного опроса жителей республики свидетельствовали о следующем уровне доверия центральным и местным властям. В России Президенту, Совету Федерации, Государственной Думе и правительству в общей сложности доверяли 32,7% респондентов, не доверяли никому - 32,8%, затруднились с ответом - 31,4%. В Чувашии доверявших властям оказалось 51,9% (в т.ч. президенту - 42,4%), не доверявших - 22,1%, затруднившихся с ответом - 26%. К осени (ноябрь 1994 г.) уровень недоверия к федеральным структурам возрос до 61,5%, органам власти Чувашской Республики - до 50,3%. Положение изменилось к лету 2000 г. Данные июня 2000 г. показали, что впервые за семь лет Центру удалось опередить местные власти по степени доверия (Властям России доверяли 42,5%, не доверяли - 39%; Чувашии 35,6 и 42,4% соответственно)[22].
Обязательным условием конструирования гражданского общества является создание правового государства. В его формировании большая ответственность ложится на средства массовой информации. Принципиально важно иметь независимые СМИ, политические пристрастия которых могут и должны быть разными, но при этом все они должны пропагандировать уважение к закону, воспитывать у граждан это чувство.
Большую роль в современных условиях призвано играть образование. При этом следует иметь в виду уроки недавнего прошлого. Система образования в СССР была одной из лучших в мире, но дело в том, что высокий интеллектуальный потенциал граждан не был полностью востребован: уровень образования постоянно рос, а эффективность общественного производства снижалась. Сейчас в Чувашии число студентов на 10 тыс. чел. населения превышает общероссийский показатель, но это не означает, что республика будет иметь лучшие экономические и социальные показатели развития. Важно, чтобы уровень такого образования был востребован и чтобы качество образования отвечало высоким требованиям. Открытие многочисленных филиалов, коммерческих вузов при ограниченных материальной и финансовой базе, коллективах преподавателей дают основание для сомнений в правильности избранного пути.
Еще об одном важнейшем элементе гражданского общества - о среднем классе. К сожалению, государственная политика не нацелена на создание полноценного среднего класса, состоящего из квалифицированных рабочих и ИТР, научной и творческой интеллигенции, а не только из представителей предпринимательских кругов. Именно средний класс заинтересован в стабильности, активно участвует в создании и укреплении гражданского общества.
Л и т е р а т у р а
1 Голенкова З.Т., Витюк В.В., Гридчин Ю.В. и др. Становление гражданского общества и социальная стратификация //Социологические исследования, 1995. № 6. С. 14.
2 Дарендорф Р. Дорога к свободе: демократизация и ее проблемы в Восточной Европе //Вопросы философии, 1990. № 1. С. 74.
3 Сельское хозяйство и крестьянство Чувашской АССР. 1920-1937. Осуществление коллективизации. Сборник документов. Чебоксары, 1990. С. 193.
4 Центральный государственный архив общественных объединений Чувашской Республики (ЦГАОО ЧР). Ф. 1. Оп. 23. Д. 1217. Л. 95; Оп. 24. Д. 231. Л. 88.
5 Там же. Д. 843. Л. 84.
6 Там же. Оп. 23. Д. 1217. Л. 274, 275, 278.
7 Там же. Оп. 24. Д. 6. Л. 12.
8 Там же. Оп. 23. Д.1216. Л. 294 об.-296.
9 Там же. Оп. 25. Д. 5. Л. 35-37, 113; Ф. 700. Оп. 5. Д. 278. Л. 29, 34, 37.
10 Романенко Л.М. Гражданское общество в России уже есть, но...//Социологические исследования, 1994. № 4. С. 14.
11 ЦГАОО ЧР. Ф. 1. Оп. 24. Д. 233. Л. 3, 6-7, 12 об.
12 Там же. Д.271, Л. 113; Д. 554. Л. 97; Ф. 73. Оп. 1. Д.63. Л. 61 об., 64 об.
13 Там же. Ф. 73. Оп. 1. Д. 65. Л. 29-31; Д. 67. Л. 22.
14 Там же. Ф. 1. Оп. 24. Д. 604. Л. 38-41; Д. 559. Л. 6-7, 10.
15 Там же. Д. 1162. Л. 102-103.
16 Там же. Д. 1155. Л. 20.
17 Там же. Ф. 1. Оп. 24. Д. 841. Л. 90; Ф. 57. Оп. 1. Д. 68. Л. 37.
18 См.: Там же. Ф. 1. Оп. 26. Д. 790. Л. 8-14, 34-39; Оп. 28. Д. 14. Л. 74-78 и др.
19 Там же. Ф. 57. Оп. 1. Д. 88. Л. 1; Ф. 700. Оп. 5. Д. 517. Л. 136.
20 Там же. Ф. 700. Оп. 5. Д. 555. Л. 103-105, 122, 124.
21 История СССР. XIX-начало ХХ вв. М., 1981. С. 95.
22 Данные получены по результатам социологических исследований, проведенных под руководством И.И. Бойко.