Политическая система
С конца 20-х гг. начинается этап развития советской политической системы, характеризовавшийся завершением формирования государства тоталитарного типа. Избранный курс на форсирование социально-экономического строительства не имел и не мог иметь другого инструмента, кроме усиления директивных начал, жесткой централизации и контроля, оперативного администрирования. По мере того как шло продвижение по этому пути, росло значение партийного аппарата в управлении народным хозяйством, мелочное вмешательство в экономику. В соответствии с решениями XVII съезда ВКП(б) (декабрь 1934 г.) была проведена перестройка организационной структуры: в областном комитете ВКП(б) вместо прежних функциональных отделов были организованы производственно-отраслевые отделы, а в них — производственные и производственно-территориальные группы. В дальнейшем тенденция на вовлеченность партии в народно-хозяйственные вопросы еще больше возрастала. Согласно уставу Коммунистической партии, принятому на XVIII съезде ВКП(б) (март 1939 г.), партийным организациям промышленных предприятий, строительных организаций, колхозов и МТС было предоставлено право контроля за деятельностью администрации.
Неизбежным следствием названной тенденции был стремительный рост партийного аппарата и бюрократизация управления. Если на 1 марта 1935 г. в аппаратах райкомов ВКП(б) Чувашии насчитывалось 115 секретарей, заведующих отделами и инструкторов, то на 1 января 1941 г. — уже 418.
Чрезмерно высокая социальная цена индустриализации и коллективизации, быстрое свертывание остатков внутрипартийной демократии не могли не породить недовольства среди части членов ВКП(б). Для преодоления этого противодействия с конца 20-х по середину 30-х гг. в партии прошла серия чисток. В первой половине 1929 г. была проведена так называемая «генеральная чистка» Чувашской областной организации ВКП(б). Ее цели были определены следующим образом: избавиться от «правых уклонистов», «социально-чуждых и примазывавшихся элементов», борьба с проявлениями «буржуазного и мелкобуржуазного национализма», с тем чтобы обеспечить твердое проведение генеральной линии партии. В результате из 3185 прошедших проверку исключили 433 чел. (13,6 % от всего состава). Причем больше всего исключенных было среди вступивших в партию в годы Гражданской войны и нэпа: из вступивших в 1917—1921 гг. — 30,4%, 1922—1923 гг. — 54%, 1924—1925 гг. — 22,5%, 1926—1927 гг. — 31,2%, меньше всего — среди вступивших в 1928 г. (9,2%) и 1929 г. (1,2%). Как было отмечено в отчете областного комитета ВКП(б) по итогам чистки, проверка показала, что «значительная часть коммунистов с большим партстажем искривляет партлинию и не способна вести за собой массы».
Внушительной чисткой был отмечен 1934 г. Объявленная на январском 1933 г. пленуме ЦК партии, в Чувашии она развернулась в конце мая—сентябре 1934 г. Ее задачей провозглашалось: «организовать дело чистки таким образом, чтобы обеспечить в партии железную пролетарскую дисциплину и очищение партийных рядов от всех ненадежных, неустойчивых и примазывавшихся элементов». В период чистки было исключено в Чувашской областной организации ВКП(б) 10,8% ее членов и 18% кандидатов. Масштабы чистки вполне соответствовали масштабам кризиса, охватившего партийную организацию в результате чрезмерно быстрого ее роста в предыдущие годы: со времени чистки партии 1929 г. она выросла в 2 раза, составив на 1 июня 1934 г. 6578 коммунистов (на 1 января 1929 г. — 3283). Основную массу в областной организации ВКП(б) составляли крестьяне (56%), идеологически неподготовленные, слабо организованные. Поэтому большинство из числа исключенных пришлось на категории «разложившихся в бытовом и моральном отношениях» (23,3% от всех исключенных), нарушителей партийной и государственной дисциплины (22,6%), пассивно пребывающих в партии (21,6%), «перерожденцев и сросшихся с буржуазными элементами» (12,2%). Мотивами исключения также были принадлежность к «классово чуждым и враждебным элементам» (5,8%), «двурушникам» (к которым отнесли бывших троцкистов, «поныне разделяющих троцкистские установки») (3,5%), зажимщикам самокритики (2%), карьеристам, «шкурникам», бюрократам (8,6%), «великодержавным шовинистам» и «местным националистам» (0,4%).
Чистки партии продолжались и в ходе обмена партийных документов, проведенных в Чувашии в июне—декабре 1935 г. и в марте—августе 1936 г. Во время первого обмена было исключено 5,7% областной организации, в период второго — 1,2% членов и 2,2% кандидатов в члены ВКП(б). Декларировалось, что эти мероприятия проводились с целью урегулирования проблем административного и технического порядка. Реальное их политическое значение заключалось в выискивании и изгнании из партии сочувствовавших Троцкому и Зиновьеву. Согласно официальной версии, убийство Кирова совершил сторонник Зиновьева, проникший в Смольный по фальшивому партийному билету. Следовательно, там, где царила бюрократическая неразбериха, дезорганизация делопроизводства, могли находиться «враги народа».
В результате чисток из партийных рядов были удалены все те, кто вызывал сомнение с точки зрения «надежности» и «устойчивости» в проведении «генеральной линии партии». Одновременно широко практиковалась дискредитация и выключение из активной партийно-политической работы людей независимого мышления, оппозиционно настроенных к партийному руководителю республики С.П. Петрову, его политических конкурентов. Летом 1928 г. была начата кампания против бывшего руководителя автономии, слушателя Института красной профессуры Д.С. Эльменя. Его С.П. Петров, руководствуясь исключительно склочно-интриганскими соображениями, обвинил в «правом уклоне» и в проповедовании идеи «вырождения чувашей». Через два года в проявлении «буржуазно-националистического великорусского шовинизма, смыкающегося с эльменьщиной», был обвинен бывший работник областного комитета партии студент университета им. Свердлова Флегонтов. К числу сторонников Эльменя в 1932 г. были причислены предшественник С.П. Петрова слушатель института Красной профессуры В.А. Алексеев (в свое время он выступил против избрания С.П. Петрова ответственным секретарем Чувашского обкома ВКП(б)) и видный идеологический работник А.М. Михайлов. К середине 30-х гг. С.П. Петров занял в партийно-государственной иерархии республики такое же место, какое занимал И. Сталин в стране. Был создан своего рода культ его личности.
В угоду правящей партии пересматривалась история недавно пройденного революционного пути. На совещании историков-партийцев, проведенном отделом культуры и пропаганды обкома ВКП(б) 27 мая 1931 г., резкой критике подверглась книга А.Д. Краснова «Февраль—Октябрь», выпущенная в 1931 г. Бывший лидер чувашских левых эсеров, вступивший в Коммунистическую партию в конце 1918 г., в ней утверждал, что в Чувашии революцию возглавляли не большевики, а левые эсеры. За эту книгу в октябре 1931 г. он был исключен из рядов ВКП(б), а его книга официально была признана вредной, «игнорирующей марксистско-ленинский подход к анализу и оценке революционных событий 1917—1918 гг. вообще, в Чувашии в частности».
К середине 30-х гг. было покончено с остатками внутрипартийной демократии. В самой ВКП(б) безраздельно господствовал аппарат, а в нем первые руководители. Когда летом—зимой 1935 г. в республике проводилась проверка партийных документов, она вскрыла грубейшие нарушения норм внутрипартийной жизни. Например, Алатырский и Татаркасинский райкомы в нарушение Устава ВКП(б) в 1935 г. провели только по одному пленуму. Очень редко проводились районные партийные собрания. В деятельности аппарата райкомов практиковалось решение серьезных вопросов опросным путем, без созыва полного состава бюро.
С упрочением административно-командной системы еще более глубоким становится противоречие между программной задачей и правовым положением Советов (органов народовластия) и их фактической ролью «приводных ремней» правящей партии. Отказ от нэпа сопровождался свертыванием политики «оживления Советов». По решению ЦК ВКП(б) в январе 1930 г. при ЦИК СССР было проведено совещание представителей республиканских, краевых, областных, районных и сельских Советов с повесткой дня «О новых задачах Советов в связи с широко развернувшейся коллективизацией в деревне». Вместо прежнего лозунга «оживления Советов» был выдвинут новый — «Советы лицом к колхозу», который означал, что ведущее место в деятельности Советов должны занять коллективизация и производственная деятельность колхозов. Позднее он трансформировался в лозунг «Советы лицом к колхозу, к производству» и предполагал, что помимо коллективизации главным в их работе стало решение задач индустриализации и культурного строительства. Окончательное концептуальное оформление новая политика по отношению к Советам получила в лозунге «Советы — проводники генеральной линии партии», сформулированном на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в декабре 1930 г.
Главным условием перестройки работы Советов в соответствии с новыми лозунгами признавались их перевыборы. В Чувашии работа по проведению перевыборов Советов развернулась осенью 1930 г. 20 октября и 13 ноября 1930 г. ЦИК Чувашской АССР разослал на места циркуляры, в которых давались основные установки по организации избирательной кампании: уделить особое внимание социальному составу избирательных комиссий и строгому исполнению директив о лишении избирательных прав (эта мера определилась как «главный способ оградить Советы от враждебных колхозам элементов») и решительно выдвигать в состав Советов колхозников и представителей рабочего класса. Основными итогами избирательной кампании 1930—1931 гг. явились ощутимые изменения партийного и социального состава Советов. В Советах всех уровней возросла прослойка партийцев и комсомольцев: в сельских она увеличилась с 8,1% в 1929 г. до 12,3% в 1930—1931 гг., в их президиумах — с 24,7% до 29,8%. Колхозники среди депутатов составили от одной пятой до двух третей состава. Среди избранных в сельские Советы батрацко-бедняцкая часть и рабочие составили 57% (в 1929 г. — 39,5%), среди председателей сельсоветов — 93,1% (40,3%). Таким образом, политическое значение перевыборной кампании 1930—1931 гг. заключалось в том, что в Советах сложился лояльный по отношению к политике массовой коллективизации депутатский корпус.
В связи с массовой коллективизацией в сфере советского строительства фактически происходит возврат к практике периода «военного коммунизма»: командно-приказным методам руководства партийных комитетов советскими органами, мелочному вмешательству в их оперативную деятельность, формируется отношение к Советам как к «штабам» по выполнению различных хозяйственно-политических кампаний. Организация хлебозаготовок, мясозаготовок, сбора сельхозналога, страховых платежей, займов типа «пятилетка в 4 года» и других бесчисленных хозяйственно-политических кампаний — вот что реально стало составлять содержание работ райисполкомов и сельсоветов, вынужденных из-за этого оставлять в стороне важнейшие вопросы советского строительства, руководства хозяйственными и культурными учреждениями села. Достаточно привести, как пример, деятельность президиума Вурнарского районного исполкома, в работе которого за период с 1 января по 1 декабря 1931 г. из 409 рассмотренных вопросов 78% составили обсуждение и доклады о выполнении хозяйственно-политических кампаний, и только 8,4% своего времени он посвятил руководству хозяйственными и культурными учреждениями района.
Были утеряны даже те первоначальные успехи по организационному укреплению Советов, которые были достигнуты в годы «оживления Советов». Бюрократизм, формализм, администрирование, слабая связь с населением стали еще более распространенными явлениями. Проверка состояния «советского хозяйства», проведенная в июне—июле 1936 г. во всех Советах Чувашии, выявила вопиющие факты: во многих Советах наказы депутатам были утеряны, организация учета обращений населения находилась в полном беспорядке, протоколы работы советских органов составлялись небрежно и неряшливо, зачастую они вообще не велись. Распространенным было нарушение избирательного права: в Советах продолжали числиться давно выбывшие из их состава, кооптация в члены Советов нередко проходила без утверждения кандидатур на пленумах Советов, в некоторых сельских Советах председателями и секретарями избирались лица, не являющиеся их членами. Эти явления свидетельствовали о глубочайшем кризисе всей советской системы, ее полной дезорганизации.
Произошли глубокие изменения во всем комплексе общественных организаций. Профсоюзы превратились в простой инструмент выполнения плана. Под видом повышения их авторитета и роли в реконструкции народного хозяйства им был передан ряд функций государственных органов, хотя это было ничем иным, как шагом к огосударствлению профессиональных союзов. Чрезмерное увлечение производственными вопросами, дублирование хозяйственных органов и соглашательство — все это приводило к забвению и недооценке защитных функций профсоюзов, что официально признавалось в 20-е гг. Согласно новой официальной линии, профсоюзам больше не надо было защищать рабочих, а следовательно, заниматься распределением социальных благ, культурно-бытовой деятельностью и т.п. С 1935 г. была прекращена практика заключения коллективных договоров между профсоюзами и хозяйственными органами. Во второй половине 30-х гг. начались массовые нарушения демократии в профсоюзных органах. Начавшаяся в 1935 г. отчетно-выборная кампания в профсоюзах была приостановлена, выборы не производились вплоть до 1937 г. Перестали регулярно собираться пленумы профсоюзных органов. Укоренилась кооптация, назначенчество: из 11 членов президиума Чувашского областного совета профсоюзов второй половины 30-х гг. 6 были кооптированными в его состав.
Меняется положение в комсомоле. С конца 20-х гг. комсомольские организации механически копируют формы и методы работы Коммунистической партии, построение аппарата, нарушается принцип коллективности в работе, элементы администрирования все больше проникают в работу.
В 30-е гг. окончательно потеряла свою самостоятельность кооперация. Вся низовая сеть сельхозкооперативов была передана в непосредственное подчинение государственным органам, а вся заготовительная работа — Наркомату снабжения СССР. Ограничивается система кустарно-промысловой кооперации. Постановлением ЦИК и СНК СССР (сентябрь 1935 г.) потребительской кооперации было приказано передать часть своей материально-технической базы (всю торговую сеть и предприятия общественного питания в городах) государственной торговле.
Закончили свое существование многочисленные общества и союзы в области литературы и искусства. На основании постановления ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 г. творческие работники должны были образовать свои единые в каждом виде искусства союзы. Почти не возникали новые объединения общественности. Относительная самостоятельность общественных организаций в первый период советской власти сменилась все более четкой регламентацией всех сторон их деятельности, преследовавших главную цель — установление жесткого и мелочного контроля за ними со стороны партийно-государственного аппарата.
В итоге произошедших в политической системе изменений: к концу 30-х гг. завершился процесс формирования общества тоталитарного типа, в котором за фасадом чисто декоративной власти (Советы всех уровней) скрывалась истинная сущность режима — личная диктатура И. Сталина и господство номенклатурно-партийно-государственного аппарата. Наиболее ярко фарисейство советской государственности проявилось в расхождениях между декларациями Конституции 1936 г. и политическими реалиями. Новая Конституция (по выражению Сталина — «самая демократичная в мире») провозглашала полное равноправие граждан, гарантию прав и свобод личности, законодательно закрепила социальные и экономические права. Она установила новую избирательную систему: вместо неполного избирательного права, осуществлявшегося непрямым голосованием, вводилось всеобщее избирательное право и прямое тайное голосование, ограничения и неравенство в избирательных правах ликвидировались. Но повсеместно распространенная практика выдвижения единственного кандидата в депутаты, подобранного партийными органами, сводила все нововведения на нет.
В 1937 г. в соответствии с Конституциями СССР и РСФСР был принят Основной Закон Чувашской АССР, повторявший все основные положения союзной Конституции. После прошедших 26 июня 1938 г. выборов в Верховные Советы РСФСР и Чувашской АССР изменилась организация центральных представительных органов автономии. Съезд Советов и Центральный исполнительный комитет заменил Верховный Совет (в промежутке между сессиями Верховного Совета высшим органом государственной власти Чувашской АССР считался Президиум Верховного Совета Чувашской АССР). Завершили перестройку советской системы управления выборы 24 декабря 1939 г. в местные Советы Чувашской АССР. В них приняло участие 99,3% избирателей. Они, как тогда писала пресса, ознаменовались «блестящей победой блока коммунистов и беспартийных», за кандидатов которого проголосовало 95,5% избирателей. Эти выборы положили начало укоренившейся затем традиции безальтернативности, единомыслия и формального характера избирательных кампаний на всем протяжении последующего периода советской истории.
Церковь и государство
Огосударствление всех сфер общественной жизни, ее централизация и монополизация, усиливавшиеся аппаратом насилия, привели к резкому ужесточению отношений между государством и церковью. С конца 20-х—30-е гг. борьба с религией приняла направленный характер, становясь шире и острее, обернулась насильственным закрытием церквей, массовыми репрессиями против духовенства и верующих. Если в период с 1918 по 1 октября 1930 г. в Чувашии было закрыто 15 церквей, в том числе все монастыри, то только в одном 1930 г. было закрыто 30 церквей, 2 мечети и 2 часовни-молельни. Кроме того, к 1930 г. в районах Чувашии не действовало еще 57 церквей. К началу 1930 г. в республике продолжали функционировать 221 из 338 культовых зданий, имевшихся в 1918 г.
На эти насилия незамедлительно отреагировало население: массовыми жалобами, открытыми выступлениями верующих, особенно в пасхальные дни 1930 г. ЦИК Чувашской АССР вынужден был создать специальную комиссию по проверке действий местных советских органов, в ходе которой выяснилось, что было закрыто без утверждения 72 церкви. За «искривление директив» и другие «перегибы» по вопросам закрытия церквей административным наказаниям подверглись более 40 советских работников, некоторых привлекли к судебной ответственности. В результате к концу 1930 г. более 200 религиозных общин вновь начали действовать.
С середины 30-х гг., после некоторого затишья, ликвидация церковных учреждений снова принимает массовый характер. Если в 1931—1935 гг. православных церквей было закрыто 63, то за 1935—1936 гг. — 111, 1936—1940 гг. — 121. К 1943 г. на территории Чувашии действовало всего 6 церквей.
Одновременно во все эти годы по отношению к церковнослужителям, монашеству, множеству верующих применялись репрессивные меры. По далеко не полным данным, в Чувашии репрессиям подверглись около 23% служителей церкви — 183 чел. В целом в течение 30-х гг. число священников на исконной территории России сократилось на 95%. Наибольшее число жертв приходится на 1932, 1935, 1937 гг. В первой половине 1932 г. органами ОГПУ Чувашии были сфабрикованы дела «Церковно-монастырской контрреволюционной организации истинно-православная церковь» (Чувашский филиал) и «Союз православной церкви» («аввакумовцы»). По первому делу было арестовано 32 чел., в том числе 7 священников, по второму — 15, среди них 7 священников. Все они обвинялись в том, что «путем широко развернутой антисоветской, антиколхозной пораженческой агитации добивались ослабления мощи советского государства и его поражения».
Самая большая часть арестов приходится на 1937 г., в том числе и по отношению к обновленцам и представителям религиозных сект, тогда было арестовано 53 священнослужителя православной церкви. Предъявлялись самые фантастические обвинения: в заговорах, шпионаже, террорах, саботаже, контрреволюционной агитации и мн. др. Такими трагическими оказались судьбы церкви и религии в условиях агрессивно насаждавшейся атеизации общества.
«Большой террор»: массовые репрессии и политические процессы
Стратегия ускоренного развития, провозглашенная в конце 20-х гг., открыто требовала от советских людей «серьезных жертв» и призывала сознательно пойти на них, а там, где энтузиазма и добровольной готовности к жертвам было недостаточно, «репрессии, — говорил И. Сталин, — являются необходимым элементом наступления». Раскулачивание стало одной из первых акций массовых репрессий. Волна террора особенно быстро нарастала после убийства 1 декабря 1934 г. руководителя Ленинградской партийной организации С.М. Кирова: оно было использовано руководством страны для расширения сферы деятельности карательных органов. Вечером того же дня был подготовлен документ, который позволял сокращать сроки следствия по делам государственной важности до 10-ти дней, рассматривать их в отсутствие обвиняемых и выносить смертные приговоры, не подлежащие обжалованию и пересмотру.
По всей стране под флагом повышения «большевистской революционной бдительности» развернулась волна выявления «антисоветских элементов» и «вредителей». В отчете Чувашской областной организации ВЛКСМ в ЦК ВКП(б) сообщалось, что во всех комсомольских организациях республики состоялось обсуждение закрытого письма ЦК партии от 18 января 1935 г. «Уроки событий, связанных со злодейским убийством т. Кирова». В связи с ним на собраниях «выявлялись и разоблачались контрреволюционные троцкистско-зиновьевские группы»; комсомольцы ориентировались на повышение бдительности. После убийства Кирова было «вскрыто протаскивание троцкизма в преподавании политэкономии» в Чувашском педагогическом институте, а комсомольская организация института была обвинена в потере бдительности и распущена. На поиски «врагов» были мобилизованы партийные и профсоюзные организации, советские учреждения. В письме руководителя областной организации ВКП(б) С.П. Петрова от 26 апреля 1935 г. давалось указание на «повышение революционной бдительности» с их стороны, необходимости разоблачения «вредительской антисоветской работы классового врага». Райкомам ВКП(б) и райисполкомам Советов предлагалось оказывать всемерную помощь судебным органам в организации процессов над «врагами народа».
2—10 июня 1935 г. в Чувашии прошел первый судебный процесс, имевший явно выраженную политическую окраску. Семь учащихся Чебоксарского музыкально-театрального техникума были обвинены в организации «банд-шайки» и создании «тайного кружка под видом изучения философии, в котором активно впитывались антипартийные и антисоветские взгляды на марксизм». Крайне суровым был приговор, вынесенный обвиняемым: одного приговорили к расстрелу, остальных — от 2 до 10 лет лишения свободы.
Ужесточение карательной политики проявилось в привлечении к уголовной ответственности под видом «антисоветской деятельности» за критику власти, за анекдоты и распевание частушек. В 1935 г. за так называемую «антисоветскую деятельность» было осуждено 8 преподавателей школ, например, учитель Урмаевской школы — за высказывание, что «колхозная система приводит к обнищанию, а вырубка лесов на промышленные нужды — к неизбежности засухи». В этом же году было осуждено за «антисоветскую агитацию и прочие контрреволюционные действия» 26 учащихся техникумов и школ республики. Их «антисоветская деятельность» выразилась в распевании частушек, рассказывании анекдотов и стихов о голоде, вождях, о необходимости расправ с партийными лидерами.
В течение 1936 г. репрессии нарастали в геометрической прогрессии. Нагнеталась обстановка массовой истерии. 29 июля 1936 г. областной комитет ВКП(б) направил на места письмо «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока по Чувашской областной парторганизации», в котором потребовал «обеспечить вскрытие всех скрытых троцкистов-зиновьевцев, двурушников и их агентов — гнилых либералов, которые могли остаться в рядах партии», и чтобы все райкомы ВКП(б) «немедленно прислали информацию об их практических мероприятиях по повышению бдительности». 23 августа 1936 г. обком ВКП(б) принял постановление «О мероприятиях по усилению партийной бдительности в учебных заведениях». 5 сентября 1936 г. в решении «О ходе аттестации учителей» указывалось на необходимость тщательной проверки учительства с политической стороны. 3 октября 1936 г. в резолюции «О работе первичных парторганизаций при Канашском и Цивильском педтехникумах» давалось указание об усилении бдительности в школах. Всего же в 1936 г. органами НКВД республики за «контрреволюционную деятельность», главным образом за антисоветскую агитацию, было арестовано и привлечено к судебной и внесудебной ответственности (через Особое совещание при НКВД СССР и через спецколлегию Главного суда) 304 чел.
Пик террора пришелся на 1937 г. Оперативным приказом наркома внутренних дел СССР Н. Ежова от 30 июля 1937 г. НКВД Чувашской АССР утверждалось следующее количество лиц, подлежащих репрессиям: по первой категории (немедленный арест и по рассмотрению их «дел» «тройками» — расстрел) — 300 чел.; по второй категории (арест и заключения в лагеря и тюрьмы на срок от 8 до 10 лет) — 1500 чел. Реально во второй половине 1937 г. через особые совещания при НКВД прошло 2856 арестованных, из которых 613 чел. были приговорены к расстрелу.
Репрессиям подвергались жены и дети так называемых «врагов народа». Оперативным приказом наркома внутренних дел СССР от 15 августа 1937 г. жены «изменников Родины» подлежали заключению в лагеря на сроки не менее 5—8 лет, а их дети, в зависимости от возраста, «степени социальной опасности» и возможностей исправления, подлежали заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД или водворению в детские дома особого режима. В Чувашии для размещения детей репрессированных на август 1937 г. были определены дошкольный детдом г. Ядрина (для них выделялось 15 мест), школьные детдома — Цивильский (25) и Мариинско-Посадский (35).
«Большой террор» затронул все слои населения. Но в первую очередь он охватил кадры партийно-государственного и хозяйственного аппаратов. На 1 января 1941 г. из 56 руководящих работников областного комитета ВКП(б) 51 имели стаж работы в обкоме до 3 лет, остальные — от 3 до 5 лет. Из 425 руководящих работников и специалистов райкомов партии 345 имели стаж работы в райкомах до 3 лет, 44 — от 3 до 5 лет, 36 — от 5 до 10 лет. На 1 ноября 1940 г. из 95 руководящих работников наркоматов и республиканских учреждений 37 были со стажем работы до 1 года, 32 — от 1 до 2 лет, 22 — от 2 до 3 лет, 3 — от 3 до 5 лет, 1 — более 5 лет. Трагическую роль в уничтожении партийных и советских кадров республики сыграла уполномоченный Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) М.М. Сахъянова, принявшая участие в работе XVIII областной партийной конференции (10—17 июня 1937 г.). Она требовала «усилить разоблачение врагов Советской власти, окопавшихся в партийном, советском, профсоюзном, комсомольском и хозяйственном аппаратах Чувашской АССР».
Была обезглавлена и молодежная организация республики. На XIV областной конференции ВЛКСМ (29 сентября—7 октября 1937 г.) инструктор ЦК ВЛКСМ О.П. Мишакова заявила, что «в аппарате ОК ВЛКСМ сидит враг». По ее требованию непосредственно на конференции были исключены из комсомола 7 чел., лишены делегатских мандатов 36 чел., которым было выражено политическое недоверие. Вскоре после конференции руководители чувашского комсомола А.С. Сымокин, И.Т. Терентьев и другие комсомольские работники были объявлены «врагами народа».
Избиению подверглась интеллигенция республики. Только учителей школ было снято с работы в период с 1 сентября 1937 г. по 1 февраля 1938 г. 290 чел., из них 171 — по политическим мотивам. И это при том, что в Чувашии не хватало преподавательских кадров: на 20 декабря 1937 г. недокомплект педагогических работников составлял 330 чел. Точной цифры сталинского произвола нет, однако предполагается, что с конца 20-х гг. по 1953 г. репрессиям подверглись более 14 тыс. чел., большинство из них — в 30-е гг.
Палачи и жертвы менялись местами. Партийный руководитель Чувашии С.П. Петров, активно проводивший кампанию по разоблачению «врагов народа», сам пал жертвой репрессий: в ноябре 1937 г. он был снят со своего поста и арестован. Сменивший его Г.И. Иванов в сентябре 1938 г. также был арестован, а затем расстрелян. Пришедший вместо него А.А. Волков, активно разоблачавший «вражескую работу», в марте 1940 г. тоже был снят с поста первого секретаря обкома ВКП(б).
По аналогии с московскими в Чувашии проводились показательные судебные процессы. 2—13 декабря 1937 г. состоялся суд над группой руководящих работников и специалистов Наркомата земледелия в количестве 8 чел., обвиненных во «вредительской деятельности». 19 сентября—12 октября 1939 г. прошел процесс по обвинению группы работников Наркомата земледелия и других организаций Чувашии в причастности к «контрреволюционной буржуазно-националистической организации». К ответственности были привлечены 16 чел., среди них заместитель председателя ЦИК ЧАССР А.В. Васильев, нарком земледелия П.Ф. Юрьев, уполнаркомзаг по ЧАССР И.Я. Морозов, начальник животноводческого управления Наркомзема ЧАССР М.Ф. Спиридонов, инструктор школьного отдела Чувашского обкома ВКП(б) М.С. Кузьмин и др. По приговору судебной коллегии А.В. Васильев, П.Ф. Юрьев и И.Я. Морозов были приговорены к расстрелу, замененному после пересмотра дела длительным заключением, двенадцать подсудимых — к разным годам содержания, один был оправдан.
В октябре—ноябре 1939 г. состоялся судебный процесс над бывшими руководителями республики. На скамье подсудимых оказались 13 чел. Среди них арестованные в 1937 г. ответственный секретарь Чувашского обкома ВКП(б) С.П. Петров, председатель СНК ЧАССР В.И. Токсин, второй секретарь ОК ВКП(б) Я.А. Андреев, заместитель председателя СНК ЧАССР А.Я. Яковлев, секретарь ЦИК ЧАССР А.Х. Харитонов, председатель Госплана ЧАССР Г.И. Иванов, заведующий отделом ОК ВКП(б) И.Д. Кузнецов, нарком просвещения Е.С. Чернов, секретарь областного комитета ВЛКСМ А.С. Сымокин, секретарь Чебоксарского горкома ВКП(б) Ф.М. Зефиров, нарком торговли Л.С. Чернов, председатель Центрального Совета Осоавиахима Чувашии М.Т Ермаков, военком республики Т.П. Хрисанфов. Приговор, вынесенный 19 ноября 1939 г., обвинил их в том, что они «создали контрреволюционную буржуазно-националистическую организацию, проводившую на протяжении ряда лет вредительскую подрывную деятельность в народном хозяйстве ЧАССР и ставившую конечной целью свержение советского строя». Им также инкриминировали «тесные связи с троцкистами и главарями правотроцкистского блока, ставя задачей осуществить терракты против руководителей Коммунистической партии и Советской власти». Возглавляли будто бы эту «организацию» С.П. Петров, Я.А. Андреев и В.И. Токсин, создавшие в ней руководящий центр в виде «тройки». С.П. Петров, Я.А. Андреев, В.И. Токсин, Г.И. Иванов и М.Т. Ермаков были приговорены к расстрелу, остальные — к лишению свободы на срок от 10 до 20 лет. 20 мая 1940 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приняла решение пересмотреть приговор суда и направить на доследование. В феврале 1941 г. после пересмотра дела военный трибунал приговорил С.П. Петрова, В.И. Токсина, Я.А. Андреева и Г.И. Иванова к 10 годам содержания в лагерях, сократил сроки И.Д. Кузнецову и Е.С. Чернову.
Репрессии 30-х гг. нанесли невосполнимый урон чувашскому народу. Посредством государственного террора из общественно-политической и культурной жизни республики была устранена лучшая часть нации. Огромный ущерб понесла экономика и культура автономии. Массовый террор негативно сказался на демографических процессах. Если за 11 мес. 1937 г. прирост населения в республике составил 23306 чел., то за этот же период 1938 г. — 17597 чел. Смертность по отношению к рождаемости в 1938 г. составила большой процент: в январе — 46, августе — 77,4, ноябре — 55.
Национальный вопрос
Отказ от нэпа сопровождался свертыванием демократических процессов и в сфере национальных отношений: превалирующей здесь с начала 30-х гг. становится тенденция к унификации всего национального многообразия. Национальное без достаточных на то оснований стало истолковываться как националистическое и противопоставляться интернациональному. Начались огульные обвинения: всякое стремление учитывать запросы и специфику титульного этноса объявлялось националистическим. Первыми, кто попал под уничтожающую критику, оказались делегаты первого Всечувашского краеведческого съезда и участники празднования 60-летия Симбирской чувашской школы и 80-летия ее основателя И.Я. Яковлева, состоявшихся в 1928 г. В начале 30-х гг. они были обвинены в том, что являлись проводниками «националистической, кулацкой точки зрения», после чего активное краеведение на долгие годы оказалось на периферии «большой науки».
Борьба с «националистами» развернулась и в области чувашского языка. Ряд представителей интеллигенции (Д.П. Юман, Ф.Т. Тимофеев, Г.И. Вантер) в 1932 г. подверглись критике за использование «старых, выходящих из употребления чувашских слов в своей литературной практике». К «кулацко-националистическому творчеству» была отнесена серия произведений П.П. Хузангая, якобы «густо насыщенных восточными словами, совершенно непонятными для читающей массы». Шельмованию подвергался как представитель «миссионерской националистической идеологии в области чувашского научного языковедения» выдающийся языковед, создатель Чувашского словаря Н.И. Ашмарин. Выступая на научной конференции по совершенствованию терминологии и орфографии чувашского языка (15—17 июля 1935 г.), партийный руководитель республики С.П. Петров заявил: в словаре Ашмарина «не только порнографии много, но там есть прямая контрреволюция». Критикуя установки «старых специалистов в области языкознания», он поучал, как писать по-чувашски (например, слово «коллективизация»): «Начали толковать. Но слово стало международным. Почему его не принять как «коллективизация». Или возьмите слово «кислород» или «капитал». Их не надо переделывать... Ведь родной язык нужен для того, чтобы на основе родного языка люди как можно скорее усвоили сумму знаний и пройденный путь пролетариата... Он нужен для обеспечения мировой пролетарской революции ... разящей врага, организующей массы на борьбу за социализм».
После активного языкового строительства предыдущего десятилетия в 30-е гг. свертывается политика реализации чувашского языка. К середине 30-х гг. была ликвидирована Комиссия по реализации чувашского языка при ЦИК Чувашской АССР. Процесс форсирования нивелировки национально-языковых различий в Чувашии и оттеснения языка титульного этноса на второй план особенно усилился после решения бюро обкома ВКП(б) от 13 января 1936 г. о введении преподавания в 8—10 классах всех дисциплин на русском языке. Опираясь на постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 13 марта 1938 г. «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей», Наркоматом просвещения Чувашии стали меняться учебные планы в сторону резкого усиления роли русского языка в процессе обучения. Был расширен объем информации и увеличено количество часов, отведенных на этот предмет. Согласно постановлению бюро обкома ВКП(б) и СНК ЧАССР от 9 апреля 1938 г. «Об обязательном изучении русского языка в чувашских, татарских и мордовских школах Чувашской АССР» с 1 сентября 1938 г. во всех школах республики было введено преподавание русского языка как предмета изучения со 2-го класса начальных школ. Оправданные меры по совершенствованию преподавания русского языка не сочетались, однако, с таким же подходом к изучению родного языка, что шло в ущерб усвоению последнего.
В эти же годы была постепенно свернута политика коренизации, благодаря которой чувашей на 1 января 1935 г. среди работников наркоматов и республиканских учреждений было 67,7% (в 1924 г. — 40%), в районных учреждениях представители коренного населения составляли 90—100%. Но во второй половине 30-х гг. под предлогом борьбы с «националистами» многие руководящие работники, а также представители национальной интеллигенции были репрессированы. После «изъятия» национальных кадров основные посты в руководящих органах автономии заняли русские: обком ВКП(б) возглавляли секретари А.А. Волков, потом И.М. Чарыков, председателем Совнаркома стал А.В. Сомов, первым секретарем обкома ВЛКСМ — Д.Т. Пароятников (бывший инструктор ЦК ВЛКСМ) и др.
Была ликвидирована существовавшая вплоть до 30-х гг. широкая сеть чувашских представительств при центральных органах в Москве: Представительство Чувашской АССР при ВЦИК, чувашские секции при отделах ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ, чувашские отделы Наркомпроса РСФСР и Центрального издательства народов Востока и т.п. Прекратили свою деятельность Московское общество изучения чувашской культуры, было приостановлено издание в Москве центральной массовой газеты на чувашском языке «Коммунар».
К середине 30-х гг. из всех официальных решений и документов партийных и советских органов автономии практически исчезает упоминание о наличии в других регионах страны диаспорных групп чувашей-соплеменников. Под флагом борьбы с национализмом был предан забвению и оболган ценнейший и оригинальный опыт учета интересов всех этнотерриториальных групп чувашей, освоенный еще в конце XIX—начале ХХ вв. И.Я. Яковлевым и основанной им в Симбирске чувашской учительской школой, которая работала на экстерриториальной основе.
Отражением укрепления унитарной тенденции стало серьезное ослабление работы партийно-государственных структур среди нетитульных этносов автономии (татар и мордвы). После ликвидации подотдела национальных меньшинств в областном обкоме ВКП(б) в конце 20-х гг. центр тяжести по работе в этом направлении перемещается из партийных в советские органы. Однако из-за того, что последние не обладали реальными рычагами управления, это не могло не сказаться отрицательно на ее результативности: за весь период с 1930 г. по 1936 г. ЦИКом Чувашской АССР было проведено единственное совещание с повесткой дня о работе среди национальных меньшинств — III Республиканское совещание по советскому строительству (15—18 ноября 1932 г.). Несмотря на то, что на различных уровнях много говорилось о необходимости выделить в составе ЦИК и районных исполкомов Советов уполномоченных по делам национальных меньшинств, на деле этот вопрос так и не был решен.
Но все же инерция усилий партийно-государственного аппарата по реализации политики государственной заботы в отношении инонационального населения автономии продолжала давать о себе знать вплоть до середины 30-х гг., постепенно, однако, затухая. В октябре 1929 г. в республике на базе 22 Татарских селений, выделенных из Батыревского (16), Ибресинского и Малояльчиковского (по 2) и из Шемуршинского (татарские части населенных пунктов Байдеряково и Трехбалтаево) районов, был образован национальный татарский Шихирдановский район. В первые годы его развитие находилось под пристальным контролем республиканских властей. Особенно много внимания уделялось социально-культурному строительству района. Но в конце 30-х гг. район был ликвидирован, были упразднены также мордовские сельские Советы в Порецком и Алатырском районах. Со второй половины 30-х гг. политика поддержки национальных меньшинств была окончательно свернута. Исчез даже сам термин из официальных документов и публицистики.
Совершившиеся в 30-е гг. перемены в национальной сфере явились закономерным итогом общего развития политических процессов в стране — формирования общества тоталитарного типа с его стремлением к унификации политического и этнического многообразия. Новая ситуация в национальном вопросе нашла отражение в Конституциях СССР 1936 г. и РСФСР и Чувашской АССР 1937 г. Они закрепили увеличение объема власти общесоюзных государственных органов в противовес республиканским. Сами Конституции стали настолько идентичными, что различались только названиями. Положений о добровольности принципа федерации для автономных республик уже не было, каждая автономия объявлялась лишь «неотъемлемой частью союзной республики». Неудивительно, что в Конституции Чувашской АССР уже не было статьи о чувашском языке как государственном. Вместо этого провозглашалось право «пользоваться родным языком». Ни Конституция СССР, ни Основной Закон Чувашской АССР даже не упоминали о национальных меньшинствах.