Советник императора Николая Второго
Как-то раз, видимо, зная, что я интересуюсь историей города и его людей, мне позвонили.
— А вы знаете о человеке, много сделавшем для развития офтальмологии в Чувашии? — спросили меня. — Этот человек еще будучи студентом Военно-медицинской академии в Петрограде во время каникул на свои средства выезжал на периферию лечить людей от трахомы, а в свое время был приват-доцентом и советником Его Величества Николая Второго, по званию — генералом... В советский период в 1923 году его уволили из академии. Он переехал в Смоленск, в медицинском институте заведовал кафедрой глазных болезней. Там устанавливали стипендии его имени. Потом судьба занесла его в Чебоксары.
— Назовите мне этого человека! — нетерпеливо воскликнул я. — Если сможете, организуйте с ним встречу.
— Назвать могу, а вот устроить встречу... Его могила находится на городском кладбище по улице Богдана Хмельницкого...
Такой разговор состоялся у меня с бывшим капитаном «двадцатки», почти четверть века курсировавшей через Волгу и обратно, — с Борисом Константиновичем Вантеевым.
На старом кладбище от северного входа, что в пятнадцати шагах от бани, мы сначала прошли мимо могил чебоксарских знаменитостей, бывших партийно-правительственных и хозяйственных деятелей. Затем мой новый знакомый подвел меня к едва заметному холмику могилы, спрятавшейся в кустах.
— Я эту могилу нашел не сразу. Видите, как она заросла деревьями и кустарником. Подправил холм. А вот кто после меня поставил железобетонный столбик, понятия не имею. До него деревянный стоял.
На этом бесхитростном «монументе» выведено: «Профессор Чемолосов Алексей Степанович. 1868—1946».
— Чемолосов — человек необычайной судьбы. Можно сказать, из легенды, — заговорил снова Вантеев, — по всей вероятности, он был сыном знатных родителей. В Чебоксарах работал первым научным руководителем Чувашского трахоматозного института.
В этом же институте вместе с Чемолосовым работала врач Лия Михайловна Гутман. Ее дочь Фрида Григорьевна начала свою служебную карьеру там же, но уже после смерти Чемолосова, однако хорошо запомнила рассказы сотрудников о покойном профессоре. В моих руках — ее письмо, адресованное Вантееву из Риги.
Вот что сообщает Гутман-младшая: «В отношении Чемолосова могу написать чуть-чуть. Представь себе, об Алексее Степановиче никаких данных нет, ни одного его сообщения или доклада, а он не только республиканские конференции, но и всесоюзные проводил, съезжались видные ученые всей страны. Могло ли это быть случайно, не знаю, ведь он был царский генерал, носил погоны. Это был настоящий трудяга, к тому же очень скромный человек...»
Гутман была права, но словно обмолвилась, написав «фонд 1748, опись 1, дело 19», чем я и воспользовался. В моих руках папка — «Постановление СНК ЧАССР, доклады, переписка по вопросам противотрахоматозной работы в Чувашии в 1937—1938 гг». Меня заинтересовала докладная наркома Н.Чернова, адресованая в СНК ЧАССР. В отличие от газетных заявлений, что в Чувашии трахома ликвидирована, он писал о больших недостатках в этом деле. Нарком сообщал о несвоевременной выплате медикам зарплаты. Эта несвоевременность составляла до 6 месяцев ожидания. Не хватало врачей, не доводилось до конца лечение.
Я попросил здравствующего в восьмидесятые годы министра здравоохранения Н.Г.Григорьева прокомментировать это явное противоречие. Он сказал, что фактически трахома в Чувашии была побеждена позже, в шестидесятые годы. Очевидно, наши предшественники под победой подразумевали сокращение новых массовых заболеваний.
В республике шла отчаянная и небезуспешная борьба с трахомой. Врачи и медсестры работали самоотверженно, не считаясь с временем и с тем, что их труд оплачивается низко и нерегулярно. Стоимость питания стационарных больных была вдвое ниже, чем у обычных больных. Самому Чемолосову приходилось управляться за троих. Квартира ему была предоставлена в так называемом доме профессуры — с бедной обстановкой, но вблизи Волги и недалеко от места работы. Он туда ходил пешком. Но вот беда — старость и тяжелые переживания в жизни делали свое. Ему, любившему ходить пешком, теперь волей-неволей приходилось пользоваться конным транспортом.
Возможно, ему в эти дни и часы вспоминалось прошлое, когда он ездил на ау-диенцию к Николаю Александровичу — императору России. Возможно, он вспоминал научные командировки за границу, приемы в Париже, Вене, Праге и других городах Европы. Человек с мировым именем достойно представлял свое Отечество и сейчас из захолустной Чувашии, держал связь с научно-офтальмологическим обществом, являлся автором более 60 научных работ и трудов.
Однако у себя на родине он трудился не на страх, а на совесть. Не покидал ее в тяжкие годы военного коммунизма, блокадные годы Ленинграда, где находилась семья и где погиб при обороне города младший сын. Не выдержали тягот и лишений жена и старший сын...
Как он все-таки очутился в Чебоксарах? Документы, дающие прямой ответ, мне не попадались. Но вдруг, неожиданно, просматривая Книгу почета, знакомясь с биографией Крылова Трофима Константиновича, бывшего директора
трахоматозного института в 1936—1937 гг., узнаю, что это он пригласил в Чебоксары Чемолосова. У Шульпенковых мне показали несколько страниц, вырванных из «Русского офтальмологического журнала», вышедшего в сентябре 1931 года. Там была напечатана статья «Борьба с трахомой», автор — Т. Крылов. И надпись: «Дорогому учителю проф. Алексею Степановичу Чемолосову». Когда после Смоленска Крылов стал директором Чувашского трахоматозного института, тогда и воспользовался он случаем, пригласил своего наставника на работу в Чебоксары.
Профессор Чемолосов организовывал научные конференции. Работая в архиве, я обнаружил ценные сведения об одной из них. Это была первая научная конференция Чувашского трахоматозного института, состоявшаяся 15—17 декабря 1939 года. Краткой вступительной речью открыл ее Чемолосов. Среди участников этого представительного собрания находились люди весьма именитые — ученые из Москвы, Нижнего Новгорода, Казани, Йошкар-Олы, Уфы — профессора Саввитов, Адамюк, Спасский, а также местные авторитеты — директор трахоматозного института К.А.Забугин, заслуженные врачи А.З.Шульпенкова, М.С.Миролюбова, Л.М.Гутман и другие.
Я не имею основания умалить роль кого-то из них. Все они трудились усердно. Этот небольшой отряд в Чувашии возглавил борьбу с трахомой. О ней тогда нельзя было говорить без тревоги, как ныне говорим о сердечно-сосудистых заболеваниях, раке, СПИДе. В дореволюционные годы в Чувашии трахомой был заражен каждый третий, а в Чебоксарском уезде — 56 процентов населения. В первые годы Советской власти трахоме объявили войну. С нею боролись всеми доступными средствами: веки глаз прижигали специальным карандашом, по совету врача Тайкова соскабливали зараженную ткань, выдавливали «зерна» заразы и т.д. (Впоследствии же этот врач Тайков был причислен к врагам народа).
В другом письме Фрида Гутман пишет Вантееву, что в 1938 году в трахоматозном институте работало всего 5 врачей. Но они сумели обследовать на заболевание трахомой население 9 районов, осмотрели учащихся всех средних и высших школ, детские дома, школу слепых. За свой труд они были награждены орденами и медалями. Профессор Чемолосов имел регалии и дореволюционные, но не мог он уже в ту пору надеть генеральский китель с эполетами, орденами святого Владимира III и IV степеней. На фотографии Алексея Степановича — в белом кителе, со значком доктора медицины — сын Петр чебоксарскому врачу Васильевой А.Д. сделал дарственную надпись «Он (отец) жалел, что не снялся в парадной форме — мундире, эполетах, треуголке, как ездил во дворец к Николаю II». Однако Чемолосова заметили и в советский период. Ему первому в Чувашии присвоили почетное звание заслуженного деятеля науки. Он награжден орденом Трудового Красного Знамени и значком «Отличник здравоохранения СССР».
В одном из писем Вантееву Ф.Г. Гутман сообщает: «Чемолосов что-то переживал скрытно, в кабинете нервно вышагивал взад и вперед, хотя с людьми и вообще с подчиненными был подчеркнуто вежлив. Говорил тихо».
Я пошел разыскивать бывших сослуживцев Чемолосова. Побывал у Антонины Зиновьевны Шульпенковой. Ей было тогда за девяносто лет. В свое время —директор трахоматозного института, главный окулист республики, в Чувашии она первой по методу Филатова сделала пересадку роговицы глаза. Об этом писали газеты и говорили по радио. Ей присвоены почетные звания заслуженного врача РСФСР и ЧАССР. Она вместе с Чемолосовым работала 10 лет. Восстанавливать в памяти давно минувшие годы помогала нам ее дочь — врач-кардиолог Виргиния Ивановна. От Шульпенковых я узнал, что Миролюбовой уже нет в живых. Несколькими годами позже не стало в живых Шульпенковой.
Шульпенковы передали мне фотографии Чемолосова. Но я еще не располагал данными о дне и месяце рождения Алексея Степановича. В глазной больнице архива как такового не оказалось. В подвале, можно сказать, где попало — на стеллажах и на полу — валялись дела и документы. Даже пожарная охрана вынуждена была запломбировать архив. Теперь ему нашли место на пятом этаже, и уже наводится порядок.
Заместитель главного врача Н.Н.Рогова подала мне хранящуюся в кабинете Книгу почета почти аршинного формата. Сюда занесены все ветераны: врачи как чебоксарские, так и иногородние, имевшие связь с Чувашией. Не забыты медицинские сестры и санитарки. Чемолосову, как и всем врачам, предоставлена целая страница. Но в двух небольших абзацах текста я даты рождения все же не обнаружил.
Бесспорным остается пока 1863 год. Значит, в 1998 — 130 лет со дня его рождения. В Чебоксарах, да и во всей республике, нельзя было пропустить хотя бы эту дату незамеченной. Это касалось прежде всего Министерства здравоохранения и коллектива глазной больницы. Они должны были вспомнить это имя. Еще можно было бы благоустроить запущенную и одинокую могилу профессора Чемолосова на старом городском кладбище...
Однако живые люди, занятые своими заботами, забыли о покойнике Чемолосове, не было отмечено 130-летие со дня рождения, на кладбище все осталось по-старому до сих пор.
Шелководы Кондаковы
Теперь редко кто помнит, как в Чувашии сеяли кок-сагыз — травянистое каучуконосное растение. Не всякий чебоксарский старожил найдет место на восточной окраине города, где в середине тридцатых годов был заложен первый камень под завод по производству искусственного каучука. В те годы страна нуждалась в резине для развивающейся промышленности авиационного и автомобильного строения. В послевоенные годы на запроектированную под завод территорию посягнули хлопчатобумажный и мельничный комбинаты, пивзавод и другие строения.
В послевоенные годы, чтобы решить проблему с сахаром, на полях Чувашии стали культивировать сахарную свеклу. В Цивильске собирались построить сахарный завод.
В Чебоксарах на улице Плеханова вторым от угла ул. Ленинградской стоял одноэтажный с улицы с полуподвальным этажом во дворе дом. «Там жили муж и жена Кондаковы. Жена — кандидат наук, муж — заслуженный агроном. Они занимались разведением щелкопряда в дубовых лесах. Пытались доказать, что Чувашия может стать производителем шелка». Так было напечатано в еженедельнике «Чебоксарская панорама» — приложении к газете «Советская Чувашия»...
В 1947 году в Чебоксарах вышла книга «Шелководство в Чувашии», в 1954 году — брошюра «Дубовый шелкопряд». В издании книги принимал участие (как соавтор) будущий заслуженный агроном ЧАССР Н.И.Кондаков, автором же брошюры была его жена Валентина Ермолаевна — кандидат биологических наук…
Особый червь — шелкопряд из семейства бабочек, поедая листья тутового дерева, через себя пропускает тонкую нить, образуя коконы. Родиной натурального шелка считается Китай.
Шелковое полотно ценилось дорого. Оно было доступно только богатым. Существовал Великий шелковый путь из Китая и Индии в Европу. Он проходил через Среднюю Азию, затрагивая бывшую территорию Советского Союза. Культура шелка постепенно распространялась на смежные с Китаем территории. Так Узбекистан и некоторые другие соседние республики становятся шелкопроизводящими.
Н.И.Кондаков командируется в Китай, где знакомится с разведением шелкопряда, производством шелка. Ему уже было знакомо шелководство в Узбекистане. Однако производство шелка было ограничено сырьевыми возможностями, тутовое дерево произрастало только на юге.
В стране в тридцатые годы разговор ведется о новом способе производства шелка. В Башкирии кормом для шелководства становится дубовый лист, уже действовала племенная база по подкормке грен (яиц). Чувашские ученые решили воспользоваться опытом башкир. В северных районах республики начинается выкармливание шелкопряда способом разведения в комнатных условиях и непосредственно на лесных полянах. Доцент Чувашского сельхозинститута Н.С.Тураев и агроном Н.И.Кондаков на базе колхозов проводят массовые опыты.
Первые грены (яйца) шелкопряда в Чувашию завезли из Башкирии в 1937 году. Экспериментальное скармливание шелкопряду листьев дуба производится в северных районах республики в комнатных и естественных условиях. Произведенные опыты оказались обнадеживающими. Газеты и радио заговорили о возможных масштабах шелкопроизводства. Госплан республики ежегодно спускал районам и колхозам план выкормки шелкопряда и сдачи коконов государству. Перед войной 1941 год оказался наиболее продуктивным: выкормкой гусениц шелкопряда занимались уже 53 колхоза. С 32 килограммов грен, завезенных в том году, было собрано коконов свыше 5 тысяч килограммов. Даже в послевоенные сороковые годы сбор коконов не был ниже 5 тысяч килограммов. Это немало, если учесть, что в килограмме 400 коконов, а каждый кокон может дать более тысячи метров шелковой нити. А шелковая нить по своей прочности превосходит все текстильные волокна.
Кокон, пройдя определенную технологическую обработку, дает нить, из которой ткут ткань. Она идет на производство парашютов, мукомольных сит, применяется в медицине — хирургии, идет на выработку плащевых и костюмных тканей, выработку галантерейных изделий, рыболовецких снастей, в парфюмерии, нательного и верхнего белья. Наибольшим спросом пользовалась чесуча, из нее шили костюмы, брюки, юбки и кофты. Ткань была не только прочной, но и красивой.
Из отходов шелковых коконов вырабатывали искусственный мех. Отходы использовали на вязку вещей, тканья ковров домашнего украшения. Куколки использовали в производстве мыла, масел, витаминов.
Разведение шелкопряда в закрытых помещениях производилось по следующей схеме. В деревнях подбирали подходящие крестьянские избы или школьные здания. Предварительно помещения очищались от всякого постороннего запаха, подвергались дезинфекции раствором формалина. Грены инкубировались в бумажных коробках, куда тонким слоем рассыпались по середине коробки, а по краям, около бортов, для удобства наблюдения оставлялось свободное место. Очередной дежурный следил за появлением гусениц-разведчиц. Перед ними, не мешкая, раскладывали листочки и веточки дуба, обычно с деревьев в возрасте 3—5 лет. Столы служили для съема вновь рожденных гусениц и пересадки их на снаряды для последующего выкармливания. При этом нельзя было допускать перерыва в кормлении. Век самок короткий — 10—12 дней.
В естественных условиях открытым способом непосредственно на лесных полянах коробки с гренами вывешивали или устанавливали на ветвях дуба. Дежурный следил также за появлением гусениц-разведчиц, на пути их движения раскладывал свежие листочки. Дежурный обязан не допускать сползания гусениц, склевывания их птицами.
На этом уход за гусеницами не заканчивался, следовало их оберегать от вредителей и болезней. Как видно, даже этот неполный перечень работ говорит о большой трудоемкости. Например, чтобы получить килограмм грены, затрачивалось в среднем до 700 человекодней. Между тем, погодные условия Чувашии шелководов не баловали, потери грен и гусениц доходили до 50 процентов.
В условиях Чувашии, короткого лета, повторная выкормка гусениц была затруднена. Компенсируя это, пионеры шелководства республики своим упорным поиском добились вывода местного вида шелкопряда. Этим в свое время пользовались некоторые хозяйства средней полосы России...
В жизни семьи Кондаковых большое место занимает Петр Ермолаевич Ермолаев, заслуженный врач Чувашской АССР. Жена Кондакова была младшей сестрой Ермолаева. О взаимосвязях и судьбах этих семей нужно бы рассказать особо. Эта тема заслуживает внимания мастеров пера.
Я помню Петра Ермолаевича, был в числе опекаемых им. По отзывам многих больных и знавших его лично, Ермолаев являлся обаятельным собеседником, открытым и душевным человеком. Он первым в республике произвел операцию на сердце. Еще на фронте будучи хирургом медсанбата сделал 50 тысяч операций.Одна деталь: Петр Ермолаевич, находясь на стационарном лечении в Москве, высчитал день своей смерти и эту дату записал на надгробной дощечке могильного памятника, изготовленного еще при его жизни... К сожалению, он угадал.
Расставаясь с Кондаковым, я не удержался от лобового вопроса: чем объяснить, что Чувашия не стала шелководческой республикой?
Кондаков ответил.
— Мы стояли на пути к этому. Чувашия быстро оказалась на пути массового промышленного развития шелководства. Для организации выкормок дубового шелкопряда колхозам республики в бесплатное пользование были выделены дубовые леса на площади 620 гектаров. Организовали контору по шелководству, которая в 1948 году была преобразована в межобластную. В 1953 году наше управление шелководства проводило выкормку шелкопряда в республиках Чувашской, Марийской, Башкирской и Новосибирской области, то есть там, где произрастал дуб. План заготовок коконов шелкопряда перевыполнялся. В 1952 году средняя урожайность в целом по конторе с одного килограмма грены составляла 372 килограмма коконов — вдвое больше планового, но наше управление шелководства было упразднено в 1957 году: лесам Чувашии угрожало сокращение дубовых насаждений. Мы же дети своего времени: в погоне за сиюминутным успехом подчинялись требованиям: давай! давай! Недостаточно
думали о будущем, нарушали технологию методического использования лесов, не готовили резерва для будущего. А главное, пожалуй, дело в том, что промышленность страны освоила выработку искусственного шелка химическим путем. Он был производительнее и дешевле по стоимости...
Почетный радист СССР
О бабушке и дедушке, о своих родителях память сохранила благодарная внучка и дочь Нина Сергеевна — врач, ныне пенсионерка. Дед —Андреев Александр Андреевич, рождения 1870 года, вместе со своим отцом — бурлаком в юности исходил пешком берега Волги от Астрахани до Костромы. Затем солдатская служба. Внимательно рассматриваю фотографию 1896 года. Три солдата царской армии. Справа крайний — Андреев, ниже среднего роста, до блеска начищенные сапоги. Под ремень заправленная поношенная шинель. На голову лихо нахлобучена серая шапка под каракуль. А главное — борода, окладистая, черная, от виска к виску. Внучка — Нина Сергеевна утверждает, что дед в молодости был голубоглазым красавцем. В Чебоксарах подобрал себе судьбу — вдову Александру Ивановну — крестьянку из деревни Пятино. От совместного брака родились два сына: Сергей и Николай.
Вновь образовавшаяся семья своим местожительством выбрала Трубный овраг. Дедушка со старшим сыном, то есть с отцом Нины Сергеевны, работали на лесопильном заводе Ефремовых, затем, набрав деньжат, в середине двадцатых годов выбрались на улицу Герцена Первая. Здесь построили одноэтажный деревянный жилой дом с тремя окнами на улицу. В те годы отсюда обозревались Волга-матушка и Заволжье.
Дом с улицы имел два входа, делился на три части. В западном торце жила семья младшего сына Николая, в восточном торце обосновался старший Сергей. Заднюю — кухня, терраса и крыльцо — облюбовали дед и бабка. К их крыльцу через весь сад пролегла кирпичная дорожка. Она связывала жилой дом с баней, топившейся по-белому: дым удалялся из очага и печи через трубу. У выхода из предбанника стояла кадка с колодезной водой. Старики, направляясь в свою жилую часть избы, летом окатывались студеной водой, зимой принимали снежную ванну. Процедуры старших повторяли младшие и босоногими проходили домой по тщательно выметанной и вымытой кирпичной дорожке.
При доме — скотный двор. Содержались корова или коза, свиньи, куры, гуси или утки. Скотина неспокойная: хозяевам отдыхать не давала. Петух исправно нес службу: будил настойчиво отводя на сон не более шести часов. Огород и сад плодоносили и тоже требовали труда. Перепады погоды, заморозки и оттепели требовали приложения сил. Была теплица, сами выращивали рассаду, сами сеяли и пололи. Выпивох и лентяев перевоспитывали пчелы. Они не любили ни тех, ни других.
Дед и бабка были богомольными, жили долго. Их трудолюбие, высоконравственность и чистая мораль передались детям и внукам.
Николай не дожил до пенсии. Участник ВОВ. Учился в Ленинграде, вернувшись в Чебоксары, работал киномехаником, был директором кинотеатра «Родина». Умер в 1972 году.
Сергей — ровесник века, родился в 1901 году (4 октября), умер на 88 году жизни 11 февраля 1989 года.
Образование получил в начальной приходской школе. Самоучкой вырос до инженерно-технического уровня. Заслужил репутацию способного администратора-начальника (директора) радиостанции РВ-74. О нем подробнее будет сказано позже.
Жена — Валентина Ильинична, училась в гимназии, окончила среднюю школу и бухгалтерские курсы. О ней так много теплых слов можно прочесть в воспоминаниях дочери Нины Сергеевны: «Мама! Мама! — богатый природный ум, выдержка, любовь к людям. За всю свою жизнь она на меня громко не крикнула, не смеялась громко и громко не плакала. Всегда была занята делом. Любила читать, слушать музыку, любила вязать, готовить. В доме было вышито все: наволочки, салфетки, накидушки, подзоры, накомодники, шторы, занавески, воротнички, нательное белье... В сутки она спала не более шести часов. Я, как ее дочь, по своей болезненности у нее была не регулярной помощницей. Это сыграло роль в выборе моей профессии — врача. Мама настояла на этом.
Мама была рада, когда я окончила институт. Самое счастливое лицо своей мамы я видела дважды, — вспоминает Нина Сергеевна, — когда я предъявила ей диплом врача и орден.
Еще запомнился мне день рождения ее в возрасте 65 лет, когда я посреди зимы в феврале маме вручила букет белых хризантем (7 шт.) Папа обычно дарил ей летом ландыши, которые собирал в лесу или в своем саду, выращенный на грядках. Когда мама умерла, он ландыши посадил на ее могиле. Очевидно, ландыши носили какой-то смысл в их жизни.
Папа и мама были парой красивой. Папа большой и сильный, красивый, мама — аккуратная, женственная, приветливая. Она папу освобождала от домашней работы, разрешала ему полностью отдаваться службе. Заботу обо мне, моей учебе мама тоже взяла на себя. Когда я окончила среднюю школу и пригласила папу на выпускной вечер, он спросил меня: «Разве ты уже окончила?»
Говорят, что хорошего человека хоронить приходит много людей. Маму хоронили 26 февраля 1982 года. День был солнечный, морозный. Полно народу.
Мама в свое время говорила, что смерть — это своего рода экзамен, и умереть нужно достойно. Она достойно прожила жизнь и достойно встретила свой час.
Отец пережил маму на 7 лет. За полтора-два года до смерти последний раз сходил на охоту, затем отваживался только на рыбалку. Был немногословен, конкретен в своих обещаниях, не любил повторяться. Содержал только породистых собак. Они ему были спутниками почти до самой смерти...»
Еще одна деталь из жизни Андреева. Срочную службу в армии служил в Казани, в полку связи. Рядом с его кроватью стояла свободная, всегда прибранная кровать, предназначенная для главнокомандующего Льва Троцкого. Право переспать на кровати Троцкого решалось конкурсом-соревнованием. Однако Андрееву так и не пришлось увидеть главного командующего и того, кто имел право занять его кровать. Она оставалась незанятой.
Я знал С.А.Андреева еще при жизни, но официальное знакомство состоялось только в год присвоения ему звания почетного радиста СССР. Эта встреча состоялась в его доме, на улице Герцена Первая, 49.
— Попробуем настроиться на волну двадцатых-тридцатых годов, — попросил я тогда Сергея Александровича Андреева, почетного радиста СССР, человека целеустремленного, посвятившего свою жизнь развитию радиовещания и телевидения в Чувашии.
— Попытаемся! — ответил он бодро и, улыбнувшись, начал словами летописца Пимена из трагедии А.С.Пушкина «Борис Годунов»: «На старости я сызнова живу, минувшее проходит предо мною».
А минувшее — это события начиная с 1920 года. Небольшой группе связистов —в ее составе был и молодой Андреев — поручают сооружение антенны для приемной радиостанции, которая создается в Чебоксарах в соответствии с ленинским планом радиофикации страны. Назначение станции — принимать информации РОСТА (Российское телеграфное агентство) для местной печати. Для установки антенны облюбовали самое высокое место в городе — территорию ликеро-водочного завода. На крышах корпусов, бездействующих в те годы, устанавливают три опоры 10—12-метровых телеграфных столбов. На них вешают провода.
Вскоре прибывает штат радистов-слухачей (тогда так их называли). Все они — моряки с Балтики и Каспия: Филиппов, Коншин, Балалаев, Денисов. Первые два — родом из Чувашии, Филиппов — из Ибресь, Коншин — из Цивильска.
Упомянутый Филиппов оказался долгожителем. Он дожил до середины девяностых годов. Работал в различных регионах России, в основном в связи, не разлучался со своим любимым делом. В 1996 году 1 марта о Филиппове был очерк в газете «Советская Чувашия».
В 1922—1924 годах Андреев служит в армии, в полку связи. После увольнения в запас снова работает в Чебоксарах телеграфистом-механиком и самозабвенно увлекается радиотехникой. В 1924 году его командируют в Москву. Здесь он собирает четыре телефонных транспортера, которые передает для установки телефонной связи Чебоксар с Казанью и Нижним Новгородом. С этого начинается прямая телефонная связь с Москвой.
В том же году чебоксарские радисты получают новую ламповую аппаратуру. У них возникает мысль создать приемную станцию для общественного пользования. Кружок радиолюбителей, душою которого был Сергей Яковлевич Коншин, вдохновленный первыми успехами местного радиоприема и передачами из Москвы мощной радиовещательной станции имени Коминтерна, просит и получает денежную помощь от правительства Чувашской АССР. На эти средства Общество друзей радио на улице 1-я Герцена ставит две деревянные опоры по 50 метров каждая. Организуется городской радиоузел. К нему совершается настоящее паломничество. Люди хотят своими глазами видеть, как устроено радио.
— Радиоузел помещался здесь, в моем доме, это уже потом перебазировался во вновь выстроенный Дом крестьянина, — вспоминает Андреев.
... В один из зимних вечеров 1926 года на Красной площади на Красных воротах устанавливается репродуктор. Чебоксарцы любили подражать Москве. На Красной площади построили обшитый тесом книжный магазин в форме мавзолея с трибуной. Воздвигли Красные ворота из дерева с аркой на опорах. Приближаясь к воротам, прохожие замедляли шаг, проезжающие придерживали лошадей и, задрав головы, слушали голос Москвы. Красные ворота становятся местом массового сбора горожан и гостей столицы республики. Это был настоящий триумф местных радиолюбителей. То был переход от индивидуального к массовому радиослушанию. Но и это было далеко не все. Сама жизнь подсказывала, что от общего слушания на площади надо переходить к подаче вещания непосредственно в дома и квартиры. Так появляется радиотрансляционная сеть всего на 40 точек.
В августе 1928 года состоялась пробная передача на чувашском языке. Энтузиастами такого начинания были работники печати А. Золотов, С. Лашман, И. Играевский. Со всей остротой встает вопрос об организации регулярных передач на национальном языке и строительстве широковещательной радиостанции. В 1931 году трест «Чувашстрой» (управляющий А.Н.Ворначев) приступает к работе.
С 8 марта 1932 года Чувашская радиостанция РВ-74 начинает регулярные радиопередачи. В числе первых дикторов были А.Ф.Линар, У.Т.Тимофеева, С.М.Миронова и другие.
Радиостанция стала национальной гордостью. Народ, который до Великого Октября не мог поделиться ни словом, ни песней, вышел в эфир.
В военные годы РВ-74 обеспечивает текущее вещание, действует как радиомаяк для фронта, для военно-воздушных сил. Восемь человек — среди них девушки: Е.Дубровина, В.Главнич, М.Коновальцева, М.Лобышева — работают буквально круглосуточно. В зиму 1943 года не хватало дров, замерзала вода в системе охлаждения ламп передатчика. Своими силами заготавливали дрова и вывозили их из леса.
— Мы не держали винтовок в руках, не ходили в атаку, но мы считали себя мобилизованными, работали на совесть! — вспоминает С. А. Андреев.
Радиовещательная станция имела две деревянные мачты высотою 102 метра. Время сделало свое: мачты подгнили. Самым надежным и экономичным было заменить деревянные на металлическую мачту-антенну. Замена должна быть выполнена без прекращения работы радиостанции, при полной безопасности для людей. Для выполнения подобных работ требовались специалисты-верхолазы. Чебоксары тогда не располагали местными высотниками.
— Где найти высотников, откуда пригласить? — беспокоились работники связи и радиостанции и, не уверенные в успехе, обратились в строительно-монтажное управление № 33 треста «Чувашспецстрой».
— Да, у нас нет высотников, — согласились в СМУ-33 и заявили: — Пока нет. Но будут!
Заявив так, в СМУ-33 рассчитывали на бригаду монтажников Бочарова. Ребята здесь молодые, здоровые, смекалистые. Они положительно показали себя на монтаже сборного железобетона. Но то были объекты производственного назначения не выше четырех-пяти этажей. Предстояла же работа намного серьезнее и опаснее: собрать металлическую антенну высотою с многоэтажный дом. Здесь придется постоянно висеть в воздухе, пристегнувшись ремнями к монтируемой мачте, и находиться в качке.
Монтажники после смены задерживались на объекте, изучали чертежи, делились своими соображениями, отрабатывали в деталях технологическую последовательность монтажа. Словом, ребята заболели предстоящей работой, загорелись желанием стать первыми высотниками в республике. К работе готовились как к сражению.
Конец сентября 1960 года. В городе появилась высокая радиомачта. Такое диво-сооружение возвела бригада Бочарова Бориса Акимовича. Среди тех, кто участвовал в монтаже, только Иван Красильников имел опыт возведения радиорелейных вышек. А самый старший в бригаде Петр Пудов и самый младший — Александр Вини, как и Г. Алексеев, С.Кураков и другие монтажники, к высоте привыкали здесь, в Чебоксарах. Руководили монтажом инженеры В.Конкин и Н.Санфиров. Государственная комиссия поставила качеству работ наивысшую оценку.
Незадолго до войны аппарат Чувашского радиовещания размещался в небольшом каркасно-щитовом доме на Красной площади у самой Чебоксарки. После войны перебирается в двухэтажный каменный дом № 1 на углу улицы Карла Маркса и Красной площади. 17 декабря 1966 года организации предоставляется специально выстроенное здание. Здесь же разместился Государственный комитет Чувашской АССР по телевидению и радиовещанию. Это был хороший подарок коллектива СУ-24 стройтреста № 2.В претворении в жизнь ленинской идеи создания газеты «без бумаги и расстояния» активную роль сыграли первые радиолюбители. Их было немного. Некоторые из них удостоены звания «Почетный радист СССР», в их числе: С.А.Андреев, Н.С.Грошев, Н.В.Красильников, В.А.Добросмыслов и другие. Теперь радио и телевидение прочно вошли в быт жителей Чувашии.
Род Андронниковых
…Алексей Андреевич Андронников знает о своих родичах до четвертого поколения, им собран биографический материал о своей родословной, его племянник по брату Владислав Александрович дополнил повествование дяди рассказом о себе. Жена Владислава нашла нужным вставить разговор о дочерях и внучках. Вообще, получился рассказ о родословном древе.
А вот как возникли корни.
... Деревня всполошилась от звонкого крика, одновременно радостного и тревожного.
— Лашман приехал! Лашман!
Люди выходили из курных изб, полуземлянок и лачуг. С любопытством и тревогой воспринималось редко слышанное — «лашман». Что за начальство с таким странным именем?
Перед собравшимися стоял мужчина средних лет с коротко подстриженной бородой и закрученными кверху кончиками усов. Не чиновник, не купец, крестьянином тоже не назовешь: на ногах сапоги с высокими голенищами. На голове картуз, какой обычно носят извозчики.
С мужчиной рядом стояла русская майра в широком сарафане и в ситцевом платке, из-под которого виднелись гладкозачесанные рыжие волосы. Глаза - веселые и смелые, не тихие, как у чу- вашских женщин.
— Я — ваш, деревенский. Двадцать лет назад меня забрали в солдаты, а там направили на строительство Санкт-Петербурга. Я честно отслужил царю-батюшке. Теперь примите обратно в свое обчество.
— Так это ты, Селиван! — признали бывшего соседа.
Старики осмелели, разговорились, вспоминали, как проходила рекрутчина. Власти на деревню определяли, сколько человек и куда должна дать община, сколько в солдаты, на цареву службу: на сооружение флота, строительство дорог и мостов, царских дворцов, палат для вельмож и сановников.
Селивану из шапки старосты достался жребий быть в солдатах. Парень здоров, ростом не обижен, сирота и неженатый — существовал дедовский обычай: жена и дети солдата поступали на содержание деревни, налог (куланай) за семью солдата платила община, поэтому выгодно было, если жребий доставался неженатому, одиночке, лучше всего сироте. Такой человек деревне обходился дешевле. Селиван оказался подходящим по всем статьям. Жены и детей у него не было, смышленый, легко запоминал русские слова — ему как плотнику приходилось трудиться на стороне в составе русских артелей. Значит, будет понимать солдатские уставы, правильно исполнять команды. Ведь некоторым новобранцам приходилось вешать по бокам сноп соломы и пучок сена. Мужик быстрее запоминал солому и сено, чем «направо» или «налево».
Селивана в солдаты провожала вся деревня. По обычаю, рекрут должен сначала проститься с родителями и родными. Благодарить отца и мать, что они вырастили его, а теперь настал его черед ответить хорошей службой в армии, не посрамить близких, не покрыть дурной славой родню. Помолившись в сторону иконостаса, в сопровождении родных выйти во двор, совершить прощальные заходы в амбар, хлев и сарай, кланяться низко соседям, говорить: «Прощайте, не поминайте лихом, если что и было не так, простите — солдатская служба нелегкая, начало знаем, конец неведом». Прощались родня и соседи. Новобранец обходил огород, выходил в поле, клал поклоны на все четыре стороны, говорил спасибо земле-матушке: «Ты меня кормила и поила, теперь не откажи в милости моим родным».
С деревенскими новобранец прощался по-своему: ходил из дома в дом или от двора ко двору. Отпивал из большого долбленого деревянного ковша-алдыра пиво домашней варки. На прощание односельчане одаривали его кто чем мог. Затем новобранец с дружками-товарищами, стоя в тарантасе, с песнями объезжал деревню. Рекрутские песни брали за душу, еще бы: молодой человек уезжал из деревни на 25 лет. Если смерть проходила мимо, отслуживший возвращался почти стариком.
В армии Селивана определили в строительную команду. Теперь, когда по истечении срока Селиван вернулся к себе на родину, деревня ему выделила земельный надел. Помогли также построить избу — проводили ниме (помощь). Изба топилась по-белому, дым из печки выходил через трубу. Крестьяне приходили смотреть на это диво. В избе было светло и чисто. Майра Лизавета любила порядок, была строга к неряхам. У порога с наружной стороны лежал соломенный коврик для вытирания ног при входе в избу. Елизавета быстро сблизилась с крестьянами, освоила чувашский язык, через каждые год-два рожала детей, то чернявых с карими глазами — в отца, то светлолицых, сероглазых и рыжих с веснушками, как сама...
С тех пор, как умер легедарный Лашман-Селиван, сменилось не одно поколение. Начало фамилии Андронниковым дал потомок Селивана уже на пороге ХХ века. Звали его Андреем, а по метрике числился Андронником. Он родился в 1866 году, грамоте не обучался, но благодаря тому, что был в работниках то у русских, то у татарских купцов, владел этими языками...
Его, двадцатидвухлетнего, в 1888 году забрали в солдаты. К тому времени срок службы в армии был сокращен и облегчен. По указанию начальства Андронник в дорогу взял четыре пары лаптей и три пары домотканой одежды, оделся в с=хман (кафтан). Из Цивильска до Мурома добирался пешком, железная дорога на Москву начиналась с этой станции. Находясь на службе на территории Польши, рота отравилась неизвестными грибами. Несмотря на лечение, несколько солдат умерло. Андронника комиссовали. Так до конца своей жизни бывший рекрут маялся болями в желудке, резями в кишечнике.
В деревне Новое Шутнерово Андронник женился на Агафье, Угась —по-чувашски. Она родила семерых мальчиков: Никиту, Александра, Ивана, Антона, Василия, Алексея (А.А.Андронников) и Феофана. Девочки в этой семье не рождались, но на воспитании находились дочери умершего дяди Мирона — Анна и Екатерина. Все питались за одним столом из общей глиняной чашки. Начинали, глядя на отца. Заканчивали каждый кто как мог. Первый, справившийся с едой, получал похвалу: «Кто как ест, так и работает». Жили трудно. Земельный надел давали только мужчинам. И из семи мальчиков в минувший надел попали только трое. Остальным четверым пришлось ждать слудующего передела целых десять лет, до 1912 года, а трем женщинам — до Октябрьской революции.
Андреево-Базары, как поселение, образовалось давно, по некоторым данным, в ХVI веке, после сооружения тракта Москва — Казань. Известно, что Иван Грозный свои войска нацелил на Казань двумя путями: рекой, по Волге, и сушей, через чувашские земли. Местные крестьяне, измученные поборами и гнетом казанских ханов, охотно помогали русским: рубили проходы в лесах, расчищали кустарники. Некоторые стали ратниками и лучниками, пешими и конными в войске русского царя. Дорога проходила по междуречью, между Анишем и Средним Анишем. Место для поселения было выбрано удачным. Оно находилось от г. Казани на расстоянии дневного конного перехода. Коней можно было поить как из одной, так и другой реки.
Чтобы добраться до Казани, путешественнику в пути предстояло переночевать. Для этого построили постоялый двор и дом хозяина, кузницу, амбар, хлев и навес.
Для людей открыли харчевню. Из Андреево-Базар можно было направиться в Казань, Чебоксары, Цивильск или Ядрин. А там далее — на Нижний Новгород и Москву.
При поселении образовался базар, проходивший в неделю раз по пятницам. В будние дни действовала площадка, где производилась так называемая бартерная сделка — обмен товарами. Около торговых сооружений собирались всякие люди, там происходили пьянки и ругань, ссоры и драки, даже убийства. Местным крестьянам это не нравилось, и не каждый отваживался жить около такого базара. В середине ХIХ века здесь было только несколько дворов, что было не выгодно торговому люду, и чтобы сюда на постоянное местожительство переселились сами крестьяне, в конце ХIХ века стали выдавать переселенческим семьям по 20 рублей и освобождать от налога на несколько лет. На такие деньги по тому времени можно было выстроить не только избу, но и надворные постройки, ворота и ограду. На это соблазнился Мирон, он начал с избы, а закончил постройки — Андронник. Семья из д. Новое Шутнерово перебралась в Андреево-Базары. Занимались полевыми работами, огородом и домоводством. Дети с малых лет приучались к труду, знали цену рублю и копейке.
Старший сын отца, мой брат Никита, с четырнадцати лет во время навигации пошел на Волгу работать грузчиком. В иные годы ему перепадала удача быть кочегаром. Примеру старшего брата следовали младшие, которым больше всего приходилось выполнять крестьянские работы.
— Наша мать, Агафья — Угась, — продолжал свой рассказ Алексей Андреевич, — вспоминала, как она с соседками вместе ходила на заработки к содержателю харчевни. За поденную работу хозяин платил полкопейки. На эти деньги можно было купить калачик, либо одну четверть (пер шит) аршина тесьмы, что хватало на обшивку одного сара (женское поясное украшение). За два дня заработаешь копейку — целый калач! На покупку калача редко отваживались: ведь желудок неблагодарный, сколько ни ешь, все ему мало. Покупали цветные нитки, ленты или тесьму. Их нашивали на фартук, платье, рубашку и любили красоваться в воскресные дни в церкви, бывать на базаре или ярмарке.
Мать, неграмотная и религиозная, когда дошла до деревни весть об отречении царя Николая Второго от престола, плакала, приговаривая, как будем жить без помазанника Божьего.
— Заживем хорошо. Ведь Николашка был дурак дураком, — утешал маму младший брат отца, малограмотный дядя Митрофан.
Мы ходили в церковь. В праздничные дни нам разрешалось подниматься на колокольню и звонить. С ее высоты любовались окрестностями. Шагая по сельским улицам, гордо ступали, стараясь, чтобы у всех на виду были новые лапти и свежевыстиранные портянки. У нас у каждого была специальная пара лаптей для посещения церкви. Отец матери, мой дед, был крещеный, а мамин дедушка до двенадцати лет назывался языческим именем Сарап.
Неграмотный отец исполнял в деревне общественную должность десятского, являясь помощником старосты. Ему эта работа давалась непросто. Надо было заводить специальные планки-палки, на которых делались зарубки, значки и метки. Их нужно было запомнить и знать наизусть. (Я видел такую палку-считалку и невольно подумал, интересной была грамота неграмотных. Теперь ее, возможно, встретишь только в музее.)
В первой мировой и гражданской войнах участвовали мои дядья, отец и три брата. Участвовали не только люди, но и лошади. Коней трижды забирали на войну: в 1915, 1919 и 1921 годах. Брат Иван пропал без вести в 1919. Мама верила, что сын вернется, и никак не решалась в поминание внести его имя, чтобы церковь не упоминала как усопшего. Она боялась, как бы это не помешало возвращению сына.
В том же году нашу семью постигло еще одно горе: конокрады выкрали лошадь, которую долго и любовно растили дома. Отец убивался больше всех: он потерял своего главного помощника и собеседника. Помнится, он с конем разговаривал как с человеком, кормил и поил лошадь всегда вовремя. После вторых петухов вставал и шел в хлев, подсыпал коню овса, гладил по загривку, и они — конь и человек — молча прижимались друг к другу. Словом, конь был как член семьи, только за стол его не сажали…
Взамен любимчика рыжего коня в 1920 году купили другого, гнедого. К нему мы тоже привыкли, но он прожил недолго, пал от какой-то болезни.
В нашей семье у неграмотных родителей пошли грамотные дети. Пожалуй, этому способствовал пример дяди Михаила Горбунова. Во время солдатской службы он смог выучиться грамоте, а отец, страдающий от своей неграмотности, дал зарок выучить всех детей. И сдержал слово. Все дети прошли начальное образование в Шутнерово. В Андреево-Базарах школу открыли только в 1915 году. Первой учительницей стала Вера Владимировна Рябова. Русская, она свободно владела чувашским. Мы, дети, гордились этим. А взрослые радовались, что Вера Владимировна была порядочной девушкой, примером для молодежи.
Голод был частым гостем чувашских поселений и семей. Мои родители вспоминали 1878—1881 неурожайные годы. Но такого, каким был голод века 1921—1922 годов, еще не было. Ели все: древесные опилки, лебеду, желуди, кошек и собак, не брезговали мышами, падалью. Были случаи людоедства. Вымирали целые семьи. У оставшихся в живых не хватало сил хоронить мертвых, поэтому в одну яму закапывали по два-три трупа.
Международная помощь пришла поздновато, но и при этом она оказалась спасительной. Сотни, особенно детских жизней, спасли столовые АРА, американских, английских тред-юнионов. Выручали нас сборы продуктов и вещей российских и чехословацких. Красноармейцы делились своими скудными пайками, открывались детские дома и приюты.
Голод двадцатых годов отучил нас от капризов: «Я не хочу», «Я не буду». Страх перед возможным возобновлением голода маячил многие годы. С каким удовольствием мы съедали клецки (ъ=мах). Чуваши никогда не были избалованы широким выбором еды. Мы были рады любой каше, уйрану, картошке, капусте, огурцам и луку! Молоко в чистом виде мама давала редко. Оно перерабатывалось в масло и пахтанье (уйран). Второго блюда не готовили. Завтрак нередко состоял из кипятка и хлеба с солью. В нашей семье хлеб был только ржаной. Пекли его в расчете на несколько дней: ведь черствый расходуется экономно.
Люди часто болели. На всю волость был один-единственный фельдшер. В нашей семье в 1912 году умер младенцем Феофан. В 1917 году от тифа скончался семнадцатилетний брат Василий. Каждый второй или третий страдал трахомой. Несмотря на бедность и болезни, действовали бани. Они спасали от многих заболеваний. Строгим был нравственный суд народа. Редки были кражи, еще реже убийства. В деревне был на счету каждый матерщинник и похабник. Наша мать очень не любила, когда люди ругались бранными словами. Она останавливала таких, даже чужих, своих детей наказывала, а отец — тем более.
После исчезновения Ивана в нашей семье общим любимчиком всех становится третий по очереди, мой старший брат Александр.
Однажды отец собрал нас вокруг себя и заявил: «Саша показал себя способным к учебе. У него хорошая память. Ему прямая дорога в науку. Пусть он учится и после шести классов Цивильской школы, а мы поможем ему в житье-бытье».
Сам Саша очень хотел продолжить учебу. В 1914—1918 годах он учится в Казанском политехническом училище, затем в институте на льготных условиях как выходец из несостоятельной крестьянской семьи. Помогали ему родители, даже семейные братья. В 1926 году ему присваивают квалификацию инженера-строителя. Он был первым инженером-строителем из чувашей.
В те годы молодежь отличалась не только тягой к учебе, трудолюбием, но и идейностью. Александр был беспартийным. Работал в наркомате коммунального хозяйства и в РКИ — рабоче-крестьянской инспекции. Однако он никогда не давал повода для упрека в аполитичности. Особенно за период работы в РКИ. Здесь пассивным нечего было делать.
Инспекция заглядывала и за прилавки, не припрятан ли какой-нибудь дефицит. Продолжателем РКИ можно считать народный контроль. Видимо, не без повода в немилость «демократическим» властям попал народный контроль. Сохранись он, мешал бы беспределу цен и всякому воровству...»
Знакомясь с документами в Чувашском государственном архиве, я убедился, что Александру Андреевичу Андронникову доверяли ответственные участки работы и показал он себя вполне деятельным человеком: руководил непосредственно стройками, ответственными для того времени, помогал готовить рабочие и технические кадры, и никто не мог подумать, что он будет арестован специальными службами уже 24 июня 1941 года, на третий день Отечественной войны! Судилище состоялось через год с лишним при НКВД СССР — от 23 сентября 1942 года осужден на десять лет ссылки без права переписки, умер 31 марта 1955 года. Реабилитирован 22 декабря того же года.
Однако родственники не убеждены в этих данных, иное им сообщили заключенные, бывшие вместе с Андронниковым.
А как сложилась судьба других членов семьи? Жена, Антонина Степановна, не была репрессирована. Возможно, это объясняется тем, что их брак с Андронниковым не был зарегистрирован, но жена познала, что значит «фунт лиха». Была выселена из коммунальной квартиры, лишена хлебных карточек. Благо, что раньше было начато строительство индивидуального дома. Антонина Степановна после ареста Саши заселилась в незаконченный и неотапливаемый дом. Чтобы иметь средства к существованию, пускала квартирантов, перебивалась с хлеба на воду. Алексей Андреевич помнит ее как общительную и жизнерадостную женщину. Из Казани, а затем из Чебоксар она приезжала в Андреево-Базары и там занималась со своей свекровью: учила русскому языку, а та сноху знакомила с чувашским. Антонина Степановна была изысканным кулинаром и своим мастерством удивляла всю родню. Ее уже нет в живых.
Ее старший сын Юрий еще до ареста отца закончил военное училище, командовал ротой и погиб в 1941 году в Подмосковье. Младший — Владислав, в 1942 году с золотой медалью окончил чебоксарскую среднюю школу № 2, стал рабочим, а в конце 1942 года был мобилизован на фронт, служил связистом.
Некоторые сверстники и сослуживцы Александра Андронникова стыдливо прятали глаза. Возможно, они за собой чувствовали грех доносчиков, лжесвидетелей. Возможно, в порядке самозащиты Андронников, уже находясь в изоляции, тоже писал обвинения против них. Все могло быть. Ныне покойный профессор Иван Данилович Кузнецов рассказывал, как он держался на допросах: всю собранную на него клевету отметал до тех пор, пока два молодых лейтенанта, танцуя на нем, поверженном на полу, не сломали ему два ребра. Тогда Кузнецов тоже стал строчить на других, и в первую очередь на первого секретаря Чувашского обкома ВКП(б) Петрова С.П.
Однажды свидетель — строитель Круглов Н.П. — рассказал, как его вызвали в органы и сказали: «Пиши». О чем и о ком? О том, что Андронников сознательно вредил, по его вине промерзла водопроводная труба на улице Союзной около академического театра.
На улице Союзной от морозов в годы финской войны водопроводная труба действительно промерзла. Но при чем тут Андронников? В ту зиму морозы были трескучими, а улица Союзная на этом участке — бесснежной, продувало насквозь. И Круглов написал, что водопровод проложен на два сантиметра выше проектной отметки, то есть ближе к зоне промерзания. Николай Павлович боялся отметить, что водопроводные трубы уложены на проектной глубине, иначе его самого могли обвинить в укрывательстве, и был уверен, что эти два сантиметра, написанные в угоду следователю, как причину промерзания никто всерьез не примет. Но на суде такое несущественное «показание» стало одним из решающих фактов. Так раскаивался свидетель Круглов. Всегда прятал глаза другой свидетель Ф.С.Сергеев, когда речь заходила об Андронникове. И вспоминались мне строки: «Как жалок тот, в ком совесть не чиста»…
Знакомясь с документами того времени, трудно сказать, где правда, а где ложь, где «показания» писались под принуждением и страхом, где добровольно — из зависти или мести.
Сын репрессированного Александра Андреевича — Владислав Андронников принес мне две фотографии отца. Глядя на них, я вспомнил его живого. Прожитые десятилетия стерли из моей памяти реальное лицо. И вот оно снова передо мной. На фото и в жизни Александр был молодым и красивым брюнетом. Других фотографий и документов нет: их забрали, арестовавшие его не хотели оставить даже памяти об арестованном, а эти сохранились совершенно случайно.
Сын его, являясь врачом, несмотря на свой почтенный возраст, много сделал для развития санитарно-эпидемиологической службы Чувашии. Он автор ряда ценных разработок, получил звание заслуженного врача Чувашской АССР, награжден орденами и медалями страны. «Медицинские разработки и исследования В.А.Андронникова стоят на уровне научных трудов и заслуживают право на монографию». Так писала И.А.Петрищева — член-корреспондент АМ наук СССР. Труды Андронникова положительную оценку получили со стороны академика М.П.Чумакова, главного эпидемиолога Минздрава РСФСР, профессора Безнедежных И.С. и других.
В.А.Андронников не уходил от трудностей и ответственности: заведовал отделом особо опасных заболеваний. Чтобы деятельность отдела была полноценна, при нем создан виварий (1961). Для проведения научно-исследовательских работ разводятся подопытные кролики, белые мыши. Организуется лептоспирозная лаборатория.
Благодаря общей медицине (в этом есть и заслуга СЭС) к 1991 году в Чувашии, в сопоставлении с годами послевоенного времени, уменьшается заболеваемость сыпным тифом в 125 раз, дифтерией — в 160 раз. Резко сокращается заболеваемость брюшным и паратифом, коклюшем и корью.
Общественную деятельность Владислава Александровича трудно переоценить. Он являлся участником чувашских и российских съездов эпидемиологов и других мероприятий. Можно без преувеличения сказать, что вся активная жизнь санэпидемслужбы Чувашии прошла с участием Андронникова. Это наиболее полно отражено в брошюре-буклете Государственного комитета санэпидемнадзора Российской Федерации «70 лет санэпидемиологической службе Чувашии», изданной в 1992 году в Чебоксарах.
Кроме административной работы за Владиславом Александровичем — его общественная деятельность. Например, в 1960 году его избрали председателем правления общества ЭМИ — и он бессменно им являлся до 1991 года. В 1974 году становится членом межведомственной комиссии союзных министерств здравоохранения, сельского хозяйства. Участвовал в борьбе с трахомой, малярией и другими особо опасными заболеваниями. Его, уже пенсионера, не пугали дальние дороги, частые выезды в районы. Он был «каторжником» науки. Им опубликовано более 120 научно-исследовательских работ. В 1972 году защитил кандидатскую диссертацию. В 1982 году — почетный член общества ЭМИ.
В.А.Андронникова его коллеги избрали делегатом всесоюзных и всероссийских съездов эпидемиологов, микробиологов и паразитологов.
Вот отдельные эпизоды из практики Владислава Александровича Андронникова.
В Чувашии издавна культивировали коноплю как источник сырья для домашнего текстиля. Женщины пряли нитки, каждая крестьянская семья имела кустарный ткацкий станок. Но прежде чем получить кудель для пряжи, коноплю в реках и запрудах замачивали, снопы определенный срок выдерживали в воде. После производилось высушивание и теребление на мялках. Бывало и так: снопы конопли незамоченными оставались на зиму до следующего весенне-летнего сезона. В этом винили женщин и называли их лентяйками.
В одной деревне Яльчикского района перезимовавшие в поле снопы конопли сбросили для замочки в воду, а оттуда посыпалась масса полевок. Мальчишки попрыгали в воду, вылавливали мышей, балуясь, пугали девочек, заталкивая им мышей за ворот. Через несколько дней большая группа детей «загрипповала». Из Чебоксар прибыл отряд медиков. После проведения исследований установили, что это «новая» для республики инфекция — лептоспироз. Более сорока детей прошли специфический курс лечения.
Лептоспиры — возбудители страшной и тяжелой болезни типа лихорадки. Человек заражается ими как от носителей заразы в дикой природе, так и от домашних животных. Борьба с грызунами, особенно с крысами, трудная. Хотя мыши и не вызывают такого отвращения, как крысы, однако мирное сосуществование человека с ними нежелательно, особенно с полевками, которых в народе называют лесными или полевыми мышами.
В соседнем с Яльчиками Янтиковском районе однажды осенью более семидесяти человек заболели ботулизмом. Причем заразились они не от красной рыбы, как это обычно наблюдается, а от употребления в пищу частиковых (жерех, сазан). В республике сыворотки в нужном количестве не оказалось. Выручила Москва: специальным самолетом прислали лечебный препарат. Однако часть больных спасти не удалось.
1962 год запомнился массовым заражением сибирской язвой. На чебоксарский Зеленый базар из Канашского района поступила коровья туша. По халатности участкового ветеринарного врача она не была тщательно проверена. В Чебоксарах заподозрили сибирскую язву и мясо отправили на лабораторный анализ. Предположение подтвердилось. Однако, пока лаборатория была занята анализом, на базаре шла бойкая торговля. Через этот же смотровой стол прошли более шестидесяти туш домашних животных. Образовалась чрезвычайная ситуация. Специально созданная комиссия во главе с председателем Совета Министров Чувашской АССР А.С.Ерлаковым обратилась по радио к населению республики. Людям, купившим мясо в тот день на Зеленом базаре, предложили явиться в прививочные пункты для прохождения профилактики.
На радиообращение прибыло около тысячи человек. Они с тревогой ожидали свою судьбу. К общей беде, нужной сыворотки хватило только на часть их. В спешном порядке запросили все районы, обратились за помощью к соседям. Пришедшие на профилактику люди до утра прождали поступления лечебного препарата. Дождались. Было с чего «паниковать». Сибирская язва — особо опасное заболевание, и если не принять меры, — жди летального исхода.
К счастью, этого не случилось: более девятисот человек получили необходимую помощь. По распоряжению комиссии предположительно зараженное, но реализованное мясо по возможности было собрано и уничтожено.
В подобной же ситуации Чебоксары оказались еще раз в начале семидесятых годов. В низовьях Волги вспыхнула эпидемия холеры. Отправка судов вниз по Волге была приостановлена, а находившиеся в Астрахани поставлены на якорь. Однако некоторым теплоходам удалось вырваться из карантина и отчалить вверх по Волге. Каждое судно, прибывающее из Астрахани, вызывало тревогу. В Марпосаде с одного теплохода, на котором были обнаружены больные холерой, сошли на берег четыре пассажира. Не подозревавшие о заражении, они держались свободно, общались с людьми. Их удалось разыскать и госпитализировать. Но среди общавшихся с ними жителей были выявлены несколько вибриононосителей. Все они были изолированы. Вспышку холеры удалось предотвратить.
Был еще такой случай. Из стационара больницы Чапаевского поселка через окно сбежали шесть человек, прибывшие в город на другом теплоходе. Как показали анализы, четверо из них бы-ли уже заражены холерным вибрионом. В результате принятых мер удалось предотвратить дальнейшее заражение людей.
Из числа природно-очаговых заболеваний наиболее распространенной в республике оказалась геморрагическая лихорадка («мышиная болезнь», ГЛПС) с почечным синдромом. Основной носитель вируса — полевки. Заражение людей происходит во время посещения леса, дач, мало посещаемых застроек.
Однажды в туркомплексе «Волжанка» отдыхала группа туристов из Нижнего Новгорода. Не успели отдыхающие вернуться домой, как несколько человек заболело. Установлено, что заражение их геморрагической лихорадкой произошло во время ночевок в пустовавшем и сильно захламленном доме лесника в Заволжье. В этом повинны были также сами туристы: они не очистили домик от хлама, в нем же кололи дрова, бросали на пол остатки пищи, чем привлекли грызунов.
Стал известен другой случай. Студент Чувашского госуниверситета Саша внезапно заболел. Стояли жаркие летние дни. На лесном кордоне Заволжья он умылся водой из пожарной бочки. Возникла опасность смертельного исхода, медики телеграммой вызвали родителей Саши из Новочеркасска Ростовской области. Сашу удалось спасти.
... Одно воспоминание следует за другим. Старейший эпидемиолог республики В.А.Андронников прошел огонь и воду и медные трубы, перечень его воспоминаний придется завершить рассказом еще об одной болезни — бешенстве.
Андронникову пришлось наблюдать случай нападения на людей заболевшей бешенством рыжей лисицы. Осенью в перелеске около деревни Борки Алатырского района лисица напала на двух малышей, решивших навестить бабушку в соседней деревне. Из-за начавшегося спазма челюстных мышц лиса мертвой хваткой вцепилась в сапог старшего из мальчиков. Так с лисой на ноге и добрались они до бабушкиной деревни. И только там взрослые помогли им избавиться от лисы. Один подвыпивший парень пугал ребятишек мертвой лисой. Хвостом лисы замахивался на девочек, набрасывал им лису на шею. В результате этой «безобидной» шалости почти полсотни человек подверглись курсу антирабических прививок.
Известно, вирусы бешенства сохраняются в дикой природе. Их носители — волки, лисицы, собаки, кошки. Особенно опасны бродячие собаки. Так, одна заболевшая «путешественница» с востока на запад за три дня пересекла границы трех южных районов Чувашии. В одиннадцати населенных пунктах покусала двадцать пять жителей, обслюнявила еще одиннадцать человек. Только в трех деревнях собака успела искусать полсотни коров, овец и собак. К жертвам своим бешеная собака подбиралась сзади, из-за своего малого роста подпрыгивала и людей норовила укусить в лицо, шею и голову. Один из пострадавших заболел и умер в ужасных муках. Остальным пришлось пройти длительный курс прививок. Большую часть искусанных животных уничтожили и сожгли…
И в отца, и в деда пошли внуки Андронниковых. Все они стали либо врачами, либо еще учатся. Чтобы не прервалась фамилия Андронниковых по линии репрессированного деда, внучка Наталия Владиславовна сохранила за собой девичью фамилию.
Нина Сергеевна — жена Владислава Александровича Андронникова (дочь Сергея Алексеевича Андреева — пионера радиофикации, заслуженного радиста СССР, директора Чувашской радиовещательной станции РВ-74), в свое время окончившая Казанский мединститут, врач бывшего партстационара, ныне на пенсии…
Растет молодое поколение Андронниковых. Одновременно уходят из жизни старики. В природе это вполне естественно. Уходят и мои дорогие информаторы. С кем я буду работать? Кто мне расскажет о прошлом? Рассказ очевидца, сидящего перед тобой, воспринимается ярче, достовернее, дороже архивной бумажки...
Обитатели Трубного оврага
…Трубный овраг берет свое начало поблизости от улицы Водопроводная, за Домом художника. Далее овраг идет параллельно улице Константина Иванова, затем сворачивает в юго-восточном направлении и выходит на ул.Свердлова.
Старожил Чебоксар, бывший житель оврага В.Г.Березнев, среди лачуг и засыпушек угадал место, где стоял дом Петровых, в котором собирались учащиеся школы № 2 имени Максима Горького и допоздна сражались за шахматными досками. Ю.Г.Петров впоследствии стал шахматистом первого разряда. Разрядником стал и Березнев.
Бывший первый председатель Чувашколхозстроя А.Ф.Деменев, рассматривая фото, вспомнил дом № 8 — дом своих родителей.
— Мы не жаловались на свое житье-бытье, хотя на нашей улице не было даже дощатого тротуара. Зато какой был колодец, один на 22 домовладения! Вода чистая и вкусная. В детстве мы дружно играли, а когда стали подростками, дрались «стенка на стенку». Но при этом строго следовали правилу: лежачего не бьют. Нашими противниками были ребята соседних улиц: Свердлова, Архангельской Горы, Винокуренной стороны. А когда началась Отечественная война, заключили перемирие. Бывшие озорники и драчуны на войне стали закаленными бойцами и офицерами*.
— Наш дом стоял на гребне между двумя оврагами. С холма хорошо просматривались улицы Односторонка, Автономная, Красноармейская. Рядом были три Пролетарских. Диву даюсь, как тогда дружно жили люди, были общительными, — вспоминает Н.С.Листьев.
Николай Сергеевич окончил энергетический техникум, работал инженером и начальником отдела капитального строительства на заводах «Чувашкабель» и машиностроительном, был главным инженером УКСа горисполкома, трудился в Чувашском и Волго-Вятском совнархозах.
С чего началось освоение Трубного оврага? В начале и середине тридцатых годов Чувашия в какой-то степени стала убежищем для голодающих из средней и низовой частей Волги. В Чувашии, действительно, местами собирали хороший урожай. В памяти — одно выступление первого секретаря обкома партии С.П.Петрова: для того чтобы учиться выращивать высокий урожай, не нужно ездить ни в Бельгию, ни в Германию. Приезжайте в Чувашию, здесь стопудовый урожай не редкость!
В Чувашии худо-бедно, но собирали зерновые, выращивали капусту, морковь и картофель, выкапывали турнепс для скота, снимали шишки кудрявого и шершавого хмеля для пивоварения, сеяли коноплю. Семена использовались на масло, стебли — на пряжу. Тогда почти в каждом доме были свои пряхи, ткачихи... А Среднее и Нижнее Поволжье голодало. Из этих некогда богатых краев отчаявшиеся садились на пароходы и плыли вверх по Волге: в Чувашию, нижегородские земли, в сторону Ярославля и Костромы…
В поисках лучшей доли в Чебоксары прибывали сотни семей. Искатели счастья осваивали овраги. Кому как удавалось, но строили и жилье — деревянное, каркасно-засыпное. Не отказывались и от землянок. Так застроили Трубный, Слесарный и другие овраги. Чем-чем, а оврагами Чебоксары не обойдены. Среди новоселов — пролетарии и раскулаченные, донские казаки и волгари.
Марфа Пантелеевна Березнева не без сожаления вспоминала жизнь в придонских степях и не без огорчения рассказывала, как ее семья жила в военные и послевоенные годы, как ее трое мальчиков в поисках съедобных трав — сныти и борщевика — облазили все окраины и рощи Чебоксар. Со временем мальчики подросли: Саша стал рабочим, Валентин — инженером, а Константин под старость лет — парикмахером.
По-разному сложилась жизнь в семьях двух братьев Тимофеевых. Павлу Викторовичу не повезло на войне — был в плену у немцев. После того как познал почем фунт лиха, вернувшись в Чебоксары, пробился в науку, окончил Чувашский сельскохозяйственный институт, здесь же остался преподавателем. Его сыну Александру Павловичу довелось стать «афганцем», на себе испытать чернобыльские события. Стал подполковником, имеет боевые награды.
По рабочему пути пошел другой сын переселенца — Александр Викторович. И тоже не гладко: рано овдовел, на своем сердце перенес негативные стороны перестройки и распад КПСС. В партии с 1941 года и с той поры ей ни разу не изменял. Среди семейных документов бережно хранит учетную карточку и членский билет. Постоянство характера сказалось на профессии и месте работы. Токарь Тимофеев на электроаппаратном заводе в числе первых был и продолжал трудиться в восьмидесятилетнем возрасте. В его семье двое сыновей…Сережа и Виктор. Оба спортсмены. Сергей и его жена Маргарита выступали как гимнасты. Чемпионы СССР…Виктор Александрович с женой Верой Ивановной — мастера спорта по гимнастике. Подняться к вершинам мастерства им помог известный в свое время среди спортсменов Чувашии В.Ф.Филиппов — и гимнаст, и мастер спорта по фигурному катанию. Вера Ивановна не только спортсмен, она и журналист, работала редактором радиовещания АО «ЧЭАЗ»…
С чего пошло название Трубный овраг? Одни говорили, что «виновата» возвышающаяся труба ликеро-водочного завода. Другие утверждают, что в былые времена местные жители занимались отливкой колоколов. По дну и на откосах оврага еще не так давно находили разные трубы.
Повествование об Ермолаевых
…Везде успевавший Петр Первый осмотрел чебоксарские корабельные дубравы, прослышал о чувашских плотниках, вятских печниках, семеновских ложкарях, смолокурах. Сотни специалистов сгонял на верфи, новостройки Беломорья, Балтики.
Был ли кто-нибудь из рода Ермолаевых на Дону и Неве — документов нет. А вот на всемирной выставке участвовали. В 1927 году Ермолай Данилович — крестьянин деревни Ердово Чебоксарского уезда Чувашской Республики — из Берлина привез Диплом и шуршащие денежные купюры первой премии, опередив знаменитых французских спецов по качеству скипидара. Иностранные специалисты были удивлены: производитель данного товара всего-навсего мужик с титулом «директор смолокуренного скипидарного завода», да и то кустарного. Спрашивали о секрете его лесохимии.
— Фирменная тайна! — отвечал Ермолай (чье имя потом дало по чуваш- ским обычаям фамилию всему роду), а про себя думал: никаких секретов, просто народный опыт и как клятву твердил: в дальнейшем без учебы и науки не обойтись, продам последнюю лошадь, а детей выучу. А детей было немало: дочери Марфа, Валентина и сыновья Петр и Михаил. Валентина стала кандидатом наук, вышла замуж за заслуженного агронома Н.И.Кондакова. Сын Михаил в возрасте 19 лет погиб еще в начале войны, Петр же после окончания (в 1928 году) Чебоксарской школы второй ступени был принят на медфак Московского университета (преобразован в 1930 г. в мединститут). Шустрый и способный к наукам, среди однокурсниц нашел себе жену — орловчанку Марию Зайцеву из Белева.
— Не чуждается крестьянского дела, знает, как растить хлеб, присматривать за скотиной, — решили в Ердове Авдотья Филипповна и Ермолай Данилович и приняли Марию как свою дочь.
Молодые не осели в деревне, два дипломированных врача едут на работу сначала на строительство Нижегородского автозавода, а затем — в Алатырь.
Отслужив срочную в Красной Армии, Ермолаев поступает в ординатуру к профессору А.П.Зибенгеру (г. Орел), а в начале 1937 года вместе с женой возвращается в Чувашию. В совместной работе с известными в Чувашии хирургами Е.И.Виноградовым, М.В. Покровским, И.М.Кузнецовым ему очень пригодился орловский опыт. Ермолаев производит резекцию желудка и другие сложные операции, сотрудничает в Казанском медицинском журнале. А Мария Алексеевна работает в лаборатории чебоксарской больницы. Своим трудом помогает мужу, ее лабораторные анализы либо подтверждают, либо опровергают возможный диагноз болезни того или иного больного, что во многом решает судьбу пациента…
Шесть лет — 1941—1946 — Ермолаев не снимает армейской шинели. Майор медицинской службы в тяжелейших фронтовых условиях выполнил более 60 тысяч операций, в том числе около пятисот по поводу проникающих ранений черепа, 1600 — ранений живота и более тысячи — грудной клетки. И в этой адской обстановке он еще выкраивает часы и минуты на статьи для сборников научных трудов Северо-Западного и 3-го Украинского фронтов, печатается в журнале «Хирургия». Работы Ермолаева были высоко оценены самым главным хирургом РККА академиком Н.Н.Бурденко, который фронтовика поддерживал своими письмами.
...И снова родная Чувашия. В послевоенные годы проявились и административно-организаторские способности Ермолаева. Ему поручают создать и возглавить службу онкологической помощи населению республики. Он начал с малого — организации онкологического кабинета в 1-й Чебоксарской городской больнице. Через год основывается онкологический диспансер. В его распоряжение выделяются площади. В 1947—1949 годы открываются онкологические кабинеты в Алатыре, Канаше, Шумерле, Ядрине, Цивильске и Беловолжской больнице Козловского района. Чебоксары становятся известными в медицинском мире как город, где проводятся сложнейшие операции.
В 1950 году Ермолаев берется за удаление легкого по поводу рака. Пятью годами позже им же сделана операция на сердце. Об этом факте писали тогда все республиканские газеты. Между прочим, операции на сердце производились в те годы только с разрешения Москвы.
В годы работы в Чебоксарах Ермолаев становится автором многих печатных работ. Он специализируется на лечении злокачественных новообразований. До конца своей короткой жизни, с 1950 года, он произвел более двух тысяч операций.
Его благородный труд в мирной жизни и на войне был удостоен высоких правительственных наград — орденов Красной Звезды, Отечественной войны II степени, медалей и Почетных грамот Президиума Верховного Совета Чувашской АССР.
Бывший главный акушер-гинеколог Минздрава Чувашии, заслуженный врач РСФСР Иван Николаевич Николаев говорил: о степени его (Ермолаева) высокого мастерства можете судить и по такому факту: многим хирургам удается «выходить» на болевую точку только после двух-трех сопутствующих процедур, скажем, сначала режется кожный покров, затем — жировой и только потом хирург «целится» на оперируемое место, а Ермолаев делал это за один прием, и точно, не ошибаясь ни на один миллиметр.
— Ермолаев был виртуозом-хирургом. За рискованные операции брался смело и всегда с успехом, — подтверждает ныне здравствующий бывший министр здравоохранения Чувашской АССР Иван Филиппович Филиппов.
Ермолаев любил свою профессию и не тяготился беспокойной жизнью врача. Тесная комнатушка при старом диспансере была его спальней. Он проводил здесь ночи — дежурил после каждой серьезной операции. Как много было положительных качеств за одним человеком: любитель природы, развел фруктовый сад у себя дома, обсадил кустарниками и цветочными клумбами участок около больницы, охотник и рыболов, общительный, всегда бодрый и душевный человек! Любил потолковать с больными на разные темы, особенно нравилось ему говорить с сельчанами на родном чувашском языке.
Петр Ермолаевич не был эгоистом. Его познания и новаторство становились доступными многим. Он помогал молодым врачам в профессиональном росте, не раз представлял Чувашию на Всесоюзных и Всероссийских съездах онкологов, а в 1962 году — на VIII международном конгрессе (Москва)…
Ермолаев не рискнул указать дату кончины жены, а вот себе такую дату определил точно — 22 ноября 1967 года. И не ошибся. Ермолаев ушел из жизни, не исчерпав своих профессиональных возможностей, не дожив даже до пенсионного возраста. Жена умерла тремя месяцами позже, тоже от рака…
При жизни Ермолаев одевался более чем скромно, а жил еще проще. Его семейство размещалось в тесной служебной квартире при старой больнице на берегу Волги. Семья состояла уже из пяти человек — в том числе три дочери. Старшая Галина (1933) родилась в Москве в студенческие годы, пятью годами позже — Лена (1938). Уже в Чебоксарах появилась младшая — Нина (1940).
Галина Петровна, по мужу Кошман, вспоминает:
— Мне как старшей приходилось помогать маме в домашних работах: готовить пищу, убирать помещения, следить за малышами. В хозяйстве водилась своя живность: гуси, куры, свиньи, коза и даже корова. В те годы без этого жизнь была не жизнь, на базаре — дорого, в магазине — очереди, списки, карточки, талоны… Мама не производила впечатление сильной женщины, но вокруг нее всегда были покой и порядок, — вспоминает средняя дочь Елена Петровна. — С ней всегда было тепло и спокойно. И только, когда стали взрослыми, мы стали понимать, какая огромная нагрузка лежала на ней.
У детей своя судьба, своя история.
— Чтобы облегчить жизнь семьи, нужно было каждому как можно быстрее встать на ноги. Идти к этому через институт — путь нелегкий и долгий. Поэтому я, закончив школу № 3, что на улице Калинина, выбрала Свердловск, поехала туда и поступила в медицинское училище, — продолжает Галина Петровна. — Окончив его, год проработала в Костромской области, берендеевской глуши, в деревне староверов-фанатиков. Вернувшись в Чебоксары, специализировалась по медицинскому массажу. Девятнадцать лет — в физиотерапевтическом отделении 1-й городской больницы и 14 лет — в больнице скорой медицинской помощи.
Судьба свела меня с украинцем Иваном Иосифовичем Кошманом из Воронежской области. Срочную армейскую службу он проходил в Челябинской области и здесь подвергся облучению, что по сей день сказывается на его здоровье.
У младшей сестры Нины в семье была репутация математички. Проучившись непродолжительное время в Чувашском госпединституте, переехала в Москву и здесь окончила физико-математический факультет госпединститута. Затем Нина училась специальности программиста электронно-вычислительной техники, что пригодилось ей в Чебоксарах на работе в тресте «Оргтехстром». Склонность матери к точным наукам передалась дочери Яне. Теперь Нина Петровна — на пенсии и усердно вкладывает тепло души в формирование представителя еще одного поколения Ермолаевых — внука Димы.
О средней дочери Ермолаевых — Елене Петровне — разговор особый и долгий.
Прежде всего об имени. Ее назвали так в честь бабушки — Зайцевой Елены Власьевны. Елена по-гречески — факел. А факел и светит, и греет...…
Столица Чувашии Чебоксары имела небольшой аэродром и аэроклуб. Здесь же функционировали клуб планеристов, некоторые спортивные площадки. Но Елену потянуло в Москву. Впереди маячил авиационный институт имени Серго Орджоникидзе и аэроклуб имени В.П.Чкалова.
Была ли личная база для таких больших устремлений? Была. По воспоминаниям Галины Петровны, старшей сестры, Елена с детства была своевольной и свободолюбивой, решительной и упорной — мама считалась с этим: не конфликтовала с дочерью, давала ей полную свободу действий, но никогда не оставляла ее без контроля. С такой матерью растут здоровые и сильные духом дети. А Лена с детства обладала большой энергией и крепким здоровьем, полученным по наследству от родителей и матушки-Волги. С моей помощью, вспоминает Галина Петровна, еще в пять лет Лена научилась плавать, все летнее время была занята на Волге, от ледохода до первых заморозков…
Елена была не трусливого десятка. Первые свои прыжки с парашютом она совершила в Чебоксарах. А семнадцати лет отправилась в Москву. Выдержала приемный конкурс в авиационный институт, вышла на спортивную дорогу. Прыжки с парашютом стали частыми и успешными.
Шестидесятые годы ей принесли славу и уверенность в себе. Самым «урожайным» оказался 1965 г. В групповых и одиночных прыжках Елена устанавливает несколько мировых рекордов.
Страну, можно сказать, охватил спортивный азарт. Спортсмены рвались вперед — от победы к победе. По специальной программе парашютистов готовят к прыжкам с различных высот. Проходили тренировку в барокамере, где имитировался поставленный подъем на различные высоты, до 12000 метров с кислородными приборами. Нужно заметить, что с таких параметров начинается биокосмос и летчику обычно предлагается специальный костюм.
По летной программе совершали различные прыжки с парашютом с самолетов АН-12 и ТУ-107 в полном снаряжении — с немедленным раскрытием и с задержкой раскрытия парашюта в пределах 4500 метров. Все испытания как в барокамере, так и в воздухе переносились хорошо, отклонений не было, и Лена была допущена к высотным прыжкам.
Начало такой завидной судьбе по тем временам было положено еще в чебоксарский период жизни, еще тогда, когда она училась в средней школе № 11. Все начиналось с земных упражнений, проверки себя — на что способна, занималась плаванием, акробатикой и гимнастикой, лыжами, конькобежным спортом, фигурным катанием, стрельбой. По многим видам получала разряды и призовые места. И наконец влюбилась в парашютный спорт.
В Москве Елена была уже в мастерах. По ней равнялись другие. Она как бы гарантировала безопасность и удачу начинающим парашютистам. В их группе была будущая женщина-космонавт Светлана Савицкая, шестнадцатилетняя девушка. «... Она была моложе всех. И на первых порах на тренировках ее ставили передо мной для подстраховки. Но ни разу ей не понадобилось посторонняя помощь. Наблюдая за ней, я была потрясена ее самоотверженной самостоятельностью, — вспоминает Елена Петровна. — У Светланы никогда не было сбоев. Да и в дальнейшем вся ее спортивная биография заслуживает глубокого уважения. Савицкая отлично училась в школе и закончила авиационный институт в Москве».
Наша землячка, урожденная Ермолаева, может рассказать немало спортивных историй. Когда слушаешь о ее «обыкновенных подвигах» давно минувших лет, удивляешься тому, что наша чебоксарочка не однажды была на рубеже жизни и смерти и все-таки дожила до звания «прабабушки». Она и теперь всегда занята, либо внуками и правнуками, либо деловыми встречами, воспоминаниями. А вспомнить есть что и много...
После очередной травмы ног Лена не могла прыгать, а в то время в Тушино готовился воздушный парад, проходил набор в вертолетную группу знаменосцев. Этот «номер» осложнялся тем, что надо было находиться в подвеске под вертолетом со знаменем в руках, без подстраховки. Ну разве могла Лена усидеть? Превозмогая боль в ноге, она уже не хромала, а была «здоровая», обманула отборочную комиссию и была зачислена в группу знаменосцев.
Когда все было позади, эту группу девушек наградили правительственными наградами, медалью «За доблестный труд». Потом, уже на банкете в Кремле, где присутствовали члены правительства, ведущие конструкторы самолетов и вертолетов, военные летчики и летчики-испытатели, спортсмены и парашютисты, встал главный конструктор вертолетов Миль и предложил тост за этих девочек, сказав, что мы все знаем, что такое вертолет и если что случится с вертолетом, спастись тому, кто под вертолетом находится, невозможно: «Я преклоняюсь перед ними и пью за их здоровье».
Вообще спортивная жизнь на аэродроме протекала динамично и интересно. Было много интересных встреч. Так, в 1956 году на международных соревнованиях по парашютному спорту Лена познакомилась с внучкой бывшего президента Америки Рузвельта Элеонорой (тоже по-русски Еленой) но, к сожалению, в дальнейшем им встретиться не пришлось.
Со своим будущим мужем — Валентином Ивановичем Даниловичем Елена Ермолаева познакомилась на аэродроме же. Учился он тоже в авиационном институте. Белорус, родом из Минска, был он из семьи кадрового офицера, мастер парашютного спорта, обладатель многих всесоюзных и мировых рекордов, неоднократный участник воздушных парадов в Тушино и за рубежом, увлекался фото- и киносъемкой, имел правительственные награды, в том числе и орден Красной Звезды. После окончания института работал инженером-испытателем катапультных устройств, закончил университет марксизма-ленинизма, курсы иностранных языков, подготовил кандидатскую диссертацию, но погиб в мае 1970 года при испытаниях оборонной техники. Он прожил всего 34 года, но остался ярким примером для молодежи и людей зрелого возраста, потому что был прекрасным специалистом, добрым человеком, хорошим семьянином.
За Даниловичем осталось нереализованное будущее. Руководство советской космонавтики, особенно Королев, возлагало на него много надежд. Главный конструктор говорил: тебе надлежит быть первым на Луне. Полет на Луну остался неосуществленным: Гагарина уже не было, погиб Данилович, американцы оказались впереди…
Елена — спортсмен поиска, жила успехами и поражениями. В жизни парашютистки-испытательницы, повторюсь, 1965 год оставил глубокий незабываемый след. Она в этот год совершила прыжок из стратосферы, с высоты 14533 метра, установив абсолютный мировой рекорд. Об этом будет сказано позже, он «гвоздь» программы Елены Данилович, а пока остановимся только на двух прыжках с высоты 13811 и 13901 м.
После совершения «гвоздевого» программного прыжка 23 сентября 1965 года, через пять дней, состоялся очередной групповой прыжок из 9 человек с высоты 13811 метров с немедленным раскрытием парашюта. Самочувствие Елены было терпимое, хотя отмечалась сильная слабость, побаливала голова, но оставаться на земле Данилович не могла, так как не хотела подводить всю группу, запасного человека не было.
Хотя эту высоту перенесла сравнительно легче, но повторные динамические нагрузки при раскрытии парашюта давали о себе знать. Была потеря сознания при раскрытии основного парашюта, но не такое длительное, как в первый раз. «Совершенно четко помню, — писала в своей пояснительной записке Елена Данилович, — что уже на высоте 9000 метров, когда надо было переходить на второй кислородный баллон, я была в сознании. Приземлилась. Но самочувствие ухудшилось — тяжесть в теле, сильная слабость в суставах, головокружение, тошнота, тяга ко сну….
На высоте 13900 метров все было на пределе. При раскрытии парашюта — потеря сознания. В сознание пришла на земле. Трудно сказать, сколько времени не помнила себя. Отделение от самолета было примерно в 0 час 30 минут, а когда пришла в сознание, уже светало. При приземлении получила перелом правой ноги, большой и малой берцовой кости.
Все это случилось по той простой причине, что рельеф местности оказался возвышенным против расчетного. По прибору и расчету до земной поверхности оставалось 400 м. Выпускаю осветительную ракету. Она тут же погасла. Я угодила на холм, возвышающийся на 250 м, воткнулась в землю, в результате — травма. Пальцы рук не сгибались, видимость — нулевая. Осенние ночи в степи непроглядно темны. Нас предупредили, что по степи рыскают шакалы, а оружие защиты — только нож.
Утром меня эвакуировали в военный госпиталь г.Энгельса. Через два дня перебросили в Москву. В больнице я пролежала около двух месяцев. Болела голова, что я себе объясняла переломом костей, о болях головы умалчивала.
В последующие годы болезнь все осложнялась. Впереди маячила инвалидность, безденежье и неуютная старость.
Я была слишком беспечной, за свое будущее не боялась. Государство, думала, меня не бросит на произвол судьбы, ведь многие мои прыжки были признаны и зарегистрированы как мировые рекорды. Я не запаслась в свое время нужными медицинскими справками о болезнях, даже скрывала, чтобы не быть отстраненной от прыжков. Те, кому надлежало готовить необходимые документы, — не заботились. Так, врач, прикомандированный к нашей группе, покинул нас в самый разгар полетов и прыжков, испугавшись возможных трагических событий. Ему хотелось быть подальше от рисковой молодежи…
Пришлось, превозмогая гордость, пойти на оформление пенсии за погибшего мужа. А она тоже для того времени не превышала 300 тысяч с индексацией на рыночные цены. И не удивительно: студенческая стипендия, небольшие оклады, за каждый прыжок платили только 7 рублей, а смертельно опасное катапультирование оценивалось только в 500 рублей. Тут и вычеты, и различные пожертвования в общественно-патриотические фонды! Вот благодаря такому отношению сегодняшняя пенсия Е.Данилович всего-навсего 300 рублей.
Вот теперь-то, после сообщения об этой «грандиозной» сумме заработанной знаменитой спортсменки пенсии, пожалуй, можно рассказать о «звездном прыжке» Елены из стратосферы, с высоты 14533 метра с немедленным раскрытием парашюта.
Практически высотные прыжки начались в феврале 1965 года. О них уже сказано раньше. Но государство нуждалось в данных с еще больших высот. Была специальная программа. Согласно ее в сентябре 1965 года был проведен групповой (из 9 человек) подъем в стратосферу. Но он окончился неудачно. Данилович в нем не участвовала, поэтому она решила из первых уст услышать о результатах полета от самого экипажа самолета — и пошла встречать самолет ко времени его возвращения.
— Самолет подрулил к стоянке, — вспоминает Елена Петровна. — Оттуда вышел Володя Крыжановский, летчик-испытатель из летно-испытательного института, подошел ко мне, весь почерневший от переживаний, посмотрел на меня, потом отошел в сторону и, рухнув на брезент у самолета, разрыдался. Я не стала его расспрашивать, и так все было очевидно... В гостиницу воз- вращались молча, он не проронил ни слова.
«Погода на следующий день (23 сентября) выдалась прекрасной. Было тепло и солнечно. Три шерстяных костюма, меховой костюм, унты, меховой шлем и перчатки, кислородное оборудование, два парашюта да еще два барографа — все это пришлось одевать на себя в двадцатиградусную жару и еще час сидеть на диссатурации. Во время диссатурации человек дышит чистым кислородом, чтобы вывести избыточный азот из крови — это необходимо при поднятии на большие высоты.
Взлет. Самолет ТУ-104. Я одна в громадном фюзеляже, а в герметической кабине, рядом с летчиком, наш руководитель. Все продумано, все просчитано и отработано заранее. Подъем на заданную высоту длился довольно долго. Вспотевшее тело уже ощущало холод. Неудивительно, ведь разница температур — + 20о на земле и –70о на высоте. Давление атмосферное — 176 атм в воздухе, а на земле — 760. Ноги наливаются свинцовой тяжестью, тело распирает. Неимоверным усилием мышц и воли приходится сдерживать этот натиск изнутри. Глаза заплыли, внутри — жар. Как будто и нет семидесяти градусов мороза. Голова тяжелая, мозг отказывается работать, на вопросы руководителя отвечать невозможно, пользовались условными жестами. А самолет медленно продолжал набирать высоту. И по рации в шлемофоне я постоянно слышала голос руководителя: «Ну потерпи, потерпи еще немного». Жизненные силы на исходе. Можно сделать условный жест, показать опущенный вниз палец и тогда... все усилия не только мои, но и достаточно большого коллектива были бы сведены к нулю. В то же время каждая минута могла быть последней в жизни, если бы не собственный жесткий контроль за всем происходящим, лишь благодаря нечеловеческим усилиям смогла перенести все трудности, описать которые, конечно же, невозможно...»
Эти строки я выписал из письма самой Елены Петровны уже в начале 1997 года с некоторой корректировкой.
«... Вот наконец-то долгожданный сигнал. Но что это? Вместо звучной сирены до слуха доносится «писк комара», а световой сигнал долго не доходит до сознания — это результат кислородного голодания: самолет не был переоборудован на принудительную подачу кислорода, он подавался самотеком, в шесть раз меньше положенного...
Я с трудом поднялась, ноги не слушались, тело было настолько тяжелым, что я еле передвигала ноги. Три метра до люка дались с трудом и, дойдя до края, я рухнула туда как в спасительную бездну, предполагая, что тяжелее не будет. Но я ошиблась. Раскрытие стабилизируемого парашюта, так легко работающего в обычных условиях, оказалось настолько неожиданно жестким, что я на несколько секунд потеряла контроль над собой и этого было достаточно для того, чтобы я не успела собраться перед раскрытием основного парашюта. Второй динамичный удар был более жестким — и я повисла на парашютной системе совершенно обессиленная.
С отделением от самолета заработал индивидуальный кислородный прибор, свежая струя кислорода привела меня в порядок. Но что это? Парашют стало сильно вращать вокруг оси. Порыв купола? Я стала осматривать купол, но этому мешал усиленный металлический каркас высотной модели парашюта. Необходимо было подтянуться на руках в подвесной системе, развернуться и определить, есть ли порыв купола или нет. Если есть — срочно решиться на экстренные меры, так как купол продолжал раскручиваться сильнее. Раскрывать запасной парашют опасно: стропы могут перехлестнуться. Оставалось одно: освободиться от основного парашюта, перейти на свободное падение и на высоте примерно 800 м от земли раскрыть запасной парашют. Выхода не было. Помощи ждать неоткуда, и, напрягши все силы, я подтянулась. Порыва не было. Постепенно вращение прекратилось. Как оказалось потом при разборе полета, такую ситуацию создала неотрегулированность клапана на щелях купола парашюта. И самое интересное, на дальнейших тренировках повторялось то же самое...
Приземлившись, я уже сама встать на ноги не смогла. Было чудом, как я смогла перенести все несовместимые с человеческой жизнью параметры: скорость самолета 950 км (приборная должна была быть не более 350), отсутствие принудительной подачи кислорода и тридцатикратные перегрузки...
От точки выброса до места приземления локаторы отметили 60 километров.
Мой прыжок с парашютом из стратосферы был зарегистрирован Международной Авиационной Федерацией как абсолютный мировой рекорд с высоты 14533 м с немедленным раскрытием парашюта. Рекорд не был побит ни одной женщиной-спортсменом и в последующие годы, но мои рекорды не прошли бесследно для здоровья».
В этом коротком рассказе Елена Петровна почти не сказала о том, что побывала не только в невесомости, но и на «том свете», что лишь слезы и мольба родных вернули ее к жизни, что пришлось ей учиться жить сначала, что в этом помогли товарищи и особенно подруга — летчик-испытатель полковник авиации Марина Попович, автор книги «Сестры Икара»...