12 августа 2003 г.
Казань, Казанский университет - не через пресловутого студента Ульянова, а через судьбу собственной семьи автор был связан с этими именами
НА КАЗАНЬ!
Но даже если времени у вас масса, любопытство неуемно, энергии - океан, а бензину хоть залейся, все равно нет путешествий, где не приходилось бы чем-нибудь жертвовать, что-то пропускать, от чего-то интересного отказываться.
БОЛЬШАЯ СТРАНА...
Мы мчались на Казань, горько сожалея, что не можем посвятить хоть по деньку одному из городов, мимо которых проезжаем. Когда еще судьба занесет в Козьмодемьянск - старую, отжившую свое крепость, где только бы и снимать ленты о заброшенных, неизменно трогательных русских городках.
Но в целом, если умерить восторги, края здесь не туристские. Что Кстово, что Воротынец - кто славен пищекомбинатом, кто прадедовскими кулачными боями, а то и просто ничем. И даже Чебоксары исторической исключительностью не отмечены.
В Чебоксарах я бывал не раз. Последний приезд был в те времена, когда весь наш народ вступил в борьбу за высшие мировые стандарты качества. Было и такое безумное поветрие в СССР. В "Крокодиле" я привел тогда истинный отрывок из речи директорши местной швейной фабрики. Фабрика шила солдатские кальсоны. По поводу Знака качества директор сказала, что ее фабрикой мировой уровень практически освоен, но у коллектива остались некоторые белые пятна. Например: "Бельевая строчка мирового качества - это как? Это как у нас или как в Саранске?"
В общем, мои личные впечатления не слишком отличались от мнения, запечатленного в старой, но авторитетной энциклопедии Брокгауза и Эфрона: "В общем, вид города довольно жалкий, хотя Чебоксары (по-чувашски - Чуксар-город) и называют нередко в шутку "столицей чувашей".
Насчет столицы - с 1934 года это уже не шутка. А город, во всяком случае до недавна, был жалким. Хотя после войны понавезли туда из Германии множество машин и станков по репарации - так возник здесь центр светотехнической промышленности.
Вот написал и вспомнил: нет, не по Знаку качества приезжал я последний раз в "столицу чувашей". То было в предпоследний. А в конце 70-х вдруг поразила страну всеобщая нехватка простых электрических ламп. Тьма легла на все общественные места. От Архангельска до Кушки вдруг прорезалась "минус электрификация". Коридоры, подъезды, подвалы стали зонами повышенного риска. А пользование общественными сортирами, где лампочки особенно беззащитны, бывалые люди сравнивали с преодолением минного поля в безлунную ночь.
Чебоксарцев тогда ругали на самом высоком уровне, но они были ни при чем. Ошибка произошла на уровне союзного Госплана. Я часто вспоминаю те беспросветные сортиры, когда хвастают достижениями экспертов социалистического планирования.
Да, хорошо бы заехать в Чебоксары, но время заставляло выбирать. Меня с Чебоксарами роднили былые фельетоны, Ольгу с Казанью - незабываемый кусок жизни.
Хотя магистральная дорога на Казань идет все время вдоль Волги, по ее правому берегу, но к реке она прикасается изредка. Зато едва приближается, мы всякий раз умолкаем, потому что красота открывается - дух захватывает. Издали Волга нежно-голубая, вся в причудливых извивах, присущих величавым равнинным рекам, и оттого нет в ее облике ничего змеиного, настороженного, тем более угрожающего. Она источает покой, мир, благодать.
Границу между Нижегородской областью и Чувашией отмечает резкое улучшение всего. Я уже писал, что области, не сговариваясь, лелеют те дороги, что обращены лицом к Москве, и пренебрегают лежащими по другую сторону от столицы.
Но начало Чувашии радует не только дорогами. Сразу на границе вдруг появляется множество разных магазинов. Первенствуют среди них, разумеется, автозапчасти. Но и рестораны, и кафе с закусочными представлены в изобилии.
И самое главное: у дороги появляются очень привлекательные мотели. Иные открыты и приглашают к отдыху, другие еще строятся. Во Владимирской и Нижегородской областях мотелей явно меньше. А уж дальше, за Ульяновском, они и вовсе наперечет.
Но главное - даже не мотели, а какая-то особая атмосфера достатка, разлитая в атмосфере этого мелкого субъекта Федерации. Мы попытались вычислить, за счет чего конкретно достигается такое впечатление. Пришли к выводу, что тут верховодят три составные части: дома, стада и посевы.
Нормальный сельский дом в Чувашии (по крайней мере из того, что мы видели) - это постройка мало что добротная, но и красивая. Дома разбросаны со вкусом, а не выставлены в унылый ряд. (Там, где государственные организации строили жилье для переселенцев, все уподоблено казармам, отчего в глаза прет особое уродство, происходящее не от денежной нехватки, а от полного пренебрежения к человеку. Особенно грешат этим в Волгоградской и Астраханской областях.)
Посевы в Чувашии вполне сравнимы с тамбовскими - а лучше пшеницы, чем в этом году на Тамбовщине, я за всю дорогу нигде не видел.
И, наконец, коровы. Советская колхозная корова являла собою особый биологический вид. Дистрофические задницы с узким, как флейта, хребтом. Гноящиеся глаза. Хвосты висящие, разбухшие, как навозопровод. Брюхо, оглушительно бурлящее от жуткого меню под названием "силос колхозный" (выбросьте на свалку разбитую кадку кислой капусты, через полгода пообедайте ею - представление полное!), а также "сечка запаренная" (отварные карандаши, по-моему, много питательнее). Тощие и безнадежно пустые сиськи.
Судя по московским окрестностям, я пришел к выводу, что этот вид (латинское название - korova kolkhozus) вымер навсегда, разделив судьбу мамонтов. Вывод оказался поспешным. Южнее Саратова нам кое-где еще встречались рогатые флейты-позвоночники. Но даже в тех местах никто не использует коровники времен брежневской продовольственной программы. Они стоят пустые, заброшенные, зияя выбитыми окнами. И правильно стоят. Проектировщиков и строителей этих пыточных заведений, где даже самая добросовестная корова, постоянно страдая от сквозняков извне и прокисшего силоса изнутри, при всем желании не могла выдавить из себя ни капли молока, я бы передавал на расправу Голландскому трибуналу, невзирая на сроки давности.
В городах, где мы останавливались, нам нередко встречались обличители нынешней разрухи. Пустующими коровниками возмущались особенно. Конечно, люди правы, когда сетуют о потере денег, вбуханных в эту недвижимость. Но если бы они хоть час побыли в коровьей шкуре! Несчастные животные жестоко страдали в этих гигантах промышленного животноводства, болели десятками тысяч и десятками же тысяч мерли.
Сегодняшним чувашским коровам и овцам явно неведомы страдания их предшественниц. Их зады округлы, сиськи тяжелы. Коровы пасутся без торопливой жадности, отрываясь от еды время от времени, чтобы обвести окрестности спокойным, удовлетворенным взором.
А может, зря мы не заехали в Чебоксары? Коровы-то больно хороши. Но как же велика страна...
МАГНИЦКИЙ, ЛОБЬАЧЕВСКИЙ КРЖИЖАНОВСКИЙ И МОЯ ЖЕНА ОЛЬГА
А Казань есть Казань. Миновать ее нам было никак нельзя.
Да не заподозрит нас читатель, будто влекла нас в Казань кинодрама С.Эйзенштейна или сам исторический факт взятия крепости, после чего Русь вошла в разряд региональных сверхдержав - ну, на манер сегодняшнего Израиля. И ленинский мемориал, в определенном смысле самый выдающийся в мире, не был для нас магнитом. И даже холмы по левому берегу Казанки, все еще изредка называемые русской Швейцарией, не изменили бы нашего маршрута. В конце концов, до Швейцарии без кавычек нынче не так уж далеко.
В Казань нас привели сугубо семейные обстоятельства, но связанные с Казанским университетом.
После одноименной поэмы Евгения Евтушенко трудно говорить о прошлом университета так, чтобы просто не упоминать студента-экстерна Владимира Ульянова. Но как бы вы ни относились к Ильичу, боготворя его или проклиная, все равно к Казанскому университету он имел отношение десятое. Простой и бесспорный исторический факт: Ульянов и университет жили практически врозь, не оказав друг на друга ни малейшего воздействия.
Другое дело - Магницкий, Лобачевский, Бутлеров. Магницкий, первый ректор Казанского университета, был жутким интриганом, азартным доносчиком, завистником и казнокрадом. Кстати, это не тот Магницкий, не выдающийся полиглот и математик, на учебнике которого выучилась счету вся Россия, а его сын, Михаил Леонтьевич, незадачливый дипломат.
Разумеется, в нынешнем Казанском университете все сказанное - уже давно общие места. Но за пределами Казани путаница живуча.
А самое главное: был в Казани один великий человек, которому честью вроде воздано, да все как-то не вполне. Очень похоже на случай с Кузьмой Мининым, только в области образования и науки.
Николай Иванович Лобачевский родился в Нижнем, но вырос, выучился, создал гениальное наследие и скончался в Казани. Те 19 лет, что он руководил университетом, стали временем истинного рождения и расцвета этого учреждения. В Казани стоит памятник Лобачевскому. Переиздаются труды Лобачевского. Но евклидова геометрия, которую нам преподают в школах, понятна простому большинству, а гениальное открытие Лобачевского многим кажется заумью.
Возможно, нет нужды во всенародном овладении теоремами великого волжанина. Но тут важна другая сторона. Обратите внимание, как мало в России лауреатов Нобелевской премии (литература - исключение). Это отражает и сравнительный уровень нашей науки и, в не меньшей мере, скромный индекс ее международной признанности.
Я далек от утверждений, будто "Россия - родина слонов". Я не намерен выковыривать русским Поповым американца Маркони, уральским механиком Ползуновым - британского механика Уатта. Но я представляю, что сделали бы американцы или французы, будь у них такой Лобачевский. Сколько биографий, фильмов, полотен, комиксов, учебников, детских мультиков было бы ему посвящено. Сколько городов и поселков носили бы его имя.
Войдите в любой просвещенный круг. Скажите: Ньютон, Дарвин, Эйнштейн. Всем все ясно. Теперь произнесите: Лобачевский. Скорее всего - вежливое молчание.
Это наша вина. Даже его университет, им созданный, назвали именем политика с крайне спорным отношением к науке. А тут спору нет: Гутенберг, Ньютон, Лобачевский, Менделеев, Эйнштейн - как ни тасуй, ни один не выпадает из этой гениальной колоды. Все равны, и никого равнее.
Но отличия есть. Ньютон, Дарвин и Эйнштейн плохо учились в школе. Все трое, по свидетельству современников, были настолько не от мира сего, что могли бы помереть от голода и жажды, если бы прислуга не накрыла стол.
Николай Иванович был блистательным учеником в школе. Он выделялся как способнейший студент. Он обладал высоким гражданским мужеством, ни на йоту не склонившись перед неуемными провокациями Магницкого. Он обладал удивительной практической сметкой. Он сам закупал для университета лабораторное оборудование - самое лучшее и по самым низким ценам. Он гениально находил и выдвигал научные кадры.
Лобачевский никогда не учился и не работал в Европе. Только не надо называть его "самородком". Самородок случаен, как чих. Лобачевский - закономерность. Его искал и нашел Мусин-Пушкин. Лобачевский искал и нашел Бутлерова.
И кто знает, выжила бы моя жена Ольга, если бы не Лобачевский. Именно Казанский университет во время войны обеспечил в эвакуации напряженную работу Московского энергетического института во главе с Г.М.Кржижановским. А среди ведущих сотрудников его был молодой эксперт в области теории управления Вадим Константинович Красуский.
Каковой и приходил домой, к семье, раз в неделю. И приносил УДП - усиленный дополнительный паек. Молодые кандидаты и доктора называли его "Умрешь днем позже". УДП считался прекрасным, когда в его состав включали пол-литра бычьей крови и килограмм картофельных очисток.
А потом, даже поздно ночью, отец с дочкой ходили на реку Казанку. Примерно метрах в двухстах слева от дамбы, по которой мы въехали в Казань, оставляя позади знаменитые "гнилые озера".
(Продолжение в следующих номерах)