Публикации » Марина Разбежкина

- Поскольку Кирилл Разлогов, директор программ Московского кинофестиваля, дал нам благословение открытие тайну, какой же российский фильм станет участником конкурсной программы Московского международного кинофестиваля, 26-го по счету, то мы эту тайну открываем.

Марина Разбежкина принимает участие в конкурсе с фильмом, который называется "Время жатвы". Марин, название немножко отпугивает, потому что оно напоминает старые советские "Новости дня", "Вести с полей". Но, я думаю, такой выбор не случаен. Почему вы назвали фильм именно так?

РАЗБЕЖКИНА: Фильм назывался "Комбайнерка". Я бы хотела оставить это название, но потом поняла, что у нас будут сложности с переводом на языки. Это будет такое длинное, женщина-оператор сельскохозяйственных машин. И мне "Комбайнерка" больше нравится. "Время жатвы" - многозначный смысл. Здесь есть время жатвы, когда происходит время действия нашего фильма, и есть еще дополнительные смыслы, которые читаются кем-то, а кем-то не прочитываются. Во всяком случае, многослойное название.

ГАЛИЦКАЯ: Этот фильм, как и свои документальные фильмы, вы снимали по собственному сценарию?

РАЗБЕЖКИНА: По собственному сценарию, да.

ГОРЧАКОВ: Марина, скажите, это что, естественное продолжение вашей работы в документальном кино, как-то это вызрело оттуда, так?

РАЗБЕЖКИНА: Так. Мне давно хотелось снимать и игровое кино тоже, потому что документальное кино я ни в коем случае не бросаю. Мне нравится документальный кинематограф. И эта история пришла из жизни. Я лежала в больнице. И как бы очнувшись после операции, там было много-много женщин, у которых были свои проблемы, и чтобы не застрять в чужих проблемах, я попросила каждую рассказать историю своей жизни, потому что мне в принципе интересны человеческие истории. Там лежала бабушка Тося, которая рассказала историю своей жизни. Она и стала основанием для сценария и для фильма. Это уже несколько лет прошло. И я все время как бы с этой историей жила и, наконец, ее написала. Мне дали деньги на кино.

ГАЛИЦКАЯ: Время действия и жанр этого фильма?

РАЗБЕЖКИНА: Время действия - 50-е годы прошлого века. Мы когда запускались на фильм, писали комедию, когда закончили, это была трагедия. Так серьезно изменился жанр этого фильма.

ГОРЧАКОВ: Начинали - веселились, посмотрели - прослезились.

ГАЛИЦКАЯ: Для того чтобы снимать фильм, как правильно Василий заметил, который своими корнями уходит в документальное, вероятно, нужно работать с непрофессиональными артистами, как мне кажется, или я ошибаюсь?

РАЗБЕЖКИНА: Да. Я и дальше, если мне придется работать в игровом кино, постараюсь работать в основном с непрофессиональными актерами, с типажами. Здесь были чытыре человека. Фильм вообще не очень населен. Здесь семья. И только одна профессиональная актриса - это Люда Моторная из Театра Европы, питерская. Это ее первая большая работа. До этого она снялась в маленькой роли в "Бабусе". По-моему, совершенно замечательная актриса. Вторую главную роль, это мужа нашей комбайнерки, играл портной, инвалид из деревни Шумерли из Чувашии. И двое детей.

ГАЛИЦКАЯ: А где вы снимали?

РАЗБЕЖКИНА: Мы снимали в Чувашии. Я сама человек казанский. Я в Москве не так давно живу. И я очень хорошо знаю Поволжье. И сразу же, когда мы задумали фильм, я поняла, что это будет Чувашия, это будет республика, где есть еще языческая культура, она нам нужна была для фильма, где все пропитано этой культурой, несмотря на христианизацию Чувашии, и где есть замечательные совершенно пейзажи. Вот где-то 200 с небольшим километров республика, и пейзаж постоянно меняется. Вы здесь можете найти все, что угодно. Кто-то назвал то место, где мы снимали, Швейцарией наоборот. Это не горы, а овраги, но также красиво, как в Швейцарии.
ГАЛИЦКАЯ: А вот со времен 50-х годов прошлого века, когда происходит действие вашего фильма, наверное, в Чувашии не сильно все изменилось?

РАЗБЕЖКИНА: Да нет, изменилось сильно. На самом деле везде сильно изменилось. Я как документалист забираюсь обычно очень далеко, и только уж в самых глухих углах вы можете найти вот такие отголоски где-то 50-х годов. На самом деле все изменилось. Но мы очень удачно провели подготовительный период. Мы нашли интерьер настоящий, подлинный, избу, которая не изменилась с 50-х годов. Люди там уже не жили. И нам отдали ее, чтобы поработать над декорацией. И, собственно, очень изменились комбайны. Вот комбайнов 50-х годов мы не нашли, хотя до сих пор жив конструктор комбайнов этих. Он живет в Москве. Ему 92 году. И мы были у него. Мы серьезно консультировались. Но он сказал: "Ребята, кроме меня никто не помнит, как они выглядели. Поэтому снимайте любые комбайны". Мы чуть-чуть ухудшили действующую модель комбайна.

ГАЛИЦКАЯ: И он стал похож на тот.

РАЗБЕЖКИНА: На крупном плане можно спутать.

ГАЛИЦКАЯ: Как режиссер документалист вы цените точность деталей. А вот как становятся режиссером-документалистом? Как это с вами случилось?

РАЗБЕЖКИНА: Где-то в девятом классе мне купили камеру, такую любительскую, и все оборудование для любительского кино. Потом где-то через год я поняла, что мне вот это маленькое изображение, серенькое, не нравится. И я бросила эту камеру. Я закончила Казанский университет, филологический факультет. И после этого дважды поступала во ВГИК. Не поступила. И спокойно работала сначала учителем в школе деревенской, а потом в газете республиканской как журналист. Когда началась перестройка, до этого без образования очень сложно было работать режиссером, нужно было как-то себя проявить, но в 89 году уже ничего не стало нужно, не нужно было дипломов, и я написала первый сценарий и стала снимать фильмы на Казанской студии кинохроники. Через год нас уволили, там у нас была забастовка, нас всех уволили, потому что мы неправильно заявили эту забастовку. И я поняла, что всего год работы, больше не будет ничего. Но тут приехала комиссия из Москвы и, посмотрев наши фильмы, меня пригласили работать на московскую студию. Вот так все получилось.

ГОРЧАКОВ: Вот путь документалиста, такой тернистый. В вашем пресс-релизе я прочитал, что за время работы документалистом вы очень много путешествовали, обошли весь Север. Какие-то были случаи, которые происходят только с режиссером-документалистом?

РАЗБЕЖКИНА: Да. Еще не будучи режиссером-документалистом, на все свободное время летом я уходила куда-то в самые глухие места, в тайгу. И одна ходила где-то по два месяца.

ГАЛИЦКАЯ: Не страшно?

РАЗБЕЖКИНА: Нет, не страшно. Вот почему-то было не страшно. В городе страшнее, чем там. И почему-то это мне нужно было, такое ощущение свободы и другой жизни. Я городской человек, у меня абсолютно городская семья. И вот это ощущение, что есть другая жизнь, и мне нужно ее понюхать и почувствовать, вот это и было. В то время рядом шли медведи, была кабанья тропа, по которой пробирались. Это уже было на юге. Но каких-то таких острых и страшных вещей не было. Вот я жива, здорова. Ничего такого страшного не случилось.

ГАЛИЦКАЯ: Но вот эти путешествия вам дали какие-то импульсы для новых фильмов, что-то родилось от этих путешествий?

РАЗБЕЖКИНА: Импульсы, да. И, кстати, до сих пор я, наверное, жила теми ощущениями и теми впечатлениями. И, я думаю, игровое кино появилось именно потому, что те ощущения, те впечатления уже остались в прошлом. И сейчас нужно что-то новое. И нужно новое в документальном кино, как бы нельзя уже жить теми ощущениями. Поэтому игровое кино - это как бы еще предшествие какого-то нового документального.

ГОРЧАКОВ: Представляешь, какая школа? Как теперь на площадке с актерами, побывав рядом с медведями, уже ничего не страшно.

ГАЛИЦКАЯ: А если серьезно, Марина, как вы работали с вашими артистами уже в игровом кино? Какие профессиональные проблемы или какие-то особенности возникали, то, что вы почувствовали и поняли, работая первый раз в игровом кино?

РАЗБЕЖКИНА: Вы знаете, мы нашли, наверное, очень удачную пару. Вообще вот эта вся предварительная работа была, как я понимаю сейчас, проделана нами правильно и точно, потому что мы очень долго искали актрису, мы хотели найти актрису в Чувашии, думая, что она лучше ощущает свои языческие корни. Но не нашли. Там были милые девочки, но они не могли бы работать. И вот тогда второй режиссер предложил Люду Моторную. А к этому времени мы уже обнаружили нашего Славу Батракова, вот этого инвалида без ног. И я пригласила их в Москву на пробы, вдвоем. И у нас были замечательные пробы. И вот Слава сказал, что если бы не Люда, он бы не смог, наверное, сниматься, настолько у нее было все всерьез и все истово, что он этим серьезно был заражен. А так, как он человек очень открытый, очень впечатлительный, то на него это действовало. Так что со Славой, наверное, работала больше Люда на площадке. На самом деле с ними было несложно. У Люды нет звездной болезни и, надеюсь, не будет. Поэтому она была ультрадисциплинирована абсолютно. Она еще додинская актриса, это как бы до меня поработал Додин. И было несложно. Мы работали, камера у нас была неподвижная, и все мизансцены проходили перед камерой. Это было самое сложное, потому что когда актеры непрофессиональные. У нас нет текста. Дело в том, что они практически не говорят. Поэтому было легче. Если бы они говорили, то было бы сложнее работать на площадке с ними. А так все мизансцены как бы они работали с голоса режиссера и оператора.

ГАЛИЦКАЯ: Марина, ну вот такой вроде бы скромный фильм со скромным названием "Время жатвы" оказался просто предметом спора крупных кинофестивалей. Вот эта фестивальная история как сложилась? Каким образом вы попали на Московский кинофестиваль? Как это получилось?

РАЗБЕЖКИНА: Фильм увидел Петя Шепотинник. Он член отборочной комиссии. Он ему очень понравился, о чем он сообщил мне и Никите Сергеевичу Михалкову. Михалков посмотрел фильм и позвонил мне с поздравлениями и с просьбой участвовать в Московском фестивале. Мы какое-то время думали и согласились.

ГОРЧАКОВ: А к тому времени фильм был уже заявлен в программу "Кинотавра".
РАЗБЕЖКИНА: К тому времени он был заявлен в программу "Кинотавра". И я очень благодарна Ирине Ивановне Рубановой, потому что она одна из первых сказала очень хорошие слова о нашем фильме, вот. Но здесь уже - борьба интересов, победил Московский кинофестиваль.

ГОРЧАКОВ: Скажите, это будет единственная картина, может быть, вы не в курсе, российская в конкурсе или нет?

РАЗБЕЖКИНА: Я действительно не в курсе.

ГОРЧАКОВ: Потому что соперники у вас были серьезные, насколько мы знаем.

ГАЛИЦКАЯ: Я думаю, что вся программа будет объявлена в первых числах июня, так что тогда это и будет известно. Марина, опять-таки любопытно узнать. Как режиссер-документалист вы себя уже зарекомендовали, естественно, вас знают в этом мире, хотя этот мир более закрыт от широкой публики. Но когда вы пришли с игровым проектом, кто вас поддержал, к кому вы обратились?

РАЗБЕЖКИНА: Это фильм сделан на той же документальной студии "Риск", на которой я делала и последние свои документальные фильмы. И меня поддержали прежде всего, когда прочитали сценарий, это продюсер Наталья Желтухина и художественный руководитель студии. И после этого была поддержка Госкино. Это были очень небольшие госкиновские деньги. Нам дали на три части. Это был проект короткометражного фильма. Но мы, как всегда, сделали больше.

ГАЛИЦКАЯ: И фильм теперь уже в результате полнометражный. Но для полного метра он все-таки имеет достаточно небольшой формат, по-моему, где-то час?

РАЗБЕЖКИНА: 67 минут. Но это уже полный метр, потому что, допустим, первые фильмы моего любимого Аки Каурисмяки были вот такие.

ГАЛИЦКАЯ: Но раз вы уже упомянули своего любимого кинорежиссера, назовите еще какие-то имена тех, кто вам близок в мире кино, чья манера отвечает вашему ощущению?
РАЗБЕЖКИНА: Понимаете, как не странно, мне близки те, которые далеки по манере. Я очень люблю Бонюэля, чрезвычайно люблю, я очень люблю раннего Каурисмяки, последний фильм мне нравится меньше. Я люблю Иоселиани. Я люблю Киру Муратову. Но наш фильм не похож.

ГАЛИЦКАЯ: Ни на то, ни на другое, ни на третье.

РАЗБЕЖКИНА: Да.

ГАЛИЦКАЯ: А каким вам представляется ваш будущий зритель? Вы представляли себе вот этих людей, для кого этот фильм окажется важным, в чьей душе он отзовется прежде всего?

РАЗБЕЖКИНА: На самом деле, мне кажется, что режиссер лукавит, когда он думает о зрителе до того, как он начинает работать над фильмом. Мы тоже не думали о зрителе, мы хотели сделать то, что хотели. Сейчас, я думаю, что это будет зритель самый разный. Естественно, это будут люди, которые хотят что-то вспомнить, это 50-е годы, это будут они.

ГОРЧАКОВ: Не так много людей осталось, кто помнит 50-е годы?

РАЗБЕЖКИНА: Да. Так что, возможно, зрителей будет не очень много.

ГАЛИЦКАЯ: А, может быть, другим будет интересно посмотреть, как это было?

РАЗБЕЖКИНА: А, может быть, другим захочется узнать, как это было. Мне сложно сказать, какова будет аудитория этого фильма. Он такой немножко замкнутый по структуре. И я сейчас не могу предсказать зрительскую аудиторию.

ГОРЧАКОВ: Понимая, что этот фильм понравился сначала Рубановой, потом Шепотиннику, потом Никите Сергеевичу, понятно, что это фестивальный фильм. Это фильм скорее для профессионалов, чем для любителей. И если Московский фестиваль берет его просто так, совершенно неожиданно, то, я думаю, это не последний фестиваль. Хотя в Венецию вы уже не попадаете.

РАЗБЕЖКИНА: Не попадаю. Ну что же? Да.

ГАЛИЦКАЯ: Мне кажется, для режиссера немного обидно думать, что фильм его предназначен только фестивальному народу. Я уверена, что вы хотите, чтобы просто зрители вас видели.

ГОРЧАКОВ: Половина режиссеров снимают фильмы только для фестивалей.

ГАЛИЦКАЯ: Ну и что же они из себя представляют, эти режиссеры?

РАЗБЕЖКИНА: На самом деле это не так. Честно говоря, это мнение критиков, что режиссер снимает для фестиваля или для народа. Режиссер снимает ни для того, ни для другого. Он просто снимает это кино. А уж потом как получается. Очень хорошо, если бы фильмы, прошедшие через фестиваль, шли в народ. Но просто у нас эта цепочка порвана, как бы вот от фестиваля к народу. Если бы она по-прежнему работала, то это было бы замечательно. Еще хочу сказать, что первый человек, который мне сказал очень хорошие слова о фильме, это был переводчик фильма, который делал субтитры, Макс Немцов. Он мне прислал письмо. Он поздравил меня с фильмом и сказал, что в фильме потрясающая блюзовая интонация, несмотря на то, что непосредственно блюзовой музыки у нас нет. И на этом фильме работал замечательный молодой композитор Антон Силаев, ему 21 год. Я с ним работаю над вторым фильмом. По-моему, это талантливый человек. Работал над фильмом Сережа Старостин, наш знаменитый фолк-исполнитель.

ГАЛИЦКАЯ: Вы уже упомянули о том, что работаете над вторым фильмом. Можно сказать немного, что это за картина?

РАЗБЕЖКИНА: Над вторым фильмом с Антоном. А первый документальный "Просто жизнь", который очень хорошо прошел на фестивалях. Это 20-минутная небольшая работа о женщине, которая взвешивает тракторы.

ГОРЧАКОВ: У вас как-то тематика сохраняется?

ГАЛИЦКАЯ: Как-то тянет вас к сельхоззтехнике?
РАЗБЕЖКИНА: Да, почему-то. У меня бабушка была председателем колхоза.

ГОРЧАКОВ: Через поколение все возвращается.

ГАЛИЦКАЯ: Марин, а игровым кино вы будете дальше заниматься?

РАЗБЕЖКИНА: Я буду заниматься игровым кино, если будет такая возможность. Сейчас сценарий, над которым я хочу работать, проходит госкомиссию в Госкино. И если все будет в порядке, то он будет осуществлен на "Ленфильме".

ГАЛИЦКАЯ: А о чем этот фильм? После такого фильма, который называется "Время жатвы", что может быть дальше?

РАЗБЕЖКИНА: А вот здесь совсем другое. Здесь современная жизнь. Тоже провинциальная героиня, которая пробивает себе как бы дорогу к лучшей жизни, и что на этом пути случается с ней.

ГАЛИЦКАЯ: Как вам кажется, вообще о чем должен прежде всего говорить и снимать наш современный кинорежиссер? Вот что важнее? Есть ли вообще какие-то приоритеты или их нет?

РАЗБЕЖКИНА: Не знаю. Меня интересуют какие-то тонкие вещи в человеческих отношениях. Это меня интересовало всегда и в документальном кино. Я как раз не снимала никогда политические картины. И даже не снимала картины глубоко социальные. Меня интересует человек, живущий как бы на острове, как бы отвечает сам за себя и полностью сам выстраивает свою жизнь. Наверное, и дальше это же будет, если что-то не изменится в моей жизни и в моем ощущении этой жизни. А вот если вернуться к "Времени жатвы", то это фильм о невероятной хрупкости жизни, о ее конечности. Как-то вдруг в какой-то момент я поняла, что все безумно конечно. И конечна эта жизнь. И хочется ее задержать и о ней рассказать.

ГАЛИЦКАЯ: Марин, вы сейчас готовитесь к Московскому кинофестивалю. У вас есть какие-то особые волнения по этому поводу? Вообще вы думаете о том, как это будет?
РАЗБЕЖКИНА: Наверное, я думаю немножко о том, сколько неприятных слов мне будет сказано обязательно критикой.

ГАЛИЦКАЯ: Ну почему так уж?

РАЗБЕЖКИНА: И я готовлюсь отвечать на эти неприятные слова, потому что сама занималась в свое время критикой в газете. Поэтому я знаю, как ответить. А особых волнений нет. Как документалист я была на многих кинофестивалях. И я очень рада, что первое кино, мы ни на что не претендовали, попал в конкурсную программу фестиваля класса "А".

ГОРЧАКОВ: Знаете, иностранные фестивали - это как в спорте: игра на выезде или игра дома. И перед своими болельщиками иногда труднее играть, чем где-то в другом месте. Поэтому здесь тоже могут быть свои переживания.

ГАЛИЦКАЯ: Фильм Марины Разбежкиной уже приглашен для участия в программе фестиваля в Карловых Варах, да?

РАЗБЕЖКИНА: Да.

ГАЛИЦКАЯ: Это будет конкурсная программа?

РАЗБЕЖКИНА: Это программа "Восток-Запад". Это тоже фестиваль класса "А". И в основной программе мы не имеем права участвовать, потому что каждый фестиваль класса "А" - это право первой ночи. Это вторая по значению программа. Там тоже есть какой-то конкурс, мы имеем право там участвовать.

ГАЛИЦКАЯ: И все-таки. Вот проработав в документальном кино и сделав уже 30 работ, сняв свою первую полнометражную игровую ленту, какую принципиальную разницу вы заметили межу документальным кино и игровым, или этой разницы все-таки нет?

РАЗБЕЖКИНА: В игровом кино режиссер может кричать на площадке, а в документальном нет, потому что боишься спугнуть героя.

ГАЛИЦКАЯ: А часто вам приходилось кричать на площадке?
РАЗБЕЖКИНА: Ну не очень часто. Я вообще не очень крикливый человек, но впервые приходилось, потому что в документальном кино я никогда не кричу на площадке.

ГАЛИЦКАЯ: Вообще-то говоря, меня всегда вот это тоже занимается. Мне кажется, режиссер - это по определению мужская профессия. Женщина, которая берется за режиссуру, обрекает себя на очень трудную эмоциональную жизнь. Ей приходится как-то меняться внутри для того, чтобы овладеть ситуацией на площадке. Это так или нет?

ГОРЧАКОВ: Я с тобой не согласен.

ГАЛИЦКАЯ: Ты же не женщина.

ГОРЧАКОВ: Я знаю хороших режиссеров-женщин.

ГАЛИЦКАЯ: Я не говорю, что они плохие, я говорю, что происходят какие-то личностные изменения, как мне кажется.

РАЗБЕЖКИНА: Это очень волевая, конечно, профессия. И очень хотелось бы меньше проявлять свою волю по отношению к этой жизни, но приходится. Да, это не очень приятно. Но, я думаю, что и мужчина так же неприятен в своем волеизъявлении на площадке.

ГАЛИЦКАЯ: Спасибо вам большое. Это была Марина Разбежкина, которой мы от души желаем большого успеха с ее фильмом первым, который называется "Время жатвы".