Публикации » Право Федорова

27 августа 2002 г.

Право Федорова Людмила Телень У Чувашии нет нефти, газа, золота, бокситов, меди и алмазов. Поэтому у нее есть президент Николай Федоров Николай Федоров стал председателем Комитета по законодательству Верховного Совета СССР (того самого, который был продолжением Первого съезда народных депутатов) в 31 год. Карьера складывалась, несмотря на то что Федоров делал дело. Его комитет провел через советский парламент Закон о печати, Закон о кооперации, еще ряд законов, которые закрыли историю советского партийного права. При этом Федоров держался от демократов первой волны на дистанции. В Межрегиональную группу, члены которой постов не занимали, не входил. Судьба дала ему фору: он попал в большую политику на год раньше Явлинского, Гайдара, Чубайса, Немцова. Он фору использовал: единственный из них дослужился до президента. СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ В 1990 году Федоров стал первым министром юстиции новой России. Начал с Силаевым, продолжил с Гайдаром. В марте 1993 г. уволился из правительства по собственному желанию. - Что случилось в марте 93-го? - Я понял, что право окончательно отодвинуто на задний план, юстиция стала бременем для российской политики. - Вы прошли с кабинетом Гайдара самый трудный период - вместе отпускали цены, приватизировали собственность, конфликтовали с прокоммунистическими депутатами. Разве все это время правительство не выходило за рамки права? - Выходило, конечно. Тем более что ситуация объективно была сложной. Советские законы уже не работали, а российские только создавались. - До марта 93-го вы мирились с этим. С чего тогда бунт на корабле? - Я объясню. В правительство Силаева, а потом и в правительство Гайдара меня позвал Ельцин. И у нас изначально была договоренность: я, как министр юстиции, не подчиняюсь никому, кроме него - ни председателю правительства, ни первому вице-премьеру. - Это амбиции? - Амбиций стать министром у меня не было. Я, как профессиональный юрист, хорошо понимал, что роль Министерства юстиции в советской системе (а в тот момент Россия еще была советской) декоративная. К тому же, скажу нескромно, я уже был достаточно известен как депутат. Поэтому честно сказал Ельцину, что становиться министром мне не хочется. - И стали. - Я сказал "не хочется, но если надо, я готов попробовать". Тем более что определенные представления о том, как реформировать юстицию, у меня к тому времени сложились. И была, если хотите, мечта - создать независимую судебную власть. Я много об этом думал еще студентом, потом аспирантом. Наивно, конечно. Но выпал шанс попробовать, и я попробовал. - Сразу затребовав себе особый статус в правительстве? Вам так важна была прямая поддержка Ельцина? - Дело не в Ельцине, я, кстати, не был с ним особенно близок, без энтузиазма относился к тому, что делали российские депутаты. Но для дела было чрезвычайно важно, чтобы у министра юстиции был такой статус, который позволял бы ему реально влиять на любые решения правительства, соизмерять их прежде всего с правом. И у меня такое положение благодаря Ельцину было. Хотя я бы предпочитал опираться на правила и законы, а не на расположение президента. - Насколько надежно было это расположение? - Надежно. Во всяком случае в первое время. Я был очень влиятельным министром юстиции. Мои возражения по поводу тех или иных решений правительства всегда принимались во внимание. Я присутствовал при обсуждении важнейших документов, визировал указы. Это было непросто, ведь я пытался удержать правительство и президента в правовом поле в условиях еще действующей советской конституции. При том, что и Гайдар, и Чубайс, и другие члены кабинета относились к законам совсем не так, как я. Увы, в переделке системы, которой занималось правительство, праву ведущая роль не отводилась. - Конфликтовали? - Случалось. - И Ельцин брал вашу сторону? - Как правило, и Гайдара, и Чубайса мне удавалось убеждать без его вмешательства. Но бывало и по-другому. - Расскажите. - Анатолий Чубайс, который к тому моменту занимался приватизацией, написал на меня записку президенту, по сути жалобу. Привел разные примеры и сделал вывод: министр юстиции Федоров мешает политически важному процессу приватизации. Стиль записки Чубайса, по моей оценке, был возмутителен. Но еще более неожиданной была для меня резолюция Ельцина. Там не было даже обращения ко мне, было просто написано: "Имейте в виду, что приватизация - дело всенародное, а тот, кто мешает приватизации, тот..." Ну, точно уже и не помню, какие эпитеты там шли. Я сразу позвонил Ельцину, он тотчас откликнулся. Тогда это было абсолютно нормальным. Не думаю, что сейчас министры могут так легко дозваниваться до президента. Да они сегодня из-за резолюций отношения с президентом и не выясняют. Но я тогда решил выяснить. Ельцин меня принял, выслушал все комментарии и тут же по громкой связи позвонил Чубайсу, долго разбирался по существу, а в конце отчеканил: "Имейте в виду, с Николаем Васильевичем так разговаривать нельзя". Кстати, больше ничего подобного у меня с Чубайсом не было. - Вернемся к отставке. - Постепенно поддержка со стороны Ельцина ослабевала. Он вроде бы советовался со мной и соглашался с моими доводами. Но решения стали появляться вопреки нашим договоренностям. Президент все более тяготел к тем, кто предпочитал развязывать политические коллизии неправовыми, силовыми методами. - То есть к кому? - Мне очень не хочется называть фамилии. Раньше, когда я был молодой, я легко их называл, а сейчас не вижу в этом смысла - дело не в персонах, а в российской действительности. - Что стало последней каплей? - Указ об особом порядке управления, который он подписал 20 марта 1993 года. На следующий день было заседание правительства и все дружно одобрили этот указ. Черномырдин, Шахрай, потом министр культуры Сидоров, потом уж совершенно неожиданно Элла Памфилова, которая ненавидела Хасбулатова и искренне, как ребенок, хотела помочь Ельцину. И ни один не высказался против указа. Я, конечно, постарался разъяснить свою позицию, доказывал, что это не приведет к успеху, наоборот, последствия могут быть трагические. Борис Николаевич как-то странно сказал: "Единственный министр возразил..." А я вдруг понял, что эта аудитория для меня абсолютно чужда. Как какое-нибудь партсобрание в колхозе, где решение принимают, опираясь не на право, а на большинство голосов. Стало грустно, но ясно, что мне в этой компании оставаться больше нельзя. Я со своими представлениями в ней как белая ворона. Тут же во время заседания написал заявление об отставке. Помню, там фраза такая была: "не могу мириться со все более удручающими фактами пренебрежения правом в политике". - Президент не пытался вас отговорить? - Мне передали, что он был очень обижен и даже сказал: "Я ему так доверял, а он выступил против Ельцина". Правда, Филатов, глава администрации, пытался отговорить, вроде бы даже от имени президента. Для справки. Указ об особом порядке управления был подготовлен Сергеем Шахраем. Как ответ на обострение отношений между Ельциным и российскими депутатами. Указ предполагал расширение полномочий президента. - Ваше решение было принципиальным. Но почему тогда вы ушли тихо, а не хлопнули дверью? - Кто-то из ваших коллег позже написал, что я как раз хлопнул дверью. Но нет, не хлопнул. Я вообще не думал о том, что это может быть политической акцией. Мне было очень тяжело - и морально, и профессионально. Я был разочарован. Борис Ельцин указу об особом порядке управления ход не дал. Прошло еще полгода, прежде чем другой, аналогичный этому указ развязал войну в центре Москвы. Федоров к этому моменту служил адвокатом. Ушел в сторону - его право. СОУЧАСТНИКИ Федоров не принадлежал ни к одной из политических группировок, команд или партий. Он служил в кабинете Силаева, но не был его человеком. Он работал рядом с Явлинским, но не попал в "Яблоко". Он реформировал Россию вместе с Гайдаром и Чубайсом, но на выборы 93-го пошел не по списку Демвыбора, а по списку Демпартии Николая Травкина. При этом в парламенте вместе с Травкиным так и не работал. - В 93-м вы баллотировались в Госдуму. Но почему с Травкиным? Вас не позвал к себе Гайдар или Явлинский? - Кажется, звали. Меня тогда многие звали. Я даже плохо помню, кто именно. - Так уж и не помните? - Ну, не имело это для меня особого значения, вот и не запомнил. - Почему? - Я никак не мог пойти к Гайдару. Он и его команда всегда были для меня слишком радикальны. Я консерватор. Мне кажется, что для юриста это совсем не вредно. - Но вы и были командой Гайдара. - Не соглашусь. Гайдар, Чубайс и другие были близкими друзьями еще до того, как пришли в правительство. Кроме того, я считал, что министр юстиции, так же как генеральный прокурор, должен находиться на определенной дистанции от остальных. Особенно в такой политической ситуации, когда многое решается неформально. Я никогда не открещивался от команды Гайдара, но, честно говоря, не люблю, когда меня с ней ассоциируют. - Хорошо, тогда почему не Явлинский? С ним вы начинали в правительстве Силаева. - И именно поэтому нет. - Объясните. - В правительстве Силаева Явлинский, Борис Федоров и я выступали как одна команда. Мы были силой, к которой прислушивались. Мы могли проводить практически любые решения. И лидером в нашей тройке был Явлинский. Осенью 91-го он сказал, что намерен уйти в отставку. Мы с Борисом как мальчишки отговаривали его и вроде бы отговорили. Но перед самым заседанием парламента он вдруг говорит: нет, я ухожу. Мы восприняли это как удар. Были и другие моменты. - Не хотите говорить? - Целью Явлинского было президентское кресло, и он все подчинил этому. Перед первыми выборами президента России в 91-м я и, по-моему, еще Полторанин по просьбе Ельцина просили его согласиться на должность премьера, но он категорически отказался. Только вице-президентом. Все правильно, вице-президент - это, по существу, преемник Ельцина, а премьер, которому предстояло начинать рыночные реформы, был обречен. Я не осуждаю его за это, но многое в нем не понимаю. Он вообще очень закрытый человек, удивительно закрытый. В отличие от Гайдара у Николая Федорова нет друзей, которые стали бы командой политических единомышленников. В отличие от Явлинского - нет своей партии. В отличие от Чубайса - поддержки крупного капитала. Только три победы на президентских выборах. Тоже вариант. НЕ ПЕРВЫЙ СРОК В 1993-м Федоров избрался в Думу и почти одновременно - президентом Республики Чувашия. - Опять ушли в сторону? - Мне очень нравилось работать адвокатом. А как жене моей это нравилось, она до сих пор говорит - золотая пора. Некоторые идут на юридический, чтобы стать прокурором, другие, чтобы работать в КГБ, а я пошел в юристы, чтобы защищать. Так что после отставки я осуществил свою мечту. Но осенью 93-го ко мне начали приезжать делегации из Чувашии, одна за другой, наверное, больше двадцати. Сначала отказывался, а потом стало неловко. Тебе, значит, люди говорят, что надо вернуться на родину и помочь ей, а ты упираешься. Ну и согласился. - Скажете, опять повели себя наивно? - Не скажу. В то время регионы пользовались достаточно большой самостоятельностью. Иногда даже слишком большой. Кстати, это уродство создал Кремль своими неправовыми сделками с отдельными лидерами субъектов Федерации. Но Чувашия Кремль не особенно волновала. И мне казалось, работа там будет довольно автономной. И кое-что вдали от московской чиновничьей дурости можно сделать. Далеко я не загадывал. - А как же? - Просто начал делать то, что считал нужным. Я вообще так устроен. Если уж берусь за что-то, то стараюсь по максимуму, как могу. Так воспитали. Нас в семье пятеро - у меня еще три сестры и брат, и все такие. - Принципиальные отличники? - Вроде того. - Рассчитывали не на один срок? - Я об этом не думал. Сколько успею сделать - решил, - столько успею. С этим ощущением и работаю. И увлечен этой работой, как может быть увлечен своей работой директор завода, учитель, фермер... Мне интересно. - Несмотря на то что после окончания московской карьеры масштабы вашей деятельности оказались куда скромнее. - Ну и что? Даже интереснее. Чувашия занимает 89-е место среди 89 субъектов Федерации по природным ресурсам. Следовательно, нам рассчитывать не на что - приходится интенсивно думать и работать. Поэтому именно в Чувашии испытываются самые передовые модели модернизации России, и прежде всего в социальной сфере. Мы первыми начали реформу образования: второй год, к примеру, проводим Единый государственный экзамен. Первыми возродили институт земских - семейных - врачей. Причем на современном уровне - закупили машины "скорой помощи", обучали врачей в Европе, Канаде, даже Японии, выстроили всю систему на электронной базе. Семь лет назад одними из первых в России создали свой чувашский Интернет - Интранет. Сегодня можно сказать, что в Чувашии электронное правительство. А это уже не просто технология, это политика, потому что электронное правительство - это прозрачное правительство. И эффективное тоже. Может быть, снова проявлю нескромность, но я получаю удовлетворение. Точно, получает. А что еще может получать президент российской республики, у которой нет нефти, алмазов и даже свободной экономической зоны? ЗАЩИТА Автономность Чувашии, конечно, была относительной. Чеченская война, начатая Москвой в 1994-м, стала для Федорова испытанием на лояльность центру. Он испытания не выдержал. В 95-м президент Чувашии - единственный из руководителей российских регионов - подписал указ, дающий право призывникам республики отказаться от службы в Чечне. Ездил на Кавказ, входил в комиссию Европарламента по Чечне, резко высказывался в прессе. Чувашия потеряла в Чечне столько же солдат, сколько в Афганистане. И еще пять пропали без вести, в Афганистане никто без вести не пропал. - Чего вы добились? Война не только не прекратилась, но получила поддержку в общественном мнении. - Есть ситуации, которые невозможно изменить в корне. Но все равно стоит постараться хоть как-то их корректировать. Понимаю: сегодня я не в состоянии остановить войну. Что же теперь, смириться с происходящим? Я так не считаю. - И что делаете? - Недавно, к примеру, меня пригласил на разговор секретарь Госсовета Александр Абрамов. Как раз по поводу Чечни. При том, что моя позиция всем известна. Значит, что-то в Кремле происходит? Значит, какие-то попытки прийти к миру предпринимаются? - Для опытного политика вы как-то слишком доверчивы. - Я просто пытаюсь использовать любую возможность, чтобы повлиять на позицию федеральной власти. Хотя понимаю, в случае с Чечней эта возможность почти призрачная. Не в последнюю очередь потому, что вся политика в отношении Чечни, как и вообще вся российская политика, на 99 процентов зависит от позиции президента. Только он может поставить заслон той волне антигуманизма и ура-патриотизма, которую мы наблюдаем уже не только по отношению к Чечне. - Может, но хочет ли? - Чтобы изменить беспросветную ситуацию, президенту надо признать: она - следствие преступного непонимания того, что происходит на Кавказе. Тут есть исходная точка. Ни один российский солдат не может сказать, что он воюет в Чечне за свои горы, за свою землю. А чеченцы воюют за свою, за ту, на которой родились, за которую готовы положить не только собственную жизнь, но и жизнь детей. Пока мы не признаем этого, мы не научимся говорить с чеченцами. Чувашия в 2001-м выбрала себе президента с такими взглядами. Россия в 2000-м - с противоположными. ПРЕНИЯ СТОРОН Чечню Федорову простили. Может быть, за то, что на выборах 96-го президент Чувашии голосовал за Бориса Ельцина и не скрывал этого. Впрочем, его республика не последовала примеру своего президента, дав Ельцину во втором туре всего лишь 31,8 процента. Путину повезло больше, но триумфа тоже не состоялось - 44, 28 процента. К 2000 году отношения с центром снова обострились. Президент Чувашии не захотел встраиваться в вертикаль власти. - Вы боролись с реформой Совета Федерации до последнего. Но опять оказались без союзников. Хотя в этом случае они должны были появиться. В чем вы просчитались? - Когда президент Путин решил реформировать Совет Федерации, а по сути, уничтожить его как относительно самостоятельную структуру власти, у него было много противников. Не только я, почти все руководители регионов оказались в оппозиции к этому проекту. Понятно, у некоторых, даже многих, был личный, корыстный интерес. Я не обманывался. Но что это могло изменить в моей позиции? Я защищал федеративные принципы, а не интересы местных князей. - И, видимо, не уследили за тем, что эти интересы поменялись. - Действительно, сначала меня все поддержали. А через две недели дружно проголосовали за президентский проект. С коллегами поработали. - А с вами? - Тоже пытались, не получилось. - Такая принципиальность или не очень давили? - Может, не очень давили как раз потому, что знали: для меня это принципиально. - Или просто поняли, что можно обойтись без вашего голоса. - Неважно. Важно другое. Я действительно считаю, что в последние год-два Россия резко затормозила в создании того демократического федеративного государства, которое предполагает Конституция. - Жесткая оценка. - А может быть, и того хуже - начала движение назад от тех демократических ценностей, которые, на мой взгляд, должны лежать в основе российского общества. Что такое авторитаризм для России? При нашем менталитете это пролог к тоталитаризму. - Не верите в русского Пиночета? - И в русского де Голля тоже. Все разговоры о каком-нибудь русском де Голле, который совместит сильную власть и либеральную экономику, - пустое. У России другая история - это первое. А второе - социально-экономическая структура общества. У французов был мощный средний класс. Авторитаризм опирался на собственников и их ответственность. А у нас авторитаризм на что будет опираться? На ожидание чуда, которое должна обеспечить эта самая авторитарная власть. Мы исторически даже не страна рабов - рабы хотя бы в прошлом были свободными людьми. Мы страна холопов, которые всегда жили в зависимости - сначала от царя и барина, потом от генсека и партии. А теперь что, от Путина и его полпредов? - Что было после того, как Совет Федерации дожали? - Через какое-то время мы встретились с президентом для того, чтобы обсудить эту проблему. "Ну, вы нас и гвоздите..." - сказал он. - Ярко сказано. - Да, я это дословно запомнил, потому что раньше такого выражения никогда не слышал. - А дальше? - Мы долго говорили о том, как надо укреплять власть в России. - Он вам рассказывал, как надо? - Нет, каждый высказал друг другу свое мнение. Я говорил примерно следующее. "Вы укрепляете не власть, а бюрократию. В какой-то момент это может дать эффект, но он временный. В долгосрочной перспективе вертикаль, построенная на страхе перед чиновником, не может привести к успеху. Вот смотрите, у нас в Чувашии никаких ресурсов, только один - ответственность людей. Снимите с них ответственность, что получится? А я вам скажу: ничего не получится. Сегодня я опираюсь на самоуправление как главный институт власти и рычаг во всех переменах. А вертикаль власти загонит людей в прежнюю схему: вся надежда только на чиновника, правительство, президента. О чем бы ни шла речь - о грязном дворе или образовании для своих детей. Ну и что мы будем делать с такими людьми?" В общем, говорил очевидные для меня вещи. - А президент? - Он упрямый. Даже если соглашался со мной, тут же говорил: "да, но...". - "Но" - что, например? - "Но вы же знаете, какие в регионах сидят руководители и что они вытворяют". И даже назвал фамилии весьма влиятельных людей. Правильно назвал. Он вообще производит впечатление убежденного в своей правоте человека, что меня подкупает. Хотя должен признаться, что в общении с президентом подкупает и другое. - Что именно? - Он очень грамотно строит разговор, неформально. Знаете, как советуют специалисты, прежде чем говорить с человеком, поинтересуйся, сколько у него детей, кто жена... - И скажи ему что-нибудь приятное. - И это. - Что сказал вам? - "Таких, как вы, честных и квалифицированных руководителей регионов, можно пересчитать по пальцам одной руки". Думаю, что порядочных людей в России куда больше. Наверное, президент пошутил. Незадолго до этого, выступая в Совете Федерации, Николай Федоров сказал: "Мы, как и весь советский народ... извините, многонациональный народ России, уважаем и любим Путина, мы должны его поддержать, прежде всего помочь не совершать ошибки. Не такая беда, если грабли, на которые наступили, ударят по лбу президента - он у нас занимается восточными единоборствами... Но за что эти грабли ударят по лбу простых россиян?" Тоже пошутил. ПРОЦЕСС В 99-м Николай Федоров даже теоретически не мог претендовать на роль преемника Бориса Ельцина. По совокупности обстоятельств. Он и не претендовал. Заявил, что не будет баллотироваться на пост Президента России. Причин назвал много - общий откат от демократических ценностей, отсутствие партии, скудость средств. Но, видимо, была главная - не хотел. - Почему Борис Ельцин выбрал в преемники Владимира Путина? - Тут комплекс причин. Но одну я бы выделил. Это отношение Путина к Анатолию Собчаку, своему учителю. То, как Путин повел себя в трудный для Собчака момент, очень показательно. Он не отступился от него даже тогда, когда сам Ельцин перестал его защищать и на него налетела свора. Это важное качество Путина - для него самого, как я его понимаю. И для Ельцина - как я понимаю его. - Какую роль сыграли в этом выборе политические группировки? - Какую-то, наверное, сыграли. Но я вообще не вижу смысла вникать в то, кто с кем, кто за кем и кто против кого. Меня часто спрашивают об этом, но я действительно не знаю. - Или делаете вид? - Наверно, для тех, кто занят московской политикой, это важно. Для меня нет. - Насколько президент Путин свободен в своих действиях? - Здесь в Москве многие говорят, что не вполне свободен. Особенно часто вспоминают об этом, когда начинаешь критиковать президента. Тут же тебе объясняют: он не может этого сделать, потому что вынужден считаться с некими силами, связан обязательствами... Я в это не очень верю. По-моему, все, что он хочет сделать, он делает. И довольно успешно проводит в жизнь даже те проекты, которые по стандартной оценке могут показаться опасными. Взять хотя бы реформу Совета Федерации, которой, предполагалось, будут сопротивляться местные князья. Ну и долго они сопротивлялись? Хотя, учитывая то, что я говорил о Собчаке, думаю, какие-то моральные ограничения у президента есть. - Позиции Путина во власти тверды? - Я бы сказал, что он достаточно не защищен. И чем больше он отступает от демократических норм, тем меньше защищен. Как ни тяжело было Ельцину в силу объективных причин, а он был все-таки менее уязвим. - Почему? - Он создавал фундаментальные гарантии для того, чтобы прогрессивные перемены в России стали необратимы. Пусть уродливо, с ошибками, но создавал. Его преемник пока идет за настроениями толпы. А эти настроения очень переменчивы. - Ему труднее, чем Ельцину? - Сегодня, когда политики или чиновники собираются на каком-нибудь очередном обеде с президентом, обязательно кто-нибудь произнесет тост: "Мы все понимаем, как вам, Владимир Владимирович, тяжело, какое вы наследство получили". Ну и дальше про правильный новый курс и дальновидную политику. Меня от этого коробит. Да Ельцину было в тысячу раз тяжелее. Объективно тяжелее - распавшееся государство, нет законов, нет нормальной денежной единицы... Он начал строить практически с нуля. Разве это сопоставимо с той страной, которую он в 99-м передал Путину? К этому времени Россия как минимум была полноценным государством - с границами, валютой, бюджетом, армией... Все эти сравнения крайне несправедливы по отношению к Борису Николаевичу. Ну как с таким обедать? БЕЗ ПРОТОКОЛА Когда Совет Федерации в едином порыве одобрил возвращение советского гимна, Николай Федоров единственный голосовал против. Когда впервые грянула музыка Александрова, единственный демонстративно не встал. - В чем, на ваш взгляд, главное отличие между тем временем, когда начиналась ваша политическая карьера, и эпохой Владимира Путина? - На первое место в политике вышли не ценности, а технологии. Если бы такая ситуация была в 89-м, я бы просто никогда не занялся политикой. - Самое большое разочарование за эти годы? - Я полагал, что политики со временем все больше будут действовать по правилам, придерживаться не только законов, но и моральных норм. Но прогресса в этом направлении нет. Практически нет. Напротив, политическая жизнь становится все грязнее, а ее участники - циничнее. Слово политика, причем самого высокого ранга, ничего не стоит. Договоренности нарушаются, как будто их и не было. Как нормальный человек может участвовать в такой политике? - Вы же участвуете. - Я Библию читаю и говорю себе: нельзя опускать руки, уныние - страшный грех... Хотя иногда хочется не заповеди про себя повторять, а вслух выругаться. - Вы много раз терпели поражение. Причем в принципиально важные политические моменты. В 93-м, когда право отступило перед политической целесообразностью. В 94-м, когда не удалось предотвратить войну в Чечне. Совсем недавно, когда был ликвидирован сильный Совет Федерации. - Я стараюсь искать хотя бы какие-то плюсы в том, что происходит. Например, при всем моем несогласии с реформой власти, которую проводит президент, готов полностью поддержать его в реформе судебной системы. Я уже говорил, что это моя давняя мечта, мы еще в 90-м принимали первый закон о статусе судей и пытались двигаться к независимому суду. Так что, можно считать, президент продолжает то, что было начато нами. - Но при этом количество одиозных решений, принятых судами под давлением власти или финансовых группировок, только растет. - Я же про плюсы хотел сказать, а вы опять о минусах. Да, правы. Скажу больше, количество таких решений будет нарастать. Не может быть независимого суда в стране с всевластием чиновников. Реформа власти в том виде, в котором она проводится, в принципе несовместима с судебной реформой. - Можете объяснить, как вас до сих пор не сожрали? - Не могу, но вижу в этом повод для оптимизма. Имеет право. ДОСЬЕ МН Николай ФЕДОРОВ родился 9 мая 1958 года. После окончания школы с золотой медалью поступил на юридический факультет Казанского университета. Окончил аспирантуру Института государства и права АН СССР. Работал старшим преподавателем Чувашского госуниверситета. В 1989 - 1990 гг. - народный депутат СССР. В 1990 - 1993 гг. - министр юстиции России. С 1993 г. - президент Чувашии. Женат. Есть сын и дочь. Увлекается восточными единоборствами.