Первым сложил голову за Родину Иван. Седьмой сын Татьяны Николаевны и Алексея Илларионовича. А ему шел в ту пору всего двадцатый год.
Иван
— Себя не помня от горя, выбежала на дорогу, что к Суре, на Запад пролегла,— рассказывала Тятюк-кинемей, вспоминая тот день,— и упала, аж силы нет подняться. А куда бежала, и сама не знала. Но бежала в ту сторону, куда ушли сыновья, будто могла добежать до них... Вдруг черные тучи обволокли небо. Думаю, небо плачет вместе со мною. Нет, не дождь — град пошел. Льдинки крупные, аж в мою ладонь... Бьют меня по лицу, по голове, а я не чувствую ни удара, ни боли. Плачу по сыну, по любимому Ивану, по Ванюку. А град все сильнее и сильнее... Вдруг вижу, лежу на пшеничном поле. На том самом месте, где я сеяла со своими сыновьями. Колосья налиты пшеницей, а град бьет их, и падают стебли на землю, будто убитые ими. Почудилось мне, не стебли пшеницы, а сыновья мои падают на землю, убитые врагами. Вскочила на ноги. Бегу по полю, поднимаю стебли, стараюсь защитить их от града. А град все сильнее. Посмотрела тогда на небо. Лезут черные тучи с севера. Думаю, погибнет весь урожай. Подняла руки к небу, кричу: «О тучи, о грозные тучи, не бейте мое поле, мою пшеницу, идите на запад, бейте лучше вражьи головы, чтоб они, поганые, сгинули со света!..» Хотите - верьте, не хотите - не верьте, тут же перестал град, ушли черные тучи. А я бегаю по полю, поднимаю пшеницу и плачу...
Только вечером вернулась домой. Усталая, мокрая от слез и града. А муж мне говорит: «Мужайся, мать! Грозные дни настали не только для нас, а для всей страны. Что бы ни случилось с сыновьями, мы должны верить в нашу победу.»
А я ему кричу: «Ты что, старик, сдурел? Не хватает тебе смерти одного сына?!»
И он тихо, как будто виноватый: «Война будет долгая и трудная...»
Разве могла я тогда думать, что как воронье, летящее в чужое гнездо, придут ко мне одна за другой столько печальных вестей...
Иван Алексеев погиб в первые же дни войны, попав под бомбежку на аэродроме, который защищали вместе со своими друзьями.
Иван
