Работавший в 1850 гг. в уездном училище штатным смотрителем (заведующим учебной частью) Петр Андреевич Андреев по заданию Императорского русского географического общества составил «Этнографическое описание города Ядрина». Оно начинается с характеристики внешности горожан, у которых рост средний, волосы светлорусые или темнорусые, а глаза серые.

Описывая вид города, П.А. Андреев подчеркнул, что после пожара 1843 г. Ядрин выглядит более благоустроенным. Новые дома расположены «по утвержденным планам и фасадам». Они были стандартны: «Дома эти все одноэтажные и большей частью как наружным, так и своим внутренним расположением довольно однообразны: каждый из них имеет три окна на улицу и состоит из одной обширной комнаты, разгороженной вдоль на две неравные половины, из коих правая, большая, называется избою, а левая, где обыкновенно стряпают, называется чуланом». Иные дома имели две избы: переднюю (для отдачи на постой) и заднюю (здесь жили хозяева). Или в доме имели одну чистую комнату для приема постояльца.

Интерьер дома описан таким образом: «При входе в избу, который обыкновенно против уличных окон, влево у самой стены стоит обыкновенная русская печь челом к улице. От печи до передней стены делается перегородка, отделяющая чулан от избы. Над головами вошедшего расположены полати. А вправо от него к углу и задней стене приделывается широкая лавка, называемая кутник, которая служит вместо кровати. В правом переднем углу ставятся образа, перед ними стол, перед столом же, начиная от самого переднего угла и кругом по всей избе около стен стоят лавки. У самого же чела печки к левой боковой стене чулана приделывается шкаф для разной посуды. На полу же перед печкой и перед шкафом прорубается «творило», или вход в подполье, куда ставятся разные съестные продукты».

Дом горожанина имел сени, а вход туда прорубался с боку. За сенями ставили клеть (холодный амбар) или такая же изба, только с печью вправо от входа. Во дворе находились сараи для скотины, крытые помещения для инвентаря (телеги, саней и прочих), в огороде – черная баня или землянка с печью.

По одежде горожане мужчины со своими кафтанами, шубами, тулупами, шапками, сапогами («часто вместо сапог – онучи или лапти») не отличались от сельских крестьян. Лишь молодежь немного форсила: «В праздники у молодежи накидывается на плечи «чуйка», которая шьется из сукна вроде шинели, только без капюшона». В одеянии ядринские женщины, особенно девушки, отличались большей изысканностью, чем мужчины: «Платья шьют из лучшего ситцу, кисеи, а многие даже из шелковой или шерстяной материи; на голове тщательно повязывается шелковая цветная (если женщина уже пожилая, то темного цвета) косыночка; на ногах – нитяные чулки и башмаки (зимою – шерстяные носки и ботинки); в ушах – серьги с подвесками, на руках – серебряные кольца и перстни. На шее цветная шерстяная или шелковая шаль, или большой платок. Поверх платья летом надевают шерстяной, иногда шелковой материи пальто, а зимою – длинную шубу. Некоторые носят даже мантоны и салопы… Девицы плетут одну только косу и отпускают ее на спину, а женщины плетут две косы и обвязывают их вокруг головы». Что скажешь – модницы существовали во все времена! Женская красота всегда ценилась! Мужской туалет не отличался ничем: «Волосы стригут в кружало и носят бороду»,- писал П.А. Андреев.

Все перечислил автор: что ели ядринцы в постные, скромные и праздничные дни. Им приписывает такую пословицу: «Свинья – скотина скверна, но на столе – то она перва». Любимым блюдом у горожан были пельмени (ядринцы их называли по-своему «пермени»), изготовленные в отсутствие мяса из поджаренной на постном масле с репчатым луком свежей или кислой капусты, а зимой обязательно из свинины. В заключение праздничного обеда подавался так называемый нежинна из бисквитного теста (или «битый»), запеченная в плошке в печи.

В быту горожан на важном месте стояли обряды свадебные. Они всегда были красочными, оживленными, но особенно в тех случаях, когда деревенские парни женились на городских девушках. Предусматривалось сватовство, смотрение невесты, рукобитие (согласие родителей обоих сторон породниться), девичник (прощание невесты с подружками). «Если жених городской, то смотрения не бывает», - замечал автор. В таких случаях подготовительный к свадьбе этап проходил проще, так как городская молодежь (жених и невеста) были знакомы с детства.

Автор так обрисовывал некоторые детали свадебного обряда: «Утром в день свадьбы дружка привозит невесте от жениха башмаки, духи и помаду; часа за два или три перед венчанием все поезжане (т.е. участники свадебного «поезда») выезжают от жениха и ездят по всему городу, потом берут с собой жениха и отвозят его в церковь, а после уже едут за невестой и отвозят ее вместе с ее свахами туда же… На другой день свадьбы все пирующие тут, мужчины и женщины, переряжаются как можно отвратительнее и смешнее и, взяв с собой медные тазы, заслонки, помело (т.е. метлу), веник и т.п., отправляются все вместе – чаще на лошади, а иногда пешком – и с бряком, криком, свистом и пляской ездят целый день по городу, заезжая беспрестанно то к молодым, то к отцу и матери молодой». Одним словом, по праву старые ядринцы любили веселиться.

По свидетельству П.А. Андреева, в середине XIX в. горожане очень верили приметам, которых было порядочное множество. Вот некоторые из них: «Курица пропоет петухом – не к добру; если она спела в избе, то берут ее в руки и, начиная от переднего угла, кувыркают ее по полу избы до порога двери и смотрят: если она (курица), встав на ноги, пойдет к двери, то, значит, спела к покойнику; а если ногами (зашагает) в избу, то к нечаянному гостю». Еще примета «Если горячие угли вылетают из печки во время топки, то гости будут незваные». Вскоре после свадьбы в семье молодых никому не давали дрожжей, опасаясь быть бедными в жизни. В девичник приносили пирог от жениха невесте, однако она сама его не ела из боязни, что их будущие дети заболеют золотухой. Чтобы молодые не ссорились, в день свадьбы ни у жениха, ни у невесты не подметали полы избы. Невеста под венец брала с собою кусок мыла: умывалась им после венца, боясь сглазу. На венце жених и невеста при исполнении хора «Положил еси на главах их венцы» старались наступить один другому на ногу. Верили, кто в этом упредит, тот в жизни будет иметь большой вес (власть в семье). Приходя в дом жениха по венчании, молодая старалась первою переступить через порог, обязательно приговаривая: «Не медведя в дом ведут, а полную хозяйку», потому что было поверье, что если она успеет все это свершить, то в доме будут не только любить ее, но и ей повиноваться. Для согласья в жизни новобрачные должны были съесть пшеничную лепешку, печеную на одном яйце, и разом взглянуть на поданное свахой зеркало. И другое поверье: придя домой с похорон, жена, дочери или сестры умершего подходили прями к печке и, открыв заслонку, смотрели во внутрь, якобы для того, чтобы не бояться покойника. Ряд поверий был связан с мышью: изгрызет она платье или белье – к смерти или к несчастью владелицы; прогрызет верхнюю корку каравая – будет высокая цена на хлеб, нижнюю корку – уже низкая цена, середину каравая – средняя цена; хлеб, объеденный мышами, умиротворит зубную боль. По понедельникам, считая его несчастливым днем, ядринцы из города не выезжали и никаких новых дел не начинали.

Автор сочинения упомянул две песни, якобы наиболее любимые горожанами: «Улица узкая, хоровод велик, разодвиньтесь, красны девушки» (Суть: молодица разыгралась, но что будут говорить по этому поводу свекор и батюшка родной?) и «Как под яблонью под кудрявою и да бьет жену муж угрюмую, не веселую, не басенную; как жена мужу не возмолится» (Потому что свекор велит бить еще пуще).

Чтобы в избах и хлевах не проказничали чужие домовые, держали растение местного названия «Остро-пестро». Оно не объяснимо.

Оказывается, старые ядринцы имели своеобразную местную лексику (выражения, понятия): вместо «действительно» говорили «впрямь», слово «замерна» обозначало первый осенний мороз, «зобня» - плетеную большую корзину, «каровать» - у кого-то долго пировать, «развеха» - бестолкового человека или разиню, «рассомаха» - неряху, «халитка» - жалкого простачка, «рюмить» - плакать, «жабер, жабра» - соседа (соседку), «катушка» - картошку, «инда» - так что и др. Обращало на себя обороты речи ядринцев; «как у ней шальта красна», «како время-то ненастно», «у меня сапоги-та новы», «добрава», «зеленава», «смирнава», «што» (что), «пымать» (поймать), «мытца» (мыться), «делаш», «знаш», «мово», «твово», «свово», «мому», «твому», «свому», «почта» (зачем), «перьва» (сперва) и т.д.

Что весьма интересно – это влияние окружающей чувашской среды на горожан. Трудно объяснить его причину: то ли общения с местными крестьянами были очень тесные, то ли жители прежней деревни Ядрино оставили некоторой наследство, то ли среди служилых людей – в основном стрельцов – была значительна прослойка чувашей. Вот несколько слов (терминов), принятых горожанами из чувашского языка: «канчала» (пряслица), «чиряс» (небольшая кадочка), «семик» (летний или престольный праздник), «кутник» (широкая лавка у печки), «трешник» (копейка серебром; по-чувашски – «вище пус»), семишник» (две копейки серебром; по-чувашски – «сиче пус), «апайка» (женщина-чувашка; по-чувашски – «мать») и др.

Ядринцы полностью переняли чувашский обряд «Хер аки» (Девичью пашню), который известный чувашский языковед, доктор филологических наук В.Г. Егоров охарактеризовал следующим образом : «Хер аки» (букв. «девичья пашня») – так называли в старое время обряд опахивания селений якобы с целью предупреждения их от повальных болезней скота и эпидемических заболеваний людей. Обряд этот состоял в том, что взрослые девушки деревни впрягались в деревянный плуг или соху и с распущенными косами, беспоясые, с непокрытой головой в таинственной тишине ночи проводили борозду вокруг своей деревни, захватывая и принадлежащие ей поля радиусом 1,5 – 2 километра. В это время по дороге никого не пропускали – ни из деревни, ни в деревню… Обряд «Хер аки» первоначально, по-видимому, не был приурочен к борьбе с эпидемиями и эпизоотиями…, а имел другое назначение. В нем можно видеть скорее имитацию древнейшего социального уклада жизни – матриархата, когда занятие земледелием было исключительно обязанностью женщин, и такой социальный уклад, по мнению народа, якобы вполне одобрялся богами и признавался ими нормальным явлением. И вот народ каждый раз после ряда неурожайных годов, чтобы заслужить себе милость богов, вернуть земле плодородие и предохранить посевы от засухи и градобития, символически возвращался к первобытному, угодному богам правопорядку – к обработке земли женщиной. Обычай «Хер аки» вывелся среди чувашей на моей памяти – в начале 80-х годов прошлого (XIX) столетия» (В.Г. Егоров. Этимологический словарь чувашского языка. Чебоксары, 1964. Стр. 298-299).

Конечно, ядринцы переняли указанный обряд в довольно переиначенном виде. П.А. Андреев со слов свидетелей, наблюдавших проведение обряда в 1831 и 1853 гг., описывал его в следующем виде: «При появлении в соседних местах холеры собираются несколько девиц в один дом и оттуда тайком ночью в белых, а если нет, то в чистых ситцевых платьях, растрепав по плечам косы, отправляются опахивать город. Для чего одна из них берет горшок с горячими углями и, посыпая туда ладанку, идет впереди. За нею следует другая и сеет какие-нибудь семена. Потом сзади ее идет третья и, запряженная как лошадь в хомуте, тащит за собою соху, а остальные, придерживая соху, помогают ей пахать и по пути перепрягаются одна после другой. Таким образом обходят они кругом всего города, оставляя позади себя борозду».

Несмотря на беглость и сжатость содержания, «Этнографическое описание города Ядрина» является ценным историческим сочинением для характеристики нравов ядринских жильцов середины XIX

Работавший в 1850 гг. в уездном училище штатным смотрителем (заведующим учебной частью) Петр Андреевич Андреев по заданию Императорского русского географического общества составил «Этнографическое описание города Ядрина». Оно начинается с характеристики внешности горожан, у которых рост средний, волосы светлорусые или темнорусые, а глаза серые.

Описывая вид города, П.А. Андреев подчеркнул, что после пожара 1843 г. Ядрин выглядит более благоустроенным. Новые дома расположены «по утвержденным планам и фасадам». Они были стандартны: «Дома эти все одноэтажные и большей частью как наружным, так и своим внутренним расположением довольно однообразны: каждый из них имеет три окна на улицу и состоит из одной обширной комнаты, разгороженной вдоль на две неравные половины, из коих правая, большая, называется избою, а левая, где обыкновенно стряпают, называется чуланом». Иные дома имели две избы: переднюю (для отдачи на постой) и заднюю (здесь жили хозяева). Или в доме имели одну чистую комнату для приема постояльца.

Интерьер дома описан таким образом: «При входе в избу, который обыкновенно против уличных окон, влево у самой стены стоит обыкновенная русская печь челом к улице. От печи до передней стены делается перегородка, отделяющая чулан от избы. Над головами вошедшего расположены полати. А вправо от него к углу и задней стене приделывается широкая лавка, называемая кутник, которая служит вместо кровати. В правом переднем углу ставятся образа, перед ними стол, перед столом же, начиная от самого переднего угла и кругом по всей избе около стен стоят лавки. У самого же чела печки к левой боковой стене чулана приделывается шкаф для разной посуды. На полу же перед печкой и перед шкафом прорубается «творило», или вход в подполье, куда ставятся разные съестные продукты».

Дом горожанина имел сени, а вход туда прорубался с боку. За сенями ставили клеть (холодный амбар) или такая же изба, только с печью вправо от входа. Во дворе находились сараи для скотины, крытые помещения для инвентаря (телеги, саней и прочих), в огороде – черная баня или землянка с печью.

По одежде горожане мужчины со своими кафтанами, шубами, тулупами, шапками, сапогами («часто вместо сапог – онучи или лапти») не отличались от сельских крестьян. Лишь молодежь немного форсила: «В праздники у молодежи накидывается на плечи «чуйка», которая шьется из сукна вроде шинели, только без капюшона». В одеянии ядринские женщины, особенно девушки, отличались большей изысканностью, чем мужчины: «Платья шьют из лучшего ситцу, кисеи, а многие даже из шелковой или шерстяной материи; на голове тщательно повязывается шелковая цветная (если женщина уже пожилая, то темного цвета) косыночка; на ногах – нитяные чулки и башмаки (зимою – шерстяные носки и ботинки); в ушах – серьги с подвесками, на руках – серебряные кольца и перстни. На шее цветная шерстяная или шелковая шаль, или большой платок. Поверх платья летом надевают шерстяной, иногда шелковой материи пальто, а зимою – длинную шубу. Некоторые носят даже мантоны и салопы… Девицы плетут одну только косу и отпускают ее на спину, а женщины плетут две косы и обвязывают их вокруг головы». Что скажешь – модницы существовали во все времена! Женская красота всегда ценилась! Мужской туалет не отличался ничем: «Волосы стригут в кружало и носят бороду»,- писал П.А. Андреев.

Все перечислил автор: что ели ядринцы в постные, скромные и праздничные дни. Им приписывает такую пословицу: «Свинья – скотина скверна, но на столе – то она перва». Любимым блюдом у горожан были пельмени (ядринцы их называли по-своему «пермени»), изготовленные в отсутствие мяса из поджаренной на постном масле с репчатым луком свежей или кислой капусты, а зимой обязательно из свинины. В заключение праздничного обеда подавался так называемый нежинна из бисквитного теста (или «битый»), запеченная в плошке в печи.

В быту горожан на важном месте стояли обряды свадебные. Они всегда были красочными, оживленными, но особенно в тех случаях, когда деревенские парни женились на городских девушках. Предусматривалось сватовство, смотрение невесты, рукобитие (согласие родителей обоих сторон породниться), девичник (прощание невесты с подружками). «Если жених городской, то смотрения не бывает», - замечал автор. В таких случаях подготовительный к свадьбе этап проходил проще, так как городская молодежь (жених и невеста) были знакомы с детства.

Автор так обрисовывал некоторые детали свадебного обряда: «Утром в день свадьбы дружка привозит невесте от жениха башмаки, духи и помаду; часа за два или три перед венчанием все поезжане (т.е. участники свадебного «поезда») выезжают от жениха и ездят по всему городу, потом берут с собой жениха и отвозят его в церковь, а после уже едут за невестой и отвозят ее вместе с ее свахами туда же… На другой день свадьбы все пирующие тут, мужчины и женщины, переряжаются как можно отвратительнее и смешнее и, взяв с собой медные тазы, заслонки, помело (т.е. метлу), веник и т.п., отправляются все вместе – чаще на лошади, а иногда пешком – и с бряком, криком, свистом и пляской ездят целый день по городу, заезжая беспрестанно то к молодым, то к отцу и матери молодой». Одним словом, по праву старые ядринцы любили веселиться.

По свидетельству П.А. Андреева, в середине XIX в. горожане очень верили приметам, которых было порядочное множество. Вот некоторые из них: «Курица пропоет петухом – не к добру; если она спела в избе, то берут ее в руки и, начиная от переднего угла, кувыркают ее по полу избы до порога двери и смотрят: если она (курица), встав на ноги, пойдет к двери, то, значит, спела к покойнику; а если ногами (зашагает) в избу, то к нечаянному гостю». Еще примета «Если горячие угли вылетают из печки во время топки, то гости будут незваные». Вскоре после свадьбы в семье молодых никому не давали дрожжей, опасаясь быть бедными в жизни. В девичник приносили пирог от жениха невесте, однако она сама его не ела из боязни, что их будущие дети заболеют золотухой. Чтобы молодые не ссорились, в день свадьбы ни у жениха, ни у невесты не подметали полы избы. Невеста под венец брала с собою кусок мыла: умывалась им после венца, боясь сглазу. На венце жених и невеста при исполнении хора «Положил еси на главах их венцы» старались наступить один другому на ногу. Верили, кто в этом упредит, тот в жизни будет иметь большой вес (власть в семье). Приходя в дом жениха по венчании, молодая старалась первою переступить через порог, обязательно приговаривая: «Не медведя в дом ведут, а полную хозяйку», потому что было поверье, что если она успеет все это свершить, то в доме будут не только любить ее, но и ей повиноваться. Для согласья в жизни новобрачные должны были съесть пшеничную лепешку, печеную на одном яйце, и разом взглянуть на поданное свахой зеркало. И другое поверье: придя домой с похорон, жена, дочери или сестры умершего подходили прями к печке и, открыв заслонку, смотрели во внутрь, якобы для того, чтобы не бояться покойника. Ряд поверий был связан с мышью: изгрызет она платье или белье – к смерти или к несчастью владелицы; прогрызет верхнюю корку каравая – будет высокая цена на хлеб, нижнюю корку – уже низкая цена, середину каравая – средняя цена; хлеб, объеденный мышами, умиротворит зубную боль. По понедельникам, считая его несчастливым днем, ядринцы из города не выезжали и никаких новых дел не начинали.

Автор сочинения упомянул две песни, якобы наиболее любимые горожанами: «Улица узкая, хоровод велик, разодвиньтесь, красны девушки» (Суть: молодица разыгралась, но что будут говорить по этому поводу свекор и батюшка родной?) и «Как под яблонью под кудрявою и да бьет жену муж угрюмую, не веселую, не басенную; как жена мужу не возмолится» (Потому что свекор велит бить еще пуще).

Чтобы в избах и хлевах не проказничали чужие домовые, держали растение местного названия «Остро-пестро». Оно не объяснимо.

Оказывается, старые ядринцы имели своеобразную местную лексику (выражения, понятия): вместо «действительно» говорили «впрямь», слово «замерна» обозначало первый осенний мороз, «зобня» - плетеную большую корзину, «каровать» - у кого-то долго пировать, «развеха» - бестолкового человека или разиню, «рассомаха» - неряху, «халитка» - жалкого простачка, «рюмить» - плакать, «жабер, жабра» - соседа (соседку), «катушка» - картошку, «инда» - так что и др. Обращало на себя обороты речи ядринцев; «как у ней шальта красна», «како время-то ненастно», «у меня сапоги-та новы», «добрава», «зеленава», «смирнава», «што» (что), «пымать» (поймать), «мытца» (мыться), «делаш», «знаш», «мово», «твово», «свово», «мому», «твому», «свому», «почта» (зачем), «перьва» (сперва) и т.д.

Что весьма интересно – это влияние окружающей чувашской среды на горожан. Трудно объяснить его причину: то ли общения с местными крестьянами были очень тесные, то ли жители прежней деревни Ядрино оставили некоторой наследство, то ли среди служилых людей – в основном стрельцов – была значительна прослойка чувашей. Вот несколько слов (терминов), принятых горожанами из чувашского языка: «канчала» (пряслица), «чиряс» (небольшая кадочка), «семик» (летний или престольный праздник), «кутник» (широкая лавка у печки), «трешник» (копейка серебром; по-чувашски – «вище пус»), семишник» (две копейки серебром; по-чувашски – «сиче пус), «апайка» (женщина-чувашка; по-чувашски – «мать») и др.

Ядринцы полностью переняли чувашский обряд «Хер аки» (Девичью пашню), который известный чувашский языковед, доктор филологических наук В.Г. Егоров охарактеризовал следующим образом : «Хер аки» (букв. «девичья пашня») – так называли в старое время обряд опахивания селений якобы с целью предупреждения их от повальных болезней скота и эпидемических заболеваний людей. Обряд этот состоял в том, что взрослые девушки деревни впрягались в деревянный плуг или соху и с распущенными косами, беспоясые, с непокрытой головой в таинственной тишине ночи проводили борозду вокруг своей деревни, захватывая и принадлежащие ей поля радиусом 1,5 – 2 километра. В это время по дороге никого не пропускали – ни из деревни, ни в деревню… Обряд «Хер аки» первоначально, по-видимому, не был приурочен к борьбе с эпидемиями и эпизоотиями…, а имел другое назначение. В нем можно видеть скорее имитацию древнейшего социального уклада жизни – матриархата, когда занятие земледелием было исключительно обязанностью женщин, и такой социальный уклад, по мнению народа, якобы вполне одобрялся богами и признавался ими нормальным явлением. И вот народ каждый раз после ряда неурожайных годов, чтобы заслужить себе милость богов, вернуть земле плодородие и предохранить посевы от засухи и градобития, символически возвращался к первобытному, угодному богам правопорядку – к обработке земли женщиной. Обычай «Хер аки» вывелся среди чувашей на моей памяти – в начале 80-х годов прошлого (XIX) столетия» (В.Г. Егоров. Этимологический словарь чувашского языка. Чебоксары, 1964. Стр. 298-299).

Конечно, ядринцы переняли указанный обряд в довольно переиначенном виде. П.А. Андреев со слов свидетелей, наблюдавших проведение обряда в 1831 и 1853 гг., описывал его в следующем виде: «При появлении в соседних местах холеры собираются несколько девиц в один дом и оттуда тайком ночью в белых, а если нет, то в чистых ситцевых платьях, растрепав по плечам косы, отправляются опахивать город. Для чего одна из них берет горшок с горячими углями и, посыпая туда ладанку, идет впереди. За нею следует другая и сеет какие-нибудь семена. Потом сзади ее идет третья и, запряженная как лошадь в хомуте, тащит за собою соху, а остальные, придерживая соху, помогают ей пахать и по пути перепрягаются одна после другой. Таким образом обходят они кругом всего города, оставляя позади себя борозду».

Несмотря на беглость и сжатость содержания, «Этнографическое описание города Ядрина» является ценным историческим сочинением для характеристики нравов ядринских жильцов середины XIX столетия.   

Главный специалист – эксперт Ядринской районной администрации М.В.Ильина